Мстители - Дональд Гамильтон

— Что происходит? — спросил л. — Кто звонил?

— Звонил Брент из Марафона. Просил передать, что ты оказался прав насчет телефонной будки. И еще — телефон на борту подвергли той же операции.

То, что мои предположения оправдались, не доставило мне особого удовольствия. Получалось, что именно я по глупости предупредил противника о разговоре с Хэрриет. Сознавать это было неприятно, очень неприятно. Меня ничуть не оправдывало то, что в то время я не подозревал, что нахожусь в зоне военных действий: человеку моей профессии положено всегда принимать во внимание подобную вероятность. Наличие же прослушивающих устройств, как в автомате возле «Квинфишера», так и в телефоне на самом катере свидетельствовало о том, что я имею дело с серьезным противником. И надеяться на успех могу лишь засучив рукава и начав действовