Четыре месяца темноты - Павел Волчик

– Мама, ма-а-ам!

– Я сказала тебе, сейчас же вставать! – раздался разгневанный голос из коридора, и что-то посыпалось, судя по звуку – обувь.

– Сердце… Мне не встать.

Она вошла в комнату и склонилась над ним.

– Что с тобой?

– Колет… Колет… – простонал Андрей, тяжело дыша.

– Наверное, просто спал на животе. Сейчас пройдёт. Подожди.

Он подождал. Спустя пятнадцать минут боль несколько утихла, но ещё была достаточной, чтобы изредка постанывать, и хотя он мог уже встать, постоянные мысли о том, что ему плохо, делали его всё слабее.

Мать вернулась и зачем-то положила руку ему на лоб.

– Температуры нет. Я не могу тебя оставить.

– При чём здесь температура? Что-то у меня с сердцем. Его никогда так не кололо.

Ему вспомнилось старое кислое лицо учительницы алгебры, её презрительные глаза.

– Это подростковое. Такое бывает, – голос матери дрогнул, он звучал уже не так строго.

«Её мучают сомнения. Уже почти…» – понял Аладдин.

– Ты же знаешь. Я бы не стал жаловаться просто так, – соврал он и привёл последний решительный аргумент, – папа мне поверил бы.

Мать хмыкнула, вскочила и вышла из комнаты. «Победа!» – решил юноша.

Победа имела горький привкус: перед глазами на мгновение появилось серьёзное лицо отца. Но если его оставят – ложь того стоит. Мучение от проваленной контрольной, от унижения, которое ему предстояло, было слишком велико. Цена такого обмана – минимальная цена. Возможно, он не расстроит в очередной раз родителей, если вовсе не явится в школу и не получит плохую отметку.

Он уже представил, как выспится, а потом сможет целый день делать что захочет. «Мы должны быть там, где нам плохо, чтобы со временем сделать это место лучше». Эта философия сейчас никуда не годится. Как я могу сделать лучше училку математики с её чистеньким кабинетом?

Сердце кольнуло едва-едва. Тупая боль затихала. Да, это оттого, что он спал на животе, и да, такое уже с ним бывало.

Когда Андрей закрыл глаза, он услышал обрывки разговора между мамой и тётей.

У матери голос был высоким и растерянным. Тётя говорила низким грубым голосом с южным акцентом, который Андрей так любил, но сейчас почему-то возненавидел.

– Не смеши меня. И шо сердце? Ему шо, девяносто девять лет?

– Лежит бледный. Вроде не притворяется.

– Знаю я, как они не притворяются! Сама вырастила троих оболтусов. Шо они только не выдумывали! И грифель жрали, и молоко с селёдкой, и градусник на лампочке подогревали.

Парень с головой накрылся одеялом: «Ну спасибо, тётенька. Зря она тебя к нам позвала, торговала бы ты на своём рынке, но тебе всё мало! А про градусник я запомню. Спасибо!»

– Ну пошли…

Заскрипели половицы. Тётя не стала трогать лоб, она сразу включила свет и легко стянула с него одеяло.

Андрей зажмурился.

– Что делаете-то?!

– Пошли к доктору сердце проверять.

Она смотрела на него в упор.

Её вечно смеющиеся глаза на широком лице с обвисшими щеками пристально разглядывали «больного». Андрей обожал её шутки, но не сейчас.

– Я… я не могу. Мне плохо… – его голос прозвучал притворно, он сам это понял.

– Может быть, – нараспев произнесла тётя, – мне тоже плохо каждый Божий день. А на рынок хожу.

Без одеяла, на свету, юноша будто плавился под её буравящим взглядом.

– Тогда вызовем доктора домой.

Андрей сломался.

– Хорошо! Встаю! – он нервно вскочил и быстро вышел из комнаты, добавив на ходу: – но если я упаду по пути в школу, это будет на вашей совести.

Пришлось завтракать пережаренными яйцами и остывшим чаем. Ни с кем не попрощавшись, Андрей вышел из дома. Ему всё ещё не верилось, что он попадёт туда: в персональный ад, где с вилами на сковородке его будет переворачивать математичка с кислым лицом. Вася Зайцев засмеётся: «Это же просто! Чего ты не понимаешь?». А среди девчонок… Он не хотел выглядеть идиотом…

Дождь продолжал лить, кажется, со вчерашнего дня. Собравшись в поспешности, парень снова забыл зонт.

«Всё равно. Может, теперь наконец заболею по-настоящему».

Вид скучающих в ожидании автобуса людей на остановке привёл его в ярость. Ноги его сделались чужими и понесли дальше. Да, ноги всё делали верно, они знают своё дело лучше головы.

Андрей прошёл мимо своей остановки. Он увидел автобус, идущий в обратном от школы направлении.

«Какой дурак захочет добровольно отправиться в ад?»

Он побежал через дорогу и опомнился, когда уже стоял у заднего стекла и глядел на мокрую дорогу, убегающую вдаль.

«Пап, извини. Я обещал не забивать на уроки. Но это особый случай. Даже ты не сможешь сейчас понять меня».

…Автобус ехал долго. Время тянулось медленно. Сейчас все только ещё заходят в школу. Зайцев отпускает какую-нибудь плоскую шутку. Элеонора Павловна поправляет идеальную стрижку, позвякивает длинными серьгами и отвечает ему так, что все вокруг лопаются от смеха.

…Автобус ехал долго. Прочь из Города Дождей. Каменные высотки сменились беспорядочно торчащими берёзками, выросшими среди болота. Начался первый урок. Это значит, его класс уже пишет контрольную. Математичка раздаёт задания по вариантам. Каждая минута, проведённая вне школы, сейчас особенно сладостна. Ергольцева, наверное, снова пришла в такой короткой юбке, что никто из парней, разговаривая с ней, не смотрит в её лицо. Фаина Рудольфовна носится по кабинету истории с испуганными глазами, забыв свои листочки дома. Маргарита Генриховна важной походкой идёт по длинному коридору, отлавливая опоздавших.

…Автобус ехал долго. Андрей совсем не узнавал местности за окном. Первый урок заканчивается. На перемене малыши носятся друг за другом. Тот полный мальчик, что бегал вчера с черепом Гришани, опять, наверное, что-то учудил. Новый учитель… Сегодня его урок. Жаль пропускать. Андрей ещё помнил предыдущую учительницу, которая что-то нудила себе под нос. То, что биология может быть интересной, удивило его. На днях он заглянул в учебник, задумался над тем, что у человека внутри, и подумал, что он, пожалуй, мог бы стать хирургом. Мать всё равно постоянно промывает ему мозги по поводу того, что музыкантам не на что жить. Хирург. Кажется, звучит неплохо. Он мог бы спасти кому-нибудь жизнь. Совсем неплохо. И пальцы у него цепкие.

…Как же долго плетётся этот автобус! Отец – где он сейчас? Сегодня он ведёт урок у параллельного класса. Если повезёт, то папа решит, что в школе они просто не пересеклись. Если захочет разыскать его, то будет звонить, – трубку поднимать не обязательно, а с мамой он вряд ли станет разговаривать…

Андрей вышел на кольце. Городок на окраине Города Дождей выглядел невзрачно. Лучше всего ему подходило название Городок Грязи и Луж, так как в многочисленных выбоинах в асфальте скапливалась мутная вода, которую с шумом выталкивали шины проезжающих автобусов.

Дождь кончился, но небо оставалось грязно-серым. На улице резко похолодало.

Автовокзал был пуст. В киоске с горячими слойками дремала продавщица. Андрей часто хотел есть: хотя тётя и говорила о нём «кожа да кости», юноша подтягивался лучше всех в классе, и аппетит у него был соответствующим. Но сейчас его мутило, и он купил слойки про запас, потому что ждать предстояло ещё много часов. Возвращаться домой было слишком рискованно: там могла быть тётя.

За остановкой его неожиданно стошнило. Может быть, укачало, а может, хвалёный бурбон – это всего лишь дешёвая подделка. Ему сразу стало легче.

Юноша заметил высокий мост над железнодорожными путями. Он долго и с трудом поднимался наверх, надеясь, что там его обдаст ветерком. Наверху он оказался на уровне вершин деревьев. Однако в мокрой одежде, под сильным ветром он мгновенно продрог и пожалел, что он «кожа да кости», – лишний жирок, как у Зайцева, ему бы сейчас не помешал.

Вокруг насколько хватало глаз было так тоскливо и пустынно, что Андрей решил, будто он один на свете. Он и дремлющая продавщица слоек. Длинные железнодорожные составы без движения застыли в депо, перекрещивающиеся рельсы упирались в горизонт.

Маневрируя в потоках ветра, в небе ниоткуда появилась птица. Небольшая ворона приземлилась неподалёку на перила, каркнула и, склонив голову, принялась рассматривать подростка.

– Пошла! – Андрей взмахнул на неё пакетом со слойками.

Птица мгновенно оттолкнулась ногами и перелетела на пару метров в сторону.

«Упрямая», – подумал он и, отломив кусок слойки, бросил ей.

Птица быстро проглотила хлеб и снова каркнула.

«За смелость получи ещё». Но ворону интересовало что-то другое: она внимательно изучила Андрея и улетела прочь.

Когда юноша спустился, весь дрожа, вереница работяг потянулась со стороны вокзала. Там были женщины и мужчины в рабочей форме с сумками через плечо и угрюмыми лицами – все они, как казалось Андрею, рассматривают его и знают, что он прогуливает школу.