Рыбари и Виноградари. Книга II. В начале перемен - Михаил Давидович Харит

class="p1">— Будь настороже. Еретики маскируются так, что не отличишь от добрых христиан, а сами жгут посевы, наводят ураганы, приносят болезни, ничего не боятся и ни с кем не считаются. Они повсюду — дворяне, врачи, купцы, рыбаки и крестьяне.

— Господи помилуй, — воскликнул поражённый Анри.

— И ныне, и присно, — поддержал инквизитор. — Завтра

уеду по делам. Вернусь через месяц. Ты мне назовешь всех еретиков в городе. Запишу, как есть, со слов гражданина и доброго христианина. Список пошлём самому папе Григорию.

— Самому! — воскликнул пораженный Анри. — А если ошибусь, впарю фуфло. Не силён ведь я в вопросах учёных…

— Не ошибается тот, кто трудится. Твоя простота, которую ты называешь отсутствием учёности, сродни честности и прямодушию. Сказано: «И последние станут первыми». А еще сказано: «Блаженны нищие духом». Право же, есть в тебе подобие древней доблести.

Анри приосанился. Без сомнения, мудрые вещи говорил этот монах. Вернее не скажешь. Как же добр сей великий человек!

А тот продолжал:

— Господь Всемогущий наведёт тебя на правильный путь. Он знает, как отделить своих от чужих.

— Офигенно! А что с гадами будет? Того?

Инквизитор на секунду замешкался. Потом спохватился, воздел руки горе и заорал, вновь входя в раж:

— Меч и костёр ждут нечестивцев! Покончим с сатанинским племенем!! Ожидает их плач и скрежет зубовный!!! Напитаем трупами озеро огненное!!!!

— Я въехал, ага! — поспешно вскричал Анри, опасаясь нового пика ярости собеседника.

Но тот вдруг мгновенно успокоился и по-деловому, словно разъясняя рецепт хлеба, добавил:

— Отскребём земли французские от примесей поганых. Кровь дьявольскую сольём. Промоем святой водой. Семя новое, доброе, положим… — Хитро улыбнулся: — Не бойся. Верных оставим. Остальных в печь, в очистительный огонь. Серьезное дело тебе поручаю.

Анри молча кивнул. Он вдруг ощутил незнакомое чувство причастности к могучим силам — и земным, и небесным. Перестал быть ничтожным и слабым, коего каждый обидеть может. Он запросто даст отпор своим обидчикам, поквитается со всеми…

Увлекшись мечтами, не сразу понял, что собеседник втолковывал:

— А куклу эту смрадную выброси. Утопи в болоте. Твой список вернее колдовских заговоров отправит в ад всех недругов. Пойдём к твоей красавице, отвезёшь меня на тот берег.

— Замётано! Всегда к услугам.

Вспоминая эти события, барон Анри Вальмонт не чувствовал стыда. С волками жить — серую шкуру носить, по-волчьи выть и зубами клацать. Тут уж не до жалости к невинно убиенным овечкам. Катары — не катары, стары и не стары, тары-бары-растабары.

В течение долгого месяца он составлял перечень врагов рода христианского. Поскольку грамоте обучен не был, помещал в мешок предметы, говорившие об имени. Первым в мешок отправился засохший сухарь — ненавистный пекарь Бертран. За ним огрызок кожаного ремня, каким перепоясывались солдаты, — это был стражник, однажды жестоко избивший его. К ним добавился кусок тряпки — торговец одеждой. Затем гвоздь — подмастерье у каменщика.

Когда мешок был наполовину полон, случай свёл его с настоящими катарами. Возможно, в обычной жизни они никогда бы не встретились, но так уж устроен мир. Мы всегда находим то, о чём непрестанно думаем. Жена, подозревающая мужа, рано или поздно обнаружит измену. Скрягу, до судорог боящегося потерять деньги, обокрадут. Труса — напугают.

Незнакомые мужчина и женщина, бедно одетые в монашеские, а может быть, крестьянские рубахи, покупали рыбу на базарной площади. Торговцы почтительно здоровались, хотя те были довольно обычной наружности. Их руки натруженно оттягивали корзины, уже плотно забитые всякой снедью. Женщина устало поставила ношу на грязную, вонючую мостовую, а мужчина упрямо держал, слегка скособочившись от тяжести. Анри удивило, что тётка Аглая, обычно не дающая спуску клиентам своими грубыми шутками, сейчас уважительно и даже подобострастно говорила с явно небогатыми покупателями.

— Кто такие? — спросил он, когда те отошли.

— Святые люди, катары, — Она вытерла потный лоб и по-свойски подмигнула: — Тебе еще не обмотали веревку вокруг шеи, блудодей нахальный?

Анри понимал, что та ничего особенного не имела в виду. Просто в её понимании слова «блудодей» и «мужчина» были нераздельно слиты, как чешуя и рыба. И отделить одно от другого можно было только ножом после смерти.

— Клянусь святым Стефаном, ты, Аглая, та ещё шалава. Каждый кобель на базаре подтвердит, и не по одному разу.

Торговка огладила могучие бока. Улыбнулась. Любовно потрепала шары-груди и добавила со свойственной ей природной нежностью:

— Чего надо?

— Никогда не зырил катаров. Кто такие?

— Ты покупать пришёл или языком чесать? Найдём твоему языку ладное занятие. А то каштаны, поди, с утра трещат, блудодей горемычный.

— Отвянь, Аглая. Лучше скажи про этих.

— Этими надо баб радовать. Чего в штаны прятать.

— Они и вправду святые? — гнул свою линию Анри.

Аглая вдруг перестала скалиться. Задумалась. Наконец сказала:

— Встретить их — добрый знак, поэтому и называют их «добрые люди». В городе не живут. У горы община.

— До хрена их там?

— Да не больше, чем у тебя прыщей на лице, — вновь развеселилась торговка. — Или у меня морщин на заду. Хочешь, посчитаем?

— Погодь, Аглая. На работу пора, тесто месить…

— Ага. Смотри, замесит тебе Бертран по самые потроха.

— Тьфу тебе, тля…

Анри уже услышал всё, что хотел. Пусть эта потаскуха думает, что катаров в городе нет. Он-то знает, что они повсюду. И даже среди торговцев на рынке. В тот же день он добавил рыбий хвост в заветный мешок. Впредь не станет дура называть его блудодеем. Святая Церковь дала ему, скромному подмастерью, право решать, кто преступник. Бог не даст ошибиться. Раз нужно очистить страну от дьявольской скверны, кто он такой, чтобы задумываться над промыслом Божьим.

Очень скоро мешок оказался забит до краёв. Он уже подумывал начать новый, как в городе вновь объявился брат Арнольд.

Миндаль, персики и вишни отцвели. Весенние ароматы медленно, но верно сменялись летней городской вонью. Одуряюще благоухали нечистоты, их выплёскивали из ночных горшков прямо на улицы. Крепко разили разлагающиеся рыбьи потроха. Даже освежающий морской ветер был насыщен прибрежными ароматами гниющих завалов водорослей и трупов обитателей глубин.

Новая встреча состоялась в городской церкви. На явку он явился с тяжёлым мешком, полным чужих грехов, и верой в собственную значимость.

Инквизитор провёл в крохотную комнату и с интересом смотрел на содержимое, которое Анри вытряхнул на пол.

— Желаешь продать? — Брат Арнольд ткнул в красовавшийся сверху одинокий ботинок с оторванной подошвой.

Анри принялся с воодушевлением объяснил:

— Это сапожник Франсуа. Редкий злыдень, ага. Живёт в доме с прикольной красной дверью. На площади Моряков. У него еще башмак деревянный висит у входа. Болтается, как хрен на привязи. Наверняка из катар.

— А это кто? — Инквизитор брезгливо указал пальцем на рыбий хвост.

— Торговка Аглая. На рынке топчется. Большей блудницы мир не видел.

— А это?

— Врачеватель. Большая шишка, ага. Чернокнижник и иудей. Живёт рядом, за углом. Я покажу.

— Иудей, говоришь? Хорошо. Племя это Христа распяло.

По мере изучения содержания лицо инквизитора менялось. Исчезли глубокие морщины в уголках губ. Прищуренные глаза приоткрылись. И вдруг он улыбнулся. Анри подумал, что эта улыбка несла любовь, а тех, кто так не считал, сначала ожидала боль и лишь потом — любовь.

— Господь велел спасать заблудших, и если потребуется, содрать грехи вместе с кожей.

Скрестив руки на груди, брат Арнольд покачивал головой в такт своим словам и в