Боярщина - Алексей Писемский

Остаюсь с почтением тетка ваша

Марья Кронштейн".

Прошло полчаса. Анна Павловна начинала приходить в чувство, а Эльчанинов все еще продолжал бесноваться. Сидя в гостиной, он рвал на себе волосы, проклинал себя и Мановского, хотел даже разбить себе голову об ручку дивана, потом отложил это намерение до того времени, когда Анна Павловна умрет; затем, несколько успокоившись, заглянул в спальню больной и, видя, что она открыла уже глаза, махнул ей только рукой, чтоб она не тревожилась, а сам воротился в гостиную и лег на диван. Через несколько минут он спросил себе трубку, крикнув при этом довольно громко, и снова начал думать о петербургской жизни и о службе при посольстве.

IV

На другой день после предводительского обеда, часу в первом, Сапега, в богатой венской коляске, шестериком, ехал в Ярцево с визитом к Клеопатре Николаевне. Он был в очень хорошем расположении духа. Он видел прямую возможность приволокнуться за очень милою дамой, в которой заметил важное, по его понятиям, женское достоинство - эластичность тела.

Клеопатра Николаевна встретила графа в зале и ввела его в гостиную. На тех же самых широких креслах, как и при посещении Эльчанинова, сидел Задор-Мановский. При входе графа он встал, поклонился и опять сел на прежнее место. Гость и хозяйка уселись на диване. Граф начал разговор о бале, который намерен был дать и на котором Клеопатре Николаевне предстояло быть хозяйкою. Он думал этим вызвать вдову на любезность, но Клеопатра Николаевна конфузилась, мешалась в словах и не отвечала на вопросы, а между тем была очень интересна: полуоткрытые руки ее из-под широких рукавов капота блестели белизной; глаза ее были подернуты какою-то масляною и мягкою влагою; кроме того, полная грудь вдовы, как грудь совершенно развившейся тридцатилетней женщины, покрытая легкими кисейными складками, тоже производила свое впечатление. Граф начинал таять. Задор-Мановский, ни слова не проговоривший, но в то же время, кажется, внимательно следивший за гостем и хозяйкой, вдруг встал и взялся за картуз.

- Куда же? - спросила с живостью Клеопатра Николаевна.

- Домой! - отвечал Мановский.

В лице его было видно что-то вроде улыбки.

- Посидите, - проговорила вдова.

Мановский, не отвечая, поклонился графу и вышел.

Клеопатра Николаевна как будто ожила.

- Слава богу! - сказала она, не могши удержать радостного движения.

- Как я рад, что вы разделяете со мною одно чувство к этому человеку! заметил Сапега.

- Ах, да... - произнесла Клеопатра Николаевна, - я до того его ненавижу, что не могу ни думать, ни говорить ничего при нем.

- Зачем же вы принимаете его? - сказал граф, взглянув пристально на вдову.

- Он опекун моей дочери, - отвечала Клеопатра Николаевна.

- Обожатель вши! - прибавил граф с улыбкой.

- Fi donc!* - вскричала вдова. - Он не смеет этого и подумать. Забудемте его. Я еще не поблагодарила вас за ваше посещение.

______________

* Фи! (франц.).

- Готов с вами забыть всех, кроме вас! - отвечал Сапега.

- Не льстите, граф, а то я не стану верить вашим словам.

- Одному слову только поверьте.

- Какому?

- Вы прекрасны.

Вдова жеманно опустила голову.

- Верите? - спросил граф.

- К чему вы это говорите? - сказала Клеопатра Николаевна.

- Сердце заставляет говорить меня.

Вдова сделала кокетливую гримасу.

- Знаете ли, какую горькую истину я скажу вам про ваше сердце? Оно влюбчиво, - проговорила она внушительным тоном.

- Да, это была бы правда, если бы все женщины походили на вас.

- А разве Мановская похожа на меня?

Граф немножко смешался.

- Что ж Мановская? - проговорил он. - Я покровительствую ей, и больше ничего.

- А из чего вы ей покровительствуете?

- Боже мой! Она дочь моего старого друга, - сказал граф совершенно невинным голосом.

- Желала бы верить, - проговорила Клеопатра Николаевна после нескольких минут молчания.

- О, верьте, верьте мне во всем! - подхватил Сапега.

- В чем еще? - спросила вдова, как бы удивленная.

- В то, что я вас люблю, - прошептал старик, прижимая руку к сердцу.

Клеопатра Николаевна вздрогнула.

- Меня, граф? - повторила она, как бы совершенно растерявшись. - Что вы это говорите?.. К чему вы это говорите?.. Вы, меня?.. Так скоро?.. Нет, граф, это невозможно!..

- Люблю вас! - воскликнул Сапега и, сразу схватив Клеопатру Николаевну за руки, начал их целовать и прижимать к груди.

