Золотой империал - Андрей Ерпылев

Когда десяток лет назад, еще при Мишке Меченом, на столичном сходняке решалась судьба этого трудного участка, из-за недальновидной политики отдельных лиц чуть было не ставшего яблоком раздора между несколькими сильными группировками, вся уральская фракция практически единогласно высказалась именно за Дракона— человека честного, болеющего за общее дело, не рвача какого-нибудь, способного крысятничать по мелочи...

И проблема была решена. Дракон оправдал высокое доверие и в короткий срок прекратил анархию, вернул золотой поток в русло, «успокоил» особенно рьяных ревнителей «клондайкской вольницы», во что бы то ни стало желавших сделать из тихого провинциального Хоревска некое подобие заокеанских Доусона или Сакраменто. Множество подпольных золотоскупок, сделки в которых порой заканчивались не только мордобоем, но и поножовщиной, привлекая и без того нежелательное внимание властей, тихо-мирно прикрылись, зато оставшиеся заработали на полную мощность, принимая у «населения» песок по твердым, не грабительским, но и не запредельным ценам. Из сотен золотоискателей остались тоже только десятки, получившие «лицензию» у самого Дракона. Всяким любителям «пощекотать Фортуну за...» вежливо и без особенного насилия разъяснялась «политика партии» на данном временном отрезке, и, как ни странно, желающих возражать было относительно немного. Прекратились также всякие инциденты с милицейскими налетами на подпольные притоны, где ранее отдыхали от трудов праведных немногочисленные счастливцы, окруженные как раз многочисленными, питающимися от них «клопами», в связи с полным исчезновением самих «норок» вместе с их хозяевами.

Последним штрихом — надо сказать, самым трудоемким и муторным — было выкорчевывание черных, то есть выходцев с Кавказа, налетевших в Хоревск и саму столицу «золотого края», городок с немного странным названием Слой, как мухи на сами знаете что, после известных событий начала девяностых годов прошлого века. Охочих до легкой наживы кавказцев пришлось просто силой отрывать от кормушки, как ненавидимых ими хрюкающих домашних животных — от корыта. Некоторых — с мясом...

С тех самых пор вот уже скоро десять лет кряду в Хоревске царила тишь и благодать. Многие горожане даже начали забывать, что живут буквально на золоте, а краткий эпизод натуральной золотой лихорадки постепенно превращался в одно из невнятных преданий местного фольклора, оттесненный более насущными событиями и проблемами.

Все бы хорошо, если бы не этот проклятый дантист Пасечник, и так всегда балансировавший в своих мутных делишках на грани фола. Не раз его предупреждали ребятишки Дракона о том, что не след развращать честных трудяг своими грязными деньгами. Разок даже пришлось самому Павлу Михайловичу со строптивцем побеседовать— утих как миленький на полгодика. Но уж после того как коллега из Свердловска попенял по-дружески Дракону на тоненькую струйку «рыжевья», явно протекавшую мимо его носа, пришлось взяться всерьез.

На что тогда надеялся жадный старик: на гуманность «дракончиков» или на помощь своего еврейского бога — только не сдал он ни своих золотых запасов, ни грядочки в одной известной с детства стране, на которой деревца с такими занятными «желтяками» произрастают. Сердчишко, вишь, у старого стяжателя оказалось слабеньким. Может, и в самом деле этот ихний Яхве своего почитателя выручил: мальчишки ведь тогда только разминаясь «погладили» дантиста паяльничком, не спрашивали в полную силу, на благоразумие его надеясь, — какой спрос с «поехавшего» от непереносимой боли человека, обструганного, как полено?

Тогда казалось, что проблема решена и другим будет наука надолго, ан нет — снова просочились, проросли откуда-то «рыжики», словно и впрямь посеянные кем-то в Стране Дураков. Немного, правда, но солидно, целых двадцать пять штук, двести с лишним граммов высокопробного червонного золота. Все бы ничего, можно было бы предположить, что какой-то счастливец на своем огородике горшок с царскими десятками и пятерками выкопал да спускает потихоньку, чтобы кто чего не заподозрил... Но вот ведь какая закавыка получается: в тех партиях, что Пасечник своему человечку в Свердловск пересылал, настоящих-то, дореволюционной чеканки, десято!ци пятерок было всего ничего, зато остальные — с другими царями и самыми разными годами, чуть ли за весь двадцатый век. И какой-то Алексей Второй там имелся «Император и Самодержец Всероссийский», и Александр Четвертый, и даже Петр, но тоже Четвертый. Подходил по порядковому номеру только Николай Второй, он же Кровавый, но и тут было не все гладко: соответствовал оригиналу он только на жалкой кучке потертых монет до девятьсот одиннадцатого года, а на остальных — новеньких от девятьсот девяносто четвертого и ближе — выглядел совершенно непохожим на себя, безбородым и помолодевшим... Боня Колымский, выполнявший аналогичные функции в Свердловске, даже пошутил по этому поводу, что, мол, по всей стране царя скинули еще в семнадцатом, а в вотчине Михалыча российское самодержавие процветает и по сей день.

