Хирургия без чудес: Очерки, воспоминания - Владимир Кованов

Как ученый–клиницист и экспериментатор, он отличался высокой требовательностью к себе, добросовестностью и невероятным трудолюбием. Изучение вопросов хирургии проводилось им комплексно с учетом данных физиологии, патофизиологии, микробиологии, биохимии и невропатологии. Он был беспощаден и строг к себе и не менее взыскателен к своим ученикам и сотрудникам.

Пожалуй, одной из самых больших заслуг ученого явилась организация нейрохирургической помощи в стране и создание в Москве крупнейшего специализированного центра. Можно сказать, что лечение заболеваний головного и спинного мозга оставалось белым пятном в хирургии до тех пор, пока в этом не принял деятельное участие Н. Н. Бурденко. Он ясно видел, какие трудности стоят на пути. Достаточно сказать, что хирургические вмешательства на головном мозге, особенно в задних его отделах, в 75–80 случаях из 100 заканчивались смертельным исходом. Н. Н. Бурденко достиг невиданных успехов в совершенствовании техники операций на мозге. Кроме того, он привлек к научной разработке этой проблемы широкий круг специалистов — Б. Г. Егорова, А. А. Арендта, М. Ю. Раппопорта, Л. А. Корейшу, А. И. Арутюнова и др. Это позволило не только улучшить диагностику заболеваний центральной нервной системы, но и осуществлять в нужных объемах оперативные вмешательства, создавая такие условия, при которых больные после тяжелых операций поправлялись.

Как никто другой, он умел подбирать людей, определять, на что каждый из них способен, какое дело можно поручить одному и какое другому. В невропатологе С. Г. Ахундове он открыл талантливого диагноста, тонко разбиравшегося в самых сложных заболеваниях головного мозга. В молодом тогда хирурге А. И. Арутюнове увидел задатки блестящего нейрохирурга и поэтому часто ставил его на операции, «натаскивал» в технике. В А. Ф. Лепукалне ценил не столько хирурга, сколько экспериментатора, эрудированного ученого, и часто обращался к нему за советом.

В факультетской хирургической клинике, которой заведовал Н. Н. Бурденко, в предвоенные годы интенсивно велась научно–исследовательская работа по актуальнейшим вопросам хирургии. В частности, разрабатывались методы эффективного лечения ожогов, язвенной болезни и черепно–мозговых заболеваний; апробировались новые антисептические растворы и сульфамидные препараты для лечения ран. Перед каждым из ассистентов ставилась определенная задача. Имевшие опыт в лечении гнойных ран разрабатывали новые средства борьбы с инфекцией. А. А. Бусалов, например, дал исчерпывающее заключение по применению аммиачных растворов солей серебра.

М. А. Бубнов и А. Ф. Лепукалн занимались термическими ожогами, И. М. Попавян —гнойными заболеваниями легких, доцент И. С. Жоров работал над обезболиванием при операциях, проверяя действие различных анестезирующих средств. Пишущему эти строки, тогда ассистенту клиники Н. Н. Бурденко, было поручено наблюдать за действием бактериофагов на патогенные микробы.

Ближайшим помощником Н. Н. Бурденко в то время был профессор В. В. Леденко, который участвовал в осуществлении новых операций при хирургических заболеваниях головного и спинного мозга. Исследования проводились небольшими группами, состоящими из врачей, лаборантов и студентов. Экспериментальная часть базировалась в Центральной научно–исследовательской лаборатории. Полученные материалы тщательно анализировали и сверяли. После многократной проверки действия того или иного препарата его начинали применять для лечения больных.

Не легко было заниматься со студентами, вести амбулаторный прием, оперировать больных и одновременно ставить опыты! Оперировал Н. Н. Бурденко много и в самых различных областях. Но операции на головном мозге делал как никто другой. Это был неподражаемый художник, тонкий ювелир, оперировавший не просто хорошо или отлично, но еще изящно, красиво, виртуозно. Разумеется, каждая операция стоила ему огромной затраты физических и духовных сил.

Потребовались десятилетия упорного труда целого ряда «первопроходцев», чтобы доказать перспективность хирургического метода лечения тяжелых форм заболевания головного и спинного мозга.

Нас, сотрудников Н. Н. Бурденко, восхищала его работоспособность. Обычно он простаивал за операционным столом много часов подряд. Только иногда садился на круглый вертящийся стул, чтобы передохнуть, собраться с мыслями или посоветоваться с кем–нибудь из врачей. Разговаривал он мало, изредка бросал отрывистые фразы наркотизатору и без слов протягивал руку: операционная сестра должна была знать, какой инструмент нужно ему дать. Ошибки не прощались ни сестре, ни ассистентам. В такие минуты в их адрес могли быть сказаны самые неприятные слова. Бывало, что после разноса в операционной кто–нибудь из аспирантов или ординаторов собирался уходить из клиники… но затем обида проходила, и он оставался.

Н. Н. Бурденко не щадил ни себя, ни других. Пока не был обследован больной и не поставлен окончательный диагноз, он не успокаивался, много раз заходил в палату, приглашал на консультацию других специалистов, советовался с ними и принимал все меры, чтобы полностью выяснить характер заболевания. Пульс жизни клиники был напряженным. Это чувствовали и мы, ассистенты, и студенты, которые не только участвовали в операциях, но и помогали выхаживать тяжелобольных в послеоперационном периоде. Те же, кто хотел стать хирургами, дежурили и ночью.

Интересы больного были превыше всего. Если кто-либо не сделал того, что нужно, по незнанию, Н. Н. Бурденко готов был простить, но горе тому, кто проявил забывчивость, нерадивость или лень. Такому в клинике было не место. Не любил Н. Н. Бурденко и людей льстивых, желающих втереться в доверие, передающих сплетни, наговоры, не занимающихся делом.

Вспоминаю, как однажды досталось аспиранту С. за то, что он не в меру часто появлялся на глаза. Вбежал он как–то в ассистентскую очень взволнованным. «В чем дело?!» — спрашиваем.

Оказывается, только что его встретил в коридоре Н. Н. Бурденко и с необычной даже для него экспансивностью вскричал: «Если еще раз увижу тебя слоняющимся без дела — возненавижу!» Помню и другой случай, когда к нему пришел представиться новый аспирант. И первое, о чем он спросил, было: «Когда я обязан приходить в клинику и когда могу уходить?» «Я остолбенел, — рассказывал потом Н. Н. Бурденко, — и. рефлек–торно ответил ему: «Можете уходить прямо сейчас и больше не приходить». Однако после вспышки профессор сменил гнев на милость и принял аспиранта на работу, но тот уже на всю жизнь получил урок. Теперь он и сам воспитывает молодых врачей.

Работать с Н. Н. Бурденко было нелегко: он был крайне требовательный, подчас резкий, но вместе с тем беспредельно человеколюбивый и движимый найти в каждом еще «зеленом» студенте–медике то, благодаря чему он впоследствии может стать настоящим врачом-подвижником и энтузиастом.

Профессор много требовал от молодого врача, но и очень много давал. Он никогда не торопился: формирование врача — процесс медленный, и в его клинике он никогда не сводился к элементарному накоплению знаний и навыков. Будущий хирург не был пассивным созерцателем. Самой атмосферой клиники он вовлекался в борьбу за жизнь человека и должен был не только наблюдать, но и непосредственно участвовать во всех сложных операциях, проводившихся шефом. «Самостоятельно приступай к операции лишь тогда, когда почувствуешь, что не только сумеешь сделать ее, но и выходить больного», — так он учил нас.

Н. Н. Бурденко не был человеком сентиментальным, чувствительным, но к детям он проявлял необычайную теплоту и нежность. Маленькие пациенты находились в клинике на особом положении. И они любили его. Малышам разрешалось без стука входить в кабинет. И как бы ни был занят профессор, он обязательно ласково встретит, выйдет из–за стола, погладит по голове, возьмет на руки. Своих детей у него не было.

Подошел 1940 год. Фашистская чума расползалась по Европе. Международное положение обострялось.

Н. Н. Бурденко стал реже бывать в клинике, подолгу задерживался в Главном военно–санитарном управлении, а когда приезжал, не раздеваясь, тяжело ступая, проходил прямо к себе в кабинет. Озабоченный, усталый, едва отдохнув в своем кресле, собирал врачей на совещание и вкратце разъяснял международную обстановку. А однажды без обиняков сказал: «Сейчас же прошу вас засесть за подготовку материалов к составлению инструкций и указаний по военно–полевой хирургии. Дело не терпит отлагательств. У нас существуют десятки хирургических школ и направлений. В случае войны может быть разброд в организации медицинской помощи и методах лечения раненых. Этого допустить нельзя. Мы должны иметь единую систему этапного лечения, строго соблюдая принцип преемственности в обслуживании раненых и больных на различных этапах эвакуации».