Избранные - Владимир Марышев

— Ни слова больше! — запротестовал художник. — Слова — вздор! Учитесь, милые мои, читать по глазам, они не солгут. Сейчас, например, я читаю в ваших глазах… гм… не будем уточнять. Давайте-ка вернемся за стол, молодые люди!

Они вышли от Михаила Игоревича часа через три.

— Куда? — спросил Ворохов и сам поразился тому, что еще утром мечтал всего лишь побродить с Марго по улицам.

— Ко мне! — так же лаконично ответила она и вскинула руку, останавливая такси, как по заказу вынырнувшее из переулка.

Глава 12. ВОСТОРГИ СЛАДОСТРАСТИЯ

Марго жила одна в очень приличной двухкомнатной квартире — Ворохов о такой мог только мечтать.

— Ого! — удивленно сказал он, увидев на стене портрет Булгакова. — Не слишком ли много совпадений, Маргарита Николаевна? Не удивлюсь, если сейчас в комнату войдет откормленный котище, и ты, ласково поглаживая его по спинке, скажешь: «Выспался, Бегемотик, лежебока ты этакий?»

— Не исключено, — игриво ответила Марго. — Но если ты готов встретить здесь Бегемота и прочих представителей потусторонней братии, устроит ли тебя общество Маргариты? Может, тебе больше по вкусу Гелла? Не думал о таком варианте?

Она неожиданно взъерошила свои волосы, соорудив известную прическу «взрыв на макаронной фабрике», широко распахнула зеленые глазищи и, высунув язык, медленно и эротично, как заправская секс-бомба, облизнула губы.

— Только что вернулась с шабаша, — неестественным грудным голосом сообщила Марго. — Была куча знакомых ведьмочек. Состоялся небольшой обмен премудростями по совращению людишек. Готов ли ты, лакомый мой, испытать колдовскую любовь?

Вместо ответа Ворохов попытался обнять ее, но она немедленно отпрыгнула — так грациозно, как будто с детства разучивала балетные па.

— Терпение, касатик! Не все сразу!

И тут же помрачнела.

— Эх, Андрей, что мы с тобой творим… Такой черный день — скорбеть надо, а не амурами заниматься. Думаю, Михаил Игоревич нас бы не одобрил. Это правильный мужик… Да, кстати, мы там имитировали разбор его картины. А что ты на самом деле о ней думаешь? Только коротко, в двух словах.

— Очень сильно! — не задумываясь, ответил Ворохов. — Да, может, собственных Шопенов и быстрых кистию Гогенов… Слушай, Марго, но ведь это попросту невозможно! Какой-то ничем не примечательный областной центр — и целое созвездие талантов! Себя, положим, я скромно выношу за скобки, по Гудков, Ершов… А ты? Ты ведь тоже член клуба! Какой талант у тебя, Марго?

— Скоро узнаешь, — уклончиво ответила она.

— Что ж, подожду. А позволительно ли будет, сударыня, спросить о вашей профессии?

— Во всяком случае, она не самая древняя, хотя некоторые мои знакомые — правда, не члены клуба — в этом почти уверены.

— Ты что, серьезно? — не поверил Ворохов. — Ну, знаешь… Что же это за знакомые такие?

Марго улыбнулась.

— Конечно, они не опускались до того, чтобы вообразить меня заурядной путаной. Но кем-то вроде гейши или греческой гетеры — словом, дамы образованной, умеющей развлечь гостя не только известными телодвижениями… Такие догадки кое-кто высказывал. Ну и бог с ними! Может, — действительно произвожу такое впечатление. Что поделаешь? А работаю я, представь себе, на одну международную организацию. Добываю информацию из разных источников, составляю базы данных…

Ворохов обвел взглядом обстановку комнаты. Шикарная стенка, довольно дорогой музыкальный центр, японский телевизор, видик, компьютер со всеми прибамбасами… У Марго была явно не рядовая зарплата! «Кто же это такой щедрый? — подумал он. — ЦРУ? Дурак вы, ваше благородие: неужели, работая на Лэнгли, она бы стала вообще заикаться про заграницу? Да и не все ли равно? Устроилась — и хорошо».

— Я вижу, на работе тебя ценят, — сказал Ворохов.

— Да не жалуюсь. Своего авто, правда, пока нет. Но я, честно говоря, не очень-то и люблю водить. Еще вопросы есть? Тогда посиди тут, а я пойду переоденусь.

Марго исчезла в спальне, а Ворохов подошел к стенке и стал разглядывать книги. Это занятие он любил и, впервые оказываясь у кого-нибудь в гостях, даже пытался угадать, что обнаружит в библиотеке хозяина — томики Стивена Кинга или Хулио Кортасара. Что ни говори, а подбор книг может порой рассказать о человеке куда больше, чем его многочасовые излияния в какой-нибудь теплой компании!

Так… Ну, Булгаков — это само собой? Как же без него! Гоголь, Достоевский, Чехов, Брехт, Хемингуэй, Фейхтвангер… Ого, фантастики-то сколько! Прямо бальзам на душу. Лем, Стругацкие, Брэдбери, Дик, Гибсон (надо же — в оригинале!), Симмонс… М-да, мадемуазель, макулатуры вы не держите. Впрочем, кто бы сомневался!

