Быль беспредела, или Синдром Николая II - Игорь Бунич

Нач. ЭКО ПП ОПТУ по Уралу Самойлов.

Нач. 8-го отдела ЭКО Шумков».

Таким образом, выстраивалась цепочка: опер Лисицын — Лубянка — Урал. Таинственный треугольник.

Выключив аппарат, Куманин направился в специальное подразделение, состоявшее из бездельников, ведущих летопись органов. Они откапывали в архивах какие-либо дела, «шлифовали» их, порой перелопачивали в «нужном» направлении, чтобы затем передать их жаждущим славы писателям или в печать.

«Историков» к секретным архивным делам тоже не очень подпускали, поэтому они в основном переписывали что-нибудь интересное, на их взгляд, из разных закрытых и полузакрытых журналов, вроде «Вестника ВЧК», выпускаемых под грифом «Для служебного пользования», а то и вовсе без грифа. Действия этого подразделения, которым руководил подполковник Лавров, практически никто не контролировал, и его постоянно грозили разогнать. В итоге этот отдел в мучениях трансформировался в отдел КГБ (а потом МБ и ФСК) по связи с прессой. Сейчас за валюту они принялись кормить своими сказками запад и, в первую очередь, США. Каждый спасается от разгона как может. Штаты «историков» постоянно расширялись. Контора превратилась в своего рода отстойник, куда переводили всех, кого оставлять на оперативной работе по разным причинам было уже невозможно, а выгнать или посадить негоже. «Историки» работали в соответствии со строжайшей инструкцией, где говорилось, что они проклянут час своего рождения, если в печать или в какую-нибудь бойкую книгу попадет хоть одно слово правды о деятельности органов за все семьдесят лет их героического существования или будет названа хоть одна настоящая фамилия, кроме официально разрешенных. В официально разрешенные входили: Дзержинский, Менжинский, Ягода, Ежов, Берия и Андропов. Всеволода Меркулова иногда разрешали упоминать, иногда — нет. То же самое было с Абакумовым, Серовым, Семичастным, Шелепиным. С фамилиями более нижнего эшелона дело обстояло еще хуже. Лавров постоянно составлял списки и носил их на утверждение, в результате за много лет в историческом отделе появилась уникальная картотека бывших сотрудников ВЧК, ОГПУ, НКВД, МГБ и КГБ. Собственно, памятуя об этой картотеке, Куманин и направился к «историкам», надеясь что-либо узнать о личности таинственного старшего опера Лисицына А.Е. В подразделении, как обычно, было совершенно пусто, если не считать пожилого майора Никитина, постоянно жующего кофейные зерна, дабы замаскировать устойчивый портвейный выхлоп, который уже не зависел от того, пил сегодня Никитин или нет. В свое время он был способным, как уверяли, разведчиком, работал в разных европейских странах под дипломатической крышей. Но пагубная страсть к спиртному привела к тому, что Никитина отозвали в Москву, хотели даже судить, но «мохнатые лапы» прикрыли чекиста и отправили его дослуживать в исторический отдел. Даже высокие начальники большего для него сделать не могли. Над Никитиным многие, особенно молодые спецы, открыто посмеивались, но он не обижался. Никитин не был «дерьмом», если выражаться на рабочем сленге оперативников.

— Привет, — сказал Куманин, входя в помещение «историков», — Лавров у себя?

Никитин сидел за столом и дремал, положив перед собой какое-то старое дело, на обложке которого теснились большие буквы: НКВД СССР.

— Нет его, — зевнул Никитин, — писателей где-то инструктирует. Остальные по архивам разбежались кто куда.

— А зачем тебе Лавров? — спросил Куманина Никитин. — Выпить можно и со мной, если хочешь.

— Тебе бы все пить, — в тон ему ответил Куманин, — а работать кто будет?

— Работаем, как каторжники, — Никитин захлопнул папку. — Приказано к 91-му году, то бишь к пятидесятилетию вероломного нападения на нас фашистов, подобрать справки на наших людей для посмертного присвоения им звания Героя, тех, что раскрыли план Гитлера и предупредили наше командование. Таких мы уже накопали человек пятьдесят. Круглосуточно в картотеке копаемся. У меня уже от пыли аллергия. Говорят, что до войны архивным работникам выдавали по 100 грамм в день для профилактики.

— По девять граммов им выдавали, — прервал его Куманин, — это я слышал. А насчет профилактики, так с моей точки зрения, эта — самая лучшая. После девяти граммов голова уже никогда болеть не будет.

— Юмор у тебя какой-то черный, — насупился Никитин. — У тебя дело какое к нам или просто пришел поболтать?

— Никитин, — попросил Куманин, — будь другом, найди мне в вашей картотеке одного человека довоенного.

— Давай заявку, как положено, — ответил экс-разведчик, — с подписью начальника отдела, Лавров приказал. Он потом заявки эти начальнику Управления показывает, когда тот нас дармоедами обзывает.

— Что я буду на одного человека заявку писать? — заканючил Куманин, зная, что Никитин очень любит подобный тон обращения. — Будь человеком, дело-то минутное.

— Минутное! — проворчал Никитин. — Знаешь, за день сколько таких, как ты, бегает? Присесть не успеешь. А хоть бы кто когда спасибо сказал. Как твоего фамилия?

— Лисицын, — доложил Куманин, — Лисицын А. Е. Был старшим опером в 20-е — 30-е годы.

— Лисицын? — повторил «историк». — Лисицын, говоришь? Сейчас посмотрим. С тебя бутылка.

— Какие разговоры! — поспешил заверить Куманин.

Никитин подошел к створкам огромного стенного шкафа, закрытым на висячий замок, раздвинул их, как жалюзи, из-за которых показалось такое количество каталожных ящиков, которым могла позавидовать какая-нибудь солидная ведомственная библиотека.

Куманин обратил внимание на то, что ящики помечены всеми буквами русского и латинского алфавитов. Был даже ящик, помеченный твердым знаком. Он хотел полюбопытствовать, что за фамилии, которые начинаются с твердого знака, но промолчал: у каждого подразделения существуют свои маленькие хитрости.

Между тем Никитин, зарывшись в ящик с буквой «Л», бормотал:

— Так, Ливи… Лидман… Лижанин… Липенко… Ага, вот он есть! Лисицын Александр Ефимович, 1897 года рождения.

Он вынул карточку из ящика и с некоторой грустью в голосе сообщил:

— Шлепнули твоего Лисицына в феврале 1941 года как врага трудового народа. На реабилитацию никто не подавал. Числился в центральном аппарате. С 1940 года — капитан госбезопасности. То есть, носил четыре шпалы армейского полковника и был большим человеком. В каком отделе работал — неизвестно, нам не известно. Тут звездочка стоит красная. Это означает, что Лисицын — его ненастоящая фамилия…

— А настоящая? — спросил Куманин.

— Спроси чего полегче, — хмыкнул Никитин, — я свою-то фамилию вспомнил, когда попал в эту нору.

Куманину этого не надо было объяснять. Даже крутясь среди монархистов и прочих представителей общественности, он скрывался под фамилией Коршунова Сергея Ивановича. Настоящая фамилия опера стоит очень дорого!