Забытый легион - Бен Кейн

— Да, господин.

— Дождись ответа. — Гемелл выпустил мальчика. — И поторопись!

Ромул кинулся в таблинум, чуть не поскользнувшись на гладком мозаичном полу. По пути он задержался ровно настолько, чтобы шепотом сообщить новость Фабиоле, которая уже вернулась и исподтишка поглядывала на двор.

Он сорвался с места, и сестра проводила его улыбкой.

Выскочив из коридора, Ромул чуть не налетел на Квинта, старого раба, подметавшего пол вокруг имплювия, расположенного посреди залитого солнечными лучами атриума прямоугольного бассейна для сбора дождевой воды.

— Прости!

Квинт добродушно улыбнулся. Ромул, не понаслышке знающий о жестокости Гемелла, частенько помогал старику, когда на того наваливали слишком много работы. Любого из домашних рабов, чья слабость начинала проявляться слишком явно, ждала страшная участь — соляные шахты.

Подпрыгнув, чтобы удержать равновесие, Ромул помчался к тяжелым деревянным дверям, отделявшим дом Гемелла от окружающего мира.

Юба, привратник, завидев приближение Ромула, поднялся с места. Его массивное могучее тело, прикрытое лишь набедренной повязкой, было испещрено множеством старых Шрамов. Лысая голова блестела от масла, которым нубиец ежедневно умащивал кожу. Гемелл, покоренный ростом, сил ой и воинским умением Юбы, купил его пять лет назад, решив, что такой человек сможет и отстоять дверь в случае какой-нибудь беды, и приструнить других рабов.

Нубиец вопросительно вскинул брови.

Ромул огляделся по сторонам, чтобы убедиться, что никто его не услышит.

— Хозяин дал мне письмо. — Он оттопырил поджарый зад и, переваливаясь (это должно было изображать Гемелла), подошел поближе к привратнику. — К Крассу, знаменитому полководцу.

Юба рассмеялся, показав обрубок языка. Гемелл приказал отрезать новому привратнику язык, как только купил его. Сделано это было для того, чтобы раб не мог сам разговаривать с теми, кто будет появляться у дверей, а звал хозяина или домоправителя. Эта мера должна была уменьшить вероятность сговора привратника с ворами.

Ромул помнил то изумление, с каким смотрел на вошедшего в дом великана, изо рта которого все еще текла кровь. До этого мальчик не видел чернокожих людей. Ну, а Юба, которого вдобавок к тому, что лишили речи, еще и плохо кормили и частенько избивали, ненавидел хозяина ничуть не меньше, чем Ромул.

Вскоре после появления в доме нубиец вырезал мальчику деревянный меч, это была его первая игрушка за восемь лет жизни. В благодарность Ромул стащил из кухни ломоть хлеба. С тех пор ночные вылазки за едой для гиганта стали регулярными. С годами их дружба крепла. Поначалу рядом с ними постоянно была и Фабиола. Но, несмотря на исключительную привязанность близнецов друг к дружке, Ромула неосознанно влекло к мужскому обществу, к грубым играм. Он бегал к Юбе при каждой выпадавшей возможности, а нубиец радовался обществу мальчика и с удовольствием позволял ему сидеть и даже спать на голом полу отведенного привратнику закутка возле дверей. Вельвинна понимала, насколько важно для мальчика это общение, и не вмешивалась. Тем более что Ромулу не суждено было познать отцовское воспитание. И даже встретиться с отцом.

Разве что ради мести.

Все эти годы она хотела рассказать Ромулу и Фабиоле о совершенном над нею насилии, но ждала, пока они станут постарше. Благодаря постоянно растущей популярности некоего аристократа, его изображения все чаще и чаще появлялись в храмах и общественных местах. Вельвинна достаточно насмотрелась на них и теперь нисколько не сомневалась в том, кто именно был отцом близнецов. И она страстно желала сообщить об этом детям, особенно Ромулу. Спустя тринадцать лет после несчастья жажда мести пылала в ней все с той же силой. Но ей также хотелось дать близнецам возможность как можно дольше насладиться детством, каким бы оно ни было, — прежде чем Гемелл в конце концов разлучит ее с ними. Вельвинна то и дело замечала оценивающие взгляды, которые хозяин кидал на ее детей, и все горячее и горячее молилась богам.

Ромул ничего об этом не знал. И сейчас он, широко улыбаясь, стоял перед огромными запертыми дверями. Их редко открывали, только по случаю прибытия особо важного гостя или если Гемелл устраивал пир. А обитатели дома обычно ходили через маленькую дверь, прорезанную в одной из тяжеленных створок.

Юба отодвинул тяжелый засов, улыбнулся и погрозил мальчику толстым пальцем.

— Я буду осторожен! — Ромул с обычным вожделением взглянул на изогнутый клинок, висевший на широком кожаном поясе нубийца. — А мы позанимаемся потом.

Юба взмахнул рукой, изображая фехтование.

Все так же продолжая улыбаться, Ромул выскочил на шумную улицу. И сразу его обдало зноем, многократно усиливавшим извечную городскую вонь. Как всегда, в теплое время года в нос убийственно шибало человеческими экскрементами, чуть не сплошным слоем устилавшими узкие затененные переулки, и мочой.

Он с отвращением поморщился.

Узкая немощеная улица была полна людей, спешащих куда-то по своим делам. Жизнь в Риме начиналась на рассвете, особенно летом, когда дневная жара делала ее невыносимой. Мужчины и женщины, которые, толкая встречных, проходили мимо Ромула, являли собой смешение всех рас, обитавших в республике. Италийцы, греки, испанцы, нубийцы, египтяне, галлы, иудеи, изредка попадались даже готы. Большинство из них были простыми горожанами или ремесленниками, пытавшимися заработать себе на жизнь в городе, где безоговорочно распоряжались аристократы.

Многие приезжали сюда в надежде на славу и богатство.

Преуспеть удавалось очень немногим.

Но участь их всех была много лучше, нежели у тех, кто прибывал сюда рабами, предназначенными для того, чтобы оказаться перемолотыми в жерновах гигантской мельницы, в которую превратилась к настоящему времени республика. А наслаждаться роскошью и пользоваться почти неограниченными возможностями, которые открывала эта огромная столица, могли только богачи, да и то лишь те из них, чья родословная уходила в историю на пятьсот лет.

Прислонившись к противоположной стене, стояли двое коренастых молодых мужчин, резко выделявшихся в толпе своими мускулистыми фигурами и неподвижностью. Они, как коршуны, неотрывно следили за дверью Гемелла. Напульсники из толстой кожи на покрытых шрамами руках и висевшие на поясах мечи означали только одно — беду.

Юба заранее указал мальчику на них сквозь дверную щель. Как только Ромул покинул виллу, один из громил направился за ним, безуспешно стараясь держаться непринужденно. Мальчик прибавил шагу, подумав о том, насколько легко ему будет отвязаться от преследователя. Несмотря на ненависть к Гемеллу, Ромул был предан дому, в котором обитал. И о том, чтобы не доставить письмо по назначению, не могло быть и речи.