Хорошо ему балагурить, черту щербатому, а тут, на месте, как поступить? Эти вот «желтяки» уже явно не из «коллекции» Пасечника, их парнишка какой-то мутный из Хоревска вез в сторону города Челябинска не далее как сегодня днем. А на одном червончике-то дата вообще хитрая — «2002»...

Дракон откинулся на стуле, сгреб все монеты в жестяную допотопную банку из-под зубного порошка, закрыл крышкой и сунул в ящик стола. Успеем еще, налюбуемся,.

— Эй, Пятихатка!

Пятихатка, вертлявый паренек дет двадцати пяти, несмотря на молодость имевший уже два «перстня», выскочил на зов Дракона из полутемной комнаты, освещаемой голубыми сполохами едва слышно работавшего телевизора.

— Ну что там, лох этот не зачирикал еще?

— Зачирикал, Пал Михалыч, соловьем заливается.

— Тащите его сюда... Нет, стой, еще кровью половики заляпаете, ироды... Сам схожу.

Щелкнув выключателем настольной лампы, Дракон в сопровождении Пятихатки двинулся в кухню, откуда тщательно замаскированный лаз, скрытый от чужих глаз, вел в обширный подвал, использовавшийся в доме Дракона для самых разнообразных целей.

11

— Этого не может быть! Это фантастика самая настоящая!

Николай бегал вокруг совершенно невозмутимого Чебрикова, сидевшего посреди комнаты на стуле, зажав сильные ладони между коленями. Жорка приткнулся в уголке дивана, ничем не выражая своего отношения к только что рассказанному: видимо, слышал все только что изложенное скучным и казенным языком завзятого бюрократа не в первый раз. Заметив это, Александров набросился на друга чуть ли не с кулаками:

— А ты что сидишь, молчишь в тряпочку? Неужели веришь этому бреду?

Конькевич прокашлялся.

— Коля... — начал он, но капитан сразу же его перебил:

— Чего Коля? Чего Коля? Развели тут... — Николай запнулся, не в состоянии подобрать подходящего слова. — Метафизику какую-то развели! В сумасшедший дом пора обоих! Коля, Коля... — Он развернулся на каблуках и упер обличающим жестом палец в индифферентного ротмистра: — Признайтесь, что все это вы только что придумали вместе с этим... с этим шутником плоским, чтобы меня разыграть! И монеты подкинули.

— И купюры подделали, и документы напечатали, и пистолет напильником выточили, — в тон ему с дивана продолжил Жорка. — И телефон этот портативный...

— А что?! — запальчиво воскликнул Николай, хватая со стола приборчик и потрясая им в воздухе. — Не работает ведь: явная бутафория, стопроцентная!

— Я же говорил вам, капитан, — подал голос Чебриков. — Поминальник, или, как изволил выразиться ваш друг Георгий, портативный телефон, не выполняет ряд функций, в частности навигационную и коммуникационную, а также... Ну, это не интересно...

— Почему же, почему же, очень интересно! — Александров подскочил к нему, уперев руки в бока. — Поведайте нам темным, сделайте милость!

Ротмистр вздохнул и, тоскливо глядя в сторону, поведал, будто читал лекцию или выдержки из наставления по эксплуатации какой-либо матчасти:

— Прибор мобильной связи «ПМС-97», он же в просторечии напоминальник, предназначенный для обычной и защищенной связи, выполняет дополнительно к основным ряд функций...

Внимали монотонному изложению, вероятно, давно и хорошо известной офицеру «с того света» инструкции молча, не перебивая, — этот действующий гипнотически монолог явился своего рода тайм-аутом, взятым принимающей стороной, в частности Александровым, чтобы осмыслить только что сказанное. Вслушиваясь не в технические термины и даже не в смысл сказанного, а в общий стиль, роднивший излагаемое сейчас с сотнями и тысячами инструкций, наставлений, приложений и тому подобного, изученного, прочитанного и просто пролистанного за долгие годы службы, Николай начинал понемногу верить странному гостю, хотя разум требовал — да что там требовал! — просто настаивал на обратном.