Человек системы - Георгий Арбатов

Его десятилетнюю деятельность нельзя свести к XX съезду, ряду других крупных правильных решений во внутренней и внешней политике. Были и серьезные ошибки либо даже негативные, устремленные не вперед, а назад решения. И они отнюдь не всегда навязывались ему кем-то или чем-то извне. Хрущев, хотя и имел немало дурных советников, несомненно, был, что называется, самим собой, обрушившись вскоре после XX съезда на творческую интеллигенцию (он делал это не раз и в последующем), а также возродив монополию Т.Д. Лысенко в биологии. Когда одного из подручных этого лжеученого завалили на выборах в Академию наук СССР, дело чуть не дошло до разгона академии – так разгневался Никита Сергеевич. При нем осуществлялась позорная травля Бориса Пастернака. И произошел безжалостный расстрел протестующих против повышения цен рабочих в Новочеркасске. Я не говорю уж о неверных экономических и внешнеполитических решениях. Но дело даже не в этих конкретных акциях. В них, судя по всему, тоже проявилась какая-то органическая сторона Хрущева как политика, как государственного деятеля.

На нее, эту сторону, проливают, мне кажется, некоторый свет воспоминания Н.С. Хрущева. Я имею в виду не только тот факт, что и на склоне лет, уже отойдя от дел и не преследуя никаких политических целей (а значит, искренне), он не удержался от похвалы И.В. Сталину, в том числе снова за то, что он «решительно боролся» с врагами. Еще показательнее в этом плане его воспоминания о начале собственной партийной карьеры. Ведь это факт, что уже в конце жизни, очень многое испытав и о многом передумав, Хрущев с нескрываемым упоением, ничуть не сомневаясь в своей правоте, не испытывая ни малейшего укора совести, рассказывает о годах, проведенных в Промышленной академии, почти только одно – как там боролись с «правыми», «левыми» и прочими врагами, как он активно участвовал в этой борьбе, стал одним из ее лидеров, как именно это привлекло к нему благосклонное внимание Сталина, узнавшего о «ратных» подвигах Хрущева от своей жены, тоже учившейся в академии.

Н.С. Хрущев по всему складу ума и души – «дитя» сталинизма. Он взрос в то время, когда не требовалось ни знаний, ни компетентности, а лишь безоговорочное послушание и готовность бросаться в атаку на любого врага, которого ему сверху укажут (или подскажут) либо которого он, исходя из собственного понимания обстановки и соответствующим образом работающего политического инстинкта, обнаружит сам. Следуя этому инстинкту, он почти без сбоев, с меньшими, чем многие другие соратники Сталина, потерями прошел самые тяжелые годы сталинизма – с начала тридцатых и до самого конца «сталинской эпохи», все время поднимаясь со ступеньки на ступеньку, а к моменту смерти И.В. Сталина (в отличие, скажем, от А.И. Микояна, даже В.М. Молотова и ряда других), будучи вполне в чести, смог в марте 1953 года занять одну из самых сильных политических позиций. Став же единоличным лидером, проявил похожую на сталинскую страсть к единоличной власти, поклонению и подхалимству окружающих, их беспрекословному послушанию (хотя все это – уже, так сказать, в «мирских», секулярных, а не религиозных формах, не столь, что ли, необузданно и, главное, несравненно менее жестоко – во всяком случае, почти без крови и тем более без пыток).

Все это не могло не сказаться и на его политике. Словом, получилось так, что движение вперед шло не только медленно, но и очень неровно, то и дело замирая, останавливаясь, прерываясь, откатываясь назад, чтобы потом смениться новым продвижением, как правило, под воздействием каких-то очередных политических событий, заставлявших Н.С. Хрущева во имя сохранения власти делать новый шаг вперед.

Так, из оцепенения и известного отступления после венгерских и польских событий партию вывел июньский (1957) пленум ЦК КПСС, на котором была сделана первая попытка свергнуть Н.С. Хрущева. Потом снова наступил длительный период политической летаргии, прерываемой начавшейся полемикой с китайским руководством – в центре ее был также спор о XX съезде, о роли И.В. Сталина – и XXII съездом КПСС.

Все это сказано не для того, чтобы принизить действительно большие заслуги Н.С. Хрущева. А для того, чтобы более полно и точно представить себе и его, и его время, и его место в истории.

Удивляться противоречивости политического облика этого деятеля не приходится. Если бы он не был в каких-то очень важных своих убеждениях и установках, в своем характере искренним единомышленником Сталина, он не только не стал бы его преемником, но и не выжил бы физически. Так что даже ту положительную роль, которую сыграл Н.С. Хрущев в нашей истории, мог сыграть только человек, в большей или меньшей мере наделенный этими недостатками.

Но у него при этом конечно же должны были быть и были также крупные достоинства. Политическая смелость, подчас доходящая до авантюризма. Ну а кроме того, у него, как говорится, сердце было с правильной стороны.

Я имею в виду тот несомненный факт, что этот человек, в прошлом убежденный сталинист, участник немалого числа затеянных тогда неблаговидных дел, когда изменились обстоятельства, когда он мог оглядеться, одуматься и проявить свою волю, сделал все же правильный выбор – выступил против Сталина, разоблачил его преступления. И этому ничуть не противоречит то, о чем говорилось выше, в частности что выступление против культа личности было в руках Хрущева одним из важных инструментов борьбы за власть.

Ибо известная свобода выбора, повторяю, все же была. В вопросе о сталинизме Н.С. Хрущев, равно как В.М. Молотов и другие, сам выбрал, по какую сторону баррикады встать. Конечно, Молотов активно участвовал в злодеяниях Сталина. Но в них (пусть меньше) участвовал и Хрущев. При этом Молотов, в отличие от Хрущева, пострадал от Сталина: была заточена в тюрьму его жена; он (вместе с А.И. Микояном) в последние годы и особенно месяцы жизни Сталина был в опале, после XIX съезда КПСС даже не вошел в бюро президиума и не допускался на заседания президиума ЦК. И, скорее всего, Молотова ждал арест, а возможно, и публичный процесс. Но он тем не менее до последних дней своих остался убежденным сталинистом. Так никогда и не покаявшимся. А Хрущев смог переломить себя, смог пойти наперекор тому, в чем многие годы был убежден, чем многие годы жил. И в этом его большая политическая заслуга. Одно это делает его крупной исторической фигурой.

Сложность, противоречивость периода, последовавшего за XX съездом, сказалась на всех областях жизни нашего общества.

Съезд пробудил сознание и совесть людей. Хотя конечно же были отдельные герои, сознание и совесть которых никогда не засыпали. Но людей, которые не давали себя оглупить или запугать, было немного, а выжили, уцелели буквально единицы. XX съезд не только дал им свободу действий, но и породил если не поколение, то целую плеяду новых, новых, так сказать, по своему генотипу людей мысли – писателей и поэтов, публицистов и, хотя их было меньше, философов и историков, даже некоторое число политиков. В обществе начала работать живая мысль, которую, как мы смогли убедиться потом, не удалось полностью придавить, остановить даже в худшие из лет застоя. Уверен, что это было одним из необходимых и главных источников наступившего много лет спустя периода перестройки и гласности, одним из главных предвестников нового политического мышления.