Балтийский эскорт - Николай Черкашин

Сколь плотно наше время, если герой этой повести, родившийся во времена императора Александра Миротворца, сгорел в ядерном пламени в эпоху генерального государя Иосифа Грозного?

Наверное, командир "Спартака" неспроста считал себя несчастным человеком. Наверное, и в самом деле над морскими братьями Павлиновыми тяготел суровый рок. Мне так и не удалось разгадать жестокий код судьбы Николая Павлинова. Я видел лишь знак этого кода, таивший формулу всех бед и несчастий командора печального образа" - серебряный майский жук, распростерший крылья в обруче. Он чем-то походил на египетского скарабея.

Есть старинное морское поверье: вещи покойника приносят счастье. Современная наука признала: каждая вещь, которой касалась рука человека, несет на себе печать его биопсихотропного поля, след его ауры. Если ты носишь кольцо или шапку ушедшего из жизни человека, ты рискуешь навлечь на себя те болезни и те несчастья, которые пережил прежний хозяин этих вещей. Надо полагать, что сила амулетов заключена в способности драгоценных камней и металлов вбирать в себя озарения былых удач и побед того, кто счастливо переплыл море жизни. Но есть - антиамулеты, вещи, ставшие сосудом несчастий, полюсом зла личной судьбы. Это давно подмечено в мифах, легендах, сказаниях. Недаром жизнь Кощея Бессмертного таилась в кончике иглы, которая была спрятана в яйце, яйцо в утке и так далее…

Орденокрад и перекупщик Пабло поплатился жизнью, сделав антиамулет лейтенанта Павлинова своим талисманом. И если на Павлинова плеснулась толика кислоты, то его антипод, по всем законам кармы, угодил в цистерну с кислотой. Можно назвать это как угодно: возмездием, карой Господней, расплатой, местью мертвецов, но факт остается фактом, бесстрастно зафиксированным в следственном протоколе…

Бойтесь краденых вещей! Лишь бескорыстное дарение очищает предмет от вредоносной силы.

Снежков, не верующий ни в Бога, ни в черта, прочитав эти строки, поспешил приобщить павлиновского "майского жука" к "вещдокам". Во всяком случае, я эту вещицу у него на брелке больше не видел.

Май 1992 года. Таллинн.

Свежесть весеннего моря сквозила в каштановых аллеях Кадриорга. Солнце робко пробовало утвердиться в рваной тени качающихся ветвей, в легком туманце волглой земли.

И повсюду цвела сирень. Она бушевала вдоль всей железной дороги от Москвы до Таллинна. Она наполняла старинный - петровских времен еще - парк так, что не понять было - то ли берег в пене прибоя, то ли в белой кипени сирени… Ее пышные купины волновались на балтийском ветру и у гранитного памятника тем, кто не вернулся из моря. Черный Ангел скорби вздымал в черных дланях золотой крест, осеняя Таллиннский рейд и чуть видный под влажно-серым небом горизонт, из-за которого возник однажды эсминец "Спартак" и за "которым исчезла потом польская субмарина "Орел"…

Много моряцких имен можно было бы выбить на плитах монумента. Сыздавна повелось - этот памятник поставлен всем, чьей безвестной могилой стало море. Это памятник всем без вести пропавшим морякам - в морской пучине или трясине ГУЛАГа. Кто знает, может, когда-нибудь на здешних плитах будет выбито и имя "командора печального образа" лейтенанта Николая Павлинова, таллиннского электромонтера.

Ах, как недавно все это было!

Как от камня, брошенного в воду, бегут круги, так и от любого события расходятся волны во времени. Порой они доходят до нас спустя десятилетия и даже века такими слабыми толчками, что их и не отличить от ударов собственного сердца. Так вслушаемся же в эти вещие звуки.

Москва - Таллинн - Санкт-Петербург

1980 - 1993 г.г.

ПОМНИ «РУСАЛКУ»!

В 1893 году Россия была взбудоражена и потрясена таинственным исчезновением броненосца береговой обороны «Русалка». Хорошо вооруженный стальной пароход исчез средь бела дня и не в океанских просторах, а во внутренних водах на полпути между Ревелем и Гельсингфорсом. Исчез бесследно вместе со всем своим экипажем в сто семьдесят семь человек. «Русалку» искали, тралили Финский залив, спускали водолазов, вглядывались в воду с воздушного шара, поднятого с парохода «Самоед». Все было тщетно. Ни один труп не прибило к берегу, и это тоже вызвало всевозможные пересуды. В церквах поговаривали, что кара Господня настигла корабль за то, что назван он «нечистым именем»:

- Знамо дело - русалка. Сама под воду нырнула и человеков на дно уволокла.

«Русалка» и в самом деле была не освящена при спуске. Святые отцы отказались ступать на палубы кораблей «дивизиона нечистой силы». Пришла ведь кому-то в голову блажь называть береговые канонерки и броненосцы погаными именами: «Колдун», «Леший», «Русалка» и даже «Баба-Яга». Однако на второй день после исчезновения броненосца Е к одному из островов прибило шлюпку с «Русалки». В ней под сиденьями гребцов обнаружили труп матроса. Это был единственный и - увы - безмолвный свидетель загадочной катастрофы - рулевой Иван Прунский.

Вся Россия собирала деньги на памятник «Русалке»: от императора Александра III (он лично внес 5 тысяч рублей) до последнего моряка из инвалидной команды…

Хорошо известны внешние обстоятельства катастрофы. 6 сентября 1893 года командир отряда военных кораблей контр-адмирал Павел Бурачек приказал командиру «Русалки» капитану 2-го ранга Виктору Иенишу выйти с рассветом из ревельской гавани и идти в Гельсингфорс, чтобы оттуда перебраться безопасным шхерным путем на зимовку в Кронштадт. Для пущей безопасности низкобортный броненосец прибрежного действия должна была сопровождать канонерская лодка «Туча», которой командовал капитан 2-го ранга Николай Лушков. Запомним эти два имени - Иениш и Лушков.

К назначенному времени- в 7.30 - оба корабля в море не вышли. На «Туче» замешкались с разведением паров, а на «Русалку» не прибыл командир, давно страдавший головными болями и собиравшийся по этой причине списываться на берег. В этот поход его должен был подменить капитан второго ранга Транзе. Но тот тоже занемог - слег с ангиной. Виктор Иениш поднялся на мостик и велел сниматься с якоря.

С самого начала был нарушен приказ адмирала - «следовать соединенно» на удалении слышимости сигнала туманного горна. «Туча» вышла первой, поставила в помощь машине все паруса и увеличила свой ход до 8 узлов. Стрелка барометра клонилась «к буре», и Лушков торопился пересечь залив до начала шторма. Мало-помалу поспешала за ним и «Русалка». Однако дистанция между кораблями отнюдь не сокращалась, а росла, так что к 11 часам утра Иениш, выйдя к плавмаяку «Ревельштейн», с трудом различал дым своего конвоира. А через сорок минут тот и вовсе растворился в наплывавшем тумане. Разрыв между судами достигал четырех миль. Смотритель маяка был последним, кто видел мачты «Русалки». Где и когда разыгралась трагедия - неизвестно по сию пору.