— Гляжу, ты даром времени не теряешь. — Ослепительно улыбаясь, Марго выступила из спальни, и Ворохов, увидев ее более чем легкомысленный наряд, сразу забыл о пище духовной. Короткий черный топик почти не оставлял простора для фантазии. Он усиленно подчеркивал аппетитные окружности — так, что соски, казалось, вот-вот проклюнутся сквозь модную лоснящуюся ткань. Вторым предметом туалета была цветастая пляжная юбочка, открывающая по самое некуда умопомрачительно длинные ноги.

— Ну, — Марго словно не замечала, что повергла Андрея в ступор, — что это ты там ищешь? Свои произведения? Должна тебя разочаровать. Кирилл Ильич, конечно, слово сдержит, книжку твою издаст. Но придется потерпеть — у него сейчас проблемы.

Ворохов продолжал молча смотреть на нее, словно хотел на всю жизнь запомнить именно такой.

— Ты не переутомился? День, конечно, выдался не из легких. Но это поправимо.

Она взяла Андрея за руку. Нет, не просто взяла, а нежно, почти неощутимо, одними пальцами обволокла его запястье. Это походило на то, как врач измеряет у своего пациента пульс. Вот именно — только походило, потому что ни один врач на свете не сумел бы сотворить с Вороховым такое: каждый его нерв, завибрировав, как струна, отозвался на прикосновение Марго, по телу волнами разлилось блаженство. Как она это делала? Просто знала, на какие чувствительные точки надо нажимать? Или было что-то еще — необъяснимое, иррациональное?

«Колдунья, — восхищенно подумал он. — А может… Может, действительно гейша? Гетера? Дама, умеющая поддержать беседу о высоких материях, но куда лучше овладевшая главным для своей профессии искусством — постельным? Неужели обучалась этому в каком-нибудь подпольном „институте неблагородных девиц“, регулярно проходя… гм… производственную практику? Нет! Не верю! Пусть лучше будет колдунья!»

Марго потянула его за собой, и он покорно пошел, медленно переставляя ноги, словно пробираясь в странном вязком тумане. Попытался представить, что ожидает его за приближающейся дверью спальни, — и не смог: все предыдущие романы казались ему теперь лишь прелюдией к чему-то огромному, прекрасному, как сама Вселенная, которую он так долго пытался постичь и описать.

Однако дверь скрывала не лестницу, ведущую прямиком на седьмое небо, а всего лишь кровать. Двуспальную.

Ворохов так и думал, но все же испытал нечто похожее на укол ревности: кто знает, скольким мужчинам посчастливилось оценить достоинства этого просторного ложа! Он по-прежнему молчал, ощущая непонятную робость, и это, похоже, устраивало Марго. Она медленно расстегивала его рубашку, и Ворохов какое-то время не поддавался магии ее пальцев. Но колдовство продолжалось, и, когда по его коже словно пробежали огненные язычки, Андрея наконец проняло.

— О! — простонал он и попытался запустить руки под черный топик, однако Марго не дала ему перехватить инициативу.

— Подожди, не суетись, — сказала она, освобождая его от рубашки и переключаясь на брюки. — Я знаю, что мужчина ты горячий: тогда, во время танцев, это чувствовалось, да еще как! Но пусть сегодня, в первый раз, все будет так, как я хочу. Позволишь мне такой каприз?

Он хотел было воспротивиться (что же это: мужику — и не действовать, превратиться в послушный манекен?), но неожиданно для себя кивнул.

— Умница! — похвалила она Андрея и, отступив назад, откровенно залюбовалась. Ворохов своего тела не стыдился, во время интимных встреч мог подолгу расхаживать перед подружками в костюме Адама и даже пару раз бывал на нудистском пляже. Но сегодня все было не так. Чувство неловкости усилилось, и, увидев, как беззастенчиво разглядывает его Марго, он поспешил подойти вплотную. Как оказалось, ей только этого и надо было! Она немедленно обвила руками шею Андрея, и в глазах у него вспыхнуло, а затем сразу же потемнело — такое бывает от болевого шока, когда, например, сильно ударишься коленкой о твердый предмет. В наступившем сумраке Ворохов видел только приближающиеся ослепительно алые губы. Они призывно раскрылись, и Андрей ответил на призыв, а затем язык Марго перетек ему в рот и забился там, заплясал, запрыгал, как маленький беспокойный зверек.

Поцелуй длился и длился, пока Ворохов не утратил чувства реальности. Вокруг него водили хоровод загадочные тени, а Андрею казалось, что он находится внутри медленно набирающего обороты огромного волчка. Неожиданно мрак расцвел оранжевыми блестками, словно кто-то осыпал стенки «волчка» светящимися конфетти. Они сновали туда-сюда, уворачиваясь друг от друга, но все же иногда сталкиваясь и тут же погибая в яркой вспышке. Прошла минута, другая… Вспышек стало намного больше, как будто невидимые эльфы, разрезвившись, непрерывно высекали пламя волшебными палочками. И вдруг огоньки разом погасли — кроме двух, нежно-зеленых, застывших чуть пониже его глаз. Откуда-то пролился свет, и Ворохов вновь увидел лицо Марго. Ее губы все еще были полуоткрытыми. Он вглядывался в это лицо, одновременно узнавая и не узнавая, как после провала в памяти, а перед глазами продолжали кружиться оранжевые светлячки…