- Пустите, граф, пустите! Нет, это ужасно!.. Это невозможно, - говорила Клеопатра Николаевна, слабо вырывая у него руки; но граф за них крепко держался.

Не знаю, чем бы кончилась эта сцена, если бы в гостиную не вошел вдруг Задор-Мановский. Граф и вдова отскочили в разные стороны. Последняя не могла на этот раз сохранить присутствия духа и выбежала вон.

- Я забыл мои бумаги, - говорил как бы не заметивший ничего Мановский.

Он начал первоначально смотреть по окнам, а потом, будто не сыскав того, что было ему нужно, прошел в спальню вдовы, примыкавшую к гостиной, где осмотрел тоже всю комнату, потом сел, наконец, к маленькому столику, вынул из кармана клочок бумаги и написал что-то карандашом. Оставив эту записочку на столе, он вышел.

Между тем граф сидел в гостиной, совершенно растерявшись.

Не находя, что бы такое предпринять, он вздумал приласкаться к Мановскому и постараться придать всему происшествию вид легкой шутки.

- Как вы нас перепугали! - сказал он. - Я позволил себе маленькую шалость с хозяйкой; она очень милая и веселая дама!.. Вы, я думаю, удивились.

Мановский посмотрел на графа.

- Ни крошки, - отвечал он спокойным голосом. - Я и сам с нею шучивал.

- Право? - спросил граф.

- Да; она ведь уж давно этакая!.. Вчера со мной, сегодня с вами, а завтра с третьим. Уж такая у нее натура, - проговорил Мановский и вышел.

Между тем Клеопатра Николаевна забежала на мезонин и села за небольшие, стоявшие там ширмы. Она, видно, знала, что ее будут искать. Не прошло десяти минут, как стук отъезжавшего экипажа заставил, наконец, ее переменить положение.

Она бросилась к окну и, увидев выезжавшего Мановского, тотчас же сбежала вниз, выглянула из спальни в гостиную, чтобы посмотреть, не уехал ли граф, но Сапега сидел на прежнем месте. Клеопатра Николаевна, несмотря на внутреннее беспокойство, поправила приведенный в беспорядок туалет и хотела войти в гостиную, как вдруг глаза ее остановились на оставленной Мановским записке. Она схватила ее, прочитала и окончательно растерялась.

Мановский ей писал:

"Прошу вас к будущему четвергу приготовить все брильянтовые, хозяйственные и усадебные вещи по составленной после смерти вашего мужа описи. Я намерен принять и приступить к управлению имением, а равным образом прошу вас выехать из усадьбы, в которой не считаю нужным, по случаю отсутствия вашей дочери, освещать, отапливать дом и держать горничную прислугу, чтобы тем прекратить всякие излишние расходы, могущие, при вашей жизни в оной, последовать из имения малолетней, на каковое вы не имеете никакого права.

Задор-Мановский".

Что было делать Клеопатре Николаевне?.. Прибегнуть к графу - казалось ей единственным средством. С этим намерением она, взявши письмо, вошла в гостиную и молча бросилась в отчаянии на диван; горесть ее на этот раз была неподдельная.

- Успокойтесь, успокойтесь, - говорил граф.

- Ах, я погибла! - отвечала вдова и подала ему письмо Мановского.

Граф прочитал письмо.

- Я дурно понимаю, - сказал он.

- Ax! - отвечала вдова. - Он опекун моей дочери, он выгоняет меня из этой усадьбы; мне нечем будет жить!... Все, что вы видите, все это принадлежит моей дочери!.. Покойный муж мой устранил меня от опекунства!..

Сапега думал. Теперь он понял все; Мановский был опекуном Клеопатры Николаевны и интриговал с нею; но, верно, наскучил вдове, и она хочет отделаться от него, - и это возможно в таком только случае, когда Михайло Егорыч будет устранен от опекунства. Ему легко будет это сделать. И за это одолжение можно будет получить от вдовы все, что только он желал от женщины, особенно если прибавить к тому обещание - взять ее в Петербург, с собою. Кроме того, он замаскирует этим себя перед обществом и Мановским, который станет подозревать его в интриге с Клеопатрою Николаевной, а в участии к Анне Павловне будет видеть одно дружеское расположение.

Обдумав все это и очень хорошо понимая, с какою женщиною имеет дело, граф начал прямо:

- Ваши обстоятельства очень неприятны!.. Я могу помочь вам.

- Ах, помогите, помогите, граф! Я буду вам всю жизнь благодарна!

- Благодарна? Этого мало.

- Я вас буду любить, - отвечала вдова, которой обращение графа возвратило веселость и кокетство.

- Вы будете любить? Я сам вас буду любить. Дайте мне вас обнять.

Вдова повиновалась.

Граф обнял ее, и потухший в глазах его огонь снова заблистал.

- Поцелуйте меня! - произнес он.

Вдова поцеловала.