Нестрашная сказка. Книга 2. - Вера Огнева

Тейт вымылась, надела чистое платье, тихо поблагодарила и ушла, оставив на столе половинку монеты.

В королевстве Синего орла вдовы носили траур подолгу. Так что закрытое лицо при чистой хоть и старой одежде не привлекало особого внимания. Некоторые таращились на изуродованный висок, но интерес быстро проходил. Тейт ни с кем не разговаривала. Ей следовало, как можно скорее миновать парки, чтобы попасть в горы. Там остались ее единороги. Им не надо ничего говорить. С ними рядом появится хоть какое-то подобие покоя.

Пользуясь замешательством власти, крестьяне из окрестностей Пьятты кинулись в парки на охоту. Ворота оказались разбиты. Их уже успели наполовину разобрать домовитые селяне, которым любая железка в добро пойдет. Тейт попросилась на подводу, которой правила дородная тетка. Она не приставала к попутчице с расспросами, наоборот — все время говорила сама. Жила тетка одна. С хозяйством вот управлялась. Под однообразный речитатив, Тейт задремала, а когда проснулась, телега стояла у таких же разбитых задних ворот.

Крестьянка достала со дна возка лом и пошла выламывать прутья решетки. Тейт постояла немного у подводы. В этом месте она кинула на землю кольцо. От трещины не осталось следа. В стороне валялся клин, который Лекс и Гуго вбили в пазы. Крестьянка сосредоточенно орудовала ломиком.

Черная женщина незаметно, почти невесомо миновала ворота. Поляна впереди желтела сухой травой. Длинные тени тянули за собой вечер. До селения Илая оставалось два дня пути. Нога еще побаливала, но идти уже оказалось возможно без палки.

Жаль, у Житаны не нашлось теплой накидки, но она же не знала, что Черная прямиком отправится в горы.

Первую ночь Тейт почти не спала. На душе было так тревожно, что, начиная проваливаться в дрему, она с криком вскидывалась. То казалось, на нее кто-то смотрит, то звучали шаги. На рассвете, измученная почти до обморока, Тейт начала подъем. По этой тропе они с Гуго и отрядом горцев спускались из селения. До вечера она карабкалась в гору. Губы спеклись. От сухости язык стал шершавым. В уголках рта залегли мелкие трещинки. Но на этом склоне не было ни речки, ни даже маленького ручейка.

Когда до перевала осталось совсем немного, она упала и поняла, что встать не сможет. Не было сил даже пошевелить рукой. Тейт видела, что лежит на остром камне, но не чувствовало его. Если остаться тут, к утру станет совсем худо. Неизвестно, часто ли ходят по этой тропе горцы.

Черная женщина, не мигая смотрела в смутное небо. В зените мерцали острые огоньки небесных костров. Миллионы очагов начинали свой ночной хоровод. Возле них там наверху сидели люди. Возможно, они видели ее, умирающую на пустом склоне. Кто-то посочувствует, кто-то злорадно ухмыльнется. Наверху — то же что внизу: смерть, боль, обман, подлость…

Страх ударил внезапно и оглушающее. Тейт всем своим существом, всей кожей ощутила панику единорогов. Им грозила опасность. Им грозила смерть!

До перевала она ползла, цепляясь руками за камни. С седловины открылся вид на селение Илая. По улочкам метались огни. Тейт видела все происходящее, как будто была рядом: разметанную ограду загона, кровь на траве, раненого горца, единорога посреди площади с наклоненной к земле головой, самок, которые теснились за его спиной, прикрывая собой жеребенка. Люди с факелами прятались за домами и заборами. На крышу мужского дома взбирались лучники. Животных собирались убить!

Она не бегала так никогда в жизни. Валуны и кусты мелькали, сливаясь с темнотой. Тейт ворвалась на улицу и понеслась дальше, надеясь криком остановить казнь.

Перед ней расступились. Жеребец то вставал на дыбы, то наклонял голову, готовый принять на рог любого, кто посмеет приблизиться. Тейт подбежала к нему и обняла за шею.

Счастье пополам с горем, радость пополам со слезами. Рядом билось сердце ее тотема. Она больше была не одна. Если животных начнут убивать, Тейт умрет вместе с ними.

Могучий жеребец осторожно опустился перед ней на колени. Жеребенок вырвался из-под опеки самок и запрыгал вокруг, призывая непонятливых людей радоваться вместе с ним.

Илай отдал приказ не стрелять.

— Эй, Черкен! Я пришел на тебе жениться.

Парень по имени Ол появлялся у загона почти каждый день. Тейт вначале пугалась, потом перестала обращать внимание. Слабоумный богатырь каждый день говорил одно и то же.

Горцы относились к его беде терпимо. Тут юродивых не боготворили, но и не убивали, как в иных местах. Был он — и был: помогал кузнецу, шатался по деревне, да вот — собирался жениться. В чем, кстати, ему было твердо отказано старейшинами. Раз уж случилось в роду такое горе, как худая голова, неча его преумножать. Парню объяснили. Он понял, что невесты для него в селении нет, пошевелил скудным умишком и пришел к выводу: чем юродивая чернавка ему не пара?

История с нападением единорога случилась по его вине. Кто-то болтнул, что молоко самки лечит от всех болезней. Ол, недолго думая, явился в загон и полез к вымени, но поскольку место было занято, он ухватил жеребенка за задние ножки и начал оттаскивать. Мать жеребенка заволновалась, отец рассвирепел.

При разбирательстве на следующий день парень сам все рассказал. Старейшины согласились, что единорог имел полное право запороть нарушителя. Обошлось без смертоубийства — и хорошо. Спасибо Черкен. Случись несчастье с единорогами, как потом смотреть в глаза Гуго?

Ее спросили, зачем пришла? Худая, сутулая, хромая женщина, замотанная по самые глаза платком, махнула в сторону загона. Ни имени, ни родства, но единороги при ней совершенно успокоились. Старейшины посовещались и решили: пусть остается.

— Ол, иди в кузницу. Тебя Уру искал.

К загону шла Мариам. Слабоумный хлопнул себя ладошкой по лбу, развернулся и побежал. Он был высокий, широкоплечий и очень красивый. Но стоило парню улыбнуться, красота превращалась в жалкое уродство.

— Здравствуй.

Мариам тоже приходила каждый день. Она приносила еду и одежду. Когда стало холодать, Мариам привела двоих мужчин и те сложили в коморке рядом со стойлом единорогов маленькую каменную печку. Тейт перестала мерзнуть. Женщина еще принесла ей шубу из старой желтой овчины.

И снизошло спокойствие. Тейт рано вставала, умывалась из ведерка, кормила животных, выпускала их погулять, и с ними гуляла сама. Еда была простая, но сытная. Одежда — теплая.

Много ли нужно покойной королеве? Она так себя и называла: покойная королева. Но редко. Она старалась вообще не вспоминать. Ничего! Чтобы не сойти с ума. Разговаривала с ней только Мариам. Остальные считали Черкен дурочкой. Тейт не пыталась их переубедить. Мариам первая заметила беременность и заволновалась.

— Это Ол? Он отец ребенка?

— Нет.

— Если ты обманываешь, все равно скоро все выяснится. Илай не простит. Ол не имеет права продолжать род. Если слабоумные начнут плодиться, горский народ исчезнет. Таков наш закон!

Мариам, однако, быстро успокоилась. Она прикинула в уме, и пришла к выводу, что дурачок тут точно не при чем.

Сегодня Мариам принесла большой сверток. Тейт развернула чистую телячью шкуру и увидела пеленки. Там еще лежала рубашка для роженицы и масса других полезных вещей. Тейт перебирала их, не замечая, что по щекам катятся слезы. Она только при Мариам снимала платок.

— Если родится девочка, — ты с ней будешь жить в женском доме. Мальчик остается при матери только пока сосет грудь. Потом его заберут в мужской дом. Мужчине нужно правильное воспитание.

— Я не вашего народа, — прошептала Тейт.

— Ты живешь с нами, значит должна исполнять наши законы.

Мариам поджала губы. Черная несла в себе тайну. Откуда она пришла? Как ее имя? Зачем она прикидывается юродивой? Она, вообще-то не прикидывалась, но все именно так думали. Мариам запуталась. Черкен жила рядом с единорогами, но, когда король приехал, забирать животных, убежала и спряталась. Больная самка, у которой гноилась рана на ноге, осталась в селении. Черкен ухаживала за ней, как за ребенком, даже ходила к знахарке отшельнице просить трав. Как они объяснялись неизвестно. Знахарка была старая как сама земля. Беспокоить ее по пустякам не решались — только по крайней необходимости. Злющая старая ведьма могла запросто навести порчу. Черная не побоялась. И теперь самка выздоравливала.

— Когда тебе рожать?

— Ведунья сказала, на новолуние.

Что ж, неплохо. Меньше крови потеряет. Мариам по форме живота уже давно определила, что будет мальчик. Лучше бы девочка. Среди чужих легче, когда рядом родная душа. А мальчика у нее заберут. Илай не сделает исключения, даже если тот родится с уродством. Ну, уж если совсем плохой — его, как положено, увезут в горы и бросят со скалы. Маленький народ может выжить, только если будет прибывать чистой кровью. Мало ли что у Черной лицо обожжено, вон у нее какие руки. Мариам о таких только приходилось мечтать. И даже то, что женщина много месяцев ухаживала за животными и делала грязную работу, не испортило безупречной формы.