Первенец. Сборник рассказов - Борис Макарович Оболдин

устроили смотрины. Наверное, столичная ВДНХ таких смотрин не устраивала. Как ни выведут в круг коня, так тут же тебе сразу и аплодисменты. Жеребчики, что твои гусарики на параде, кобылки – будто невесты на выданье, одна другой краше. А когда вывели юного Ясненького, ни седла, ни тяжести подков еще не знавшего, тут-то все и замерли, околдованные его великолепием. Не понятно было, кто кого выводит: то ли конюхи Ясного, то ли Ясный тащит за недоуздок упирающихся конюхов. А когда вышел на круг, устроил настоящий кордебалет, заставил конюхов пере собой кренделя выгарцовывать. Над толпой только «Ах!» да «Ох!» проносится. «Хорош жеребчик! Чертовски хорош!».

Цыгане, которые себя к лошадиной родне причисляют, того жеребчика сразу же и приревновали. Приревновали и к лошадям, и ко всем остальным, к людям, стало быть. А Хошубей, который у них в вожаках ходил, тот осклабился во всю свою фиксатую пасть, да и сказал: «Ай, не в своем табуне ходишь, жеребчик! Ай, не в своем! Гуляй, пока гуляется, а заматереешь – к свои возвращайся! В подковы золотые обуешься! В сбрую бисерную облачишься! Я слово заветное знаю и за тебя то слово замолвлю.». Красиво говорил Хошубей, да в словах его нехороший умысел таился.

Про заветное слово Хошубея вспомнили весной, когда подошло время недавних стригунков с седлом знакомить. Объезжать, проще говоря.

Тут надобно вот о чем сказать: в жизни лошади нет события важней, чем то, когда ее объезжают. Можно сказать, что это та самая веха, которая определяет всю дальнейшую лошадиную судьбу.

Человек, он, конечно, царь природы, венец творения и все такое. Но правда и то, что в человеке зверь лютый сидит. Иначе, как той звериной лютостью, никак нельзя объяснить, почему некоторые наездники объезжают коня, словно в бой с ненавистным врагом вступают. Да еще считают, что в той войне все методы хороши. В ход идут и кнут, и шенкеля, и слово матерное. Такой, с позволения сказать, горе-жокей через боль лошадиную и злобу свою стремится ошарашить коня, сломать. И сломает, ведь. Через пару часов такой неравной схватки возвращается тот «жокей», горделиво восседая на вчерашнем друге, который сегодня стал покорным слугой. А того и не разумеет этот «наездник», что от того коня под ним всего половина осталась, никудышная половина. И пусть не удивляется потом, почему это его Буцефал запаздывает в поворот вписаться и у барьера перекладины сшибает. Скоро, такого Буцефала за непригодностью, списывают в гужевой транспорт, а того жеребчика, который при этом надумает свою строптивость выказывать, его еще и выхолостят, обратят в мерина. Чтобы по спокойней был и породу не портил. А чем конь виноват? Я бы тех жокеев, самих в гужевой транспорт списывал. «Чтобы породу не портили».

Настоящая же выездка процедура долгая, требует терпения и начинается за год-полтора до того, как круп коня впервые в седло облачат. Стригунок – существо веселое, даже легкомысленное. Ему бы только играть да баловаться. Вот и подкинь ему недоуздок, пусть забавляется. Заодно, запах его запомнит, упругость кожи ощутит. И недоуздок тот пусть всегда у него на глазах будет. А то, нет-нет, да и сам с дитем лошадиным порезвись и, заигравшись, вроде бы как в шутку, недоуздок-то на него и накинь, а уж снимешь его только к вечеру ближе. Вот, считай, и начал ты конька объезжать.

С седлом похожую процедуру проделывают. Придет, придет, однажды, тот день, когда поведешь в поводу ты своего жеребчика к Дону-батюшке купать. Одной рукой за недоуздок держишься, а во второй руке седло несешь. А седло то, уже много дней глаза жеребчику мозолит и от других седел только тем и отличается, что запах от него знакомый исходит. Седло мамкой пахнет. По дороге полагается жеребчику морковку дать, да вот беда – руки у тебя заняты. А ты возьми, да руки-то и освободи: между делом седло на круп коню положи и тут же ему морковку суй. И гладишь, гладишь его ласково. В другой раз на купание тоже с седлом и морковкой идти надо. А там, вскоре, и подпругу затягивать можно. Тут уж ни морковки, ни слов ласковых, ободряющих не жалей. Если все ладом сделаешь, то примет твой жеребчик седло, будто солдат-новобранец мундир форменный примерит – с гордостью и достоинством. И пускай конек тот, враз повзрослевший, почаще в этом «мундире» выгарцовывает. А когда пройдет какое-то время, выведи его в загон, да побегай с ним по кругу, держась за луку седла. Потом споткнись невзначай и повисни на луке так, чтобы ноги по земле волочились. Тяжесть твоя заставит коня подобраться, стан свой перегруппировать, подстроить под будущего седока.

После таких процедур, до посадки в седло совсем чуток остался. Когда же в седло сядешь, поводья в руки сразу не бери. Погладь коня по лебединой шее, да легонько ладонью пришлепни, будто приглашаешь друга своего за воротами прогуляться. А когда выйдете за ворота – дай волю чувству восторга, которое охватывает человека, когда он степь оглядывает. Это чувство вас с конем и объединяет. Сам не заметишь, как на рысь перейдете, а потом и в галоп накатистый. Вот где радость! Вот где восторг! И получится у вас так, что выезжали за ворота два друга-приятеля, а вернулись назад побратимы неразлучные. И братанием тем, обрели друг в друге любовь и преданность неизмеримую. Такая вот непростая эта наука – выездка.

Да только вот наука эта не под Ясного кроена была. Недоуздку-то он обрадовался. Так радуется мальчуган, когда проходящий мимо соседский дядька снимет свой картуз, да парнишке на голову и нахлобучит. Носи, мол, радуйся, да «спасибо» сказать не забудь. А то, что картуз на уши наползает – для форса уже значения не имеет. С седлом же ни какие маневры не удавались. Седло, с некоторых пор, у Ясного в стойле, на крючке висело. Да только вот по утрам, стали то седло, потоптанное копытами, на полу находить. Яков Малыгин, которого к Ясному в наездники пророчили, на какие только хитрости не пускался – все без толку. Ясному в седле том не мундир форменный блазнился, а кандалы каторжанские. Тут-то Хошубей со своим заветным словом и объявился. Пообещал, что примет Ясный седло, как дорогой подарок. Только седло другое надо, лучше всего подойдет самое что ни есть старое. И еще сказал, что, мол, пусть Яков лучше учится «перековывать мечи на орала». Из него коваль – кузнец знатный получится. А про Ясного пусть забудет. Обидел он когда-то жеребчика, а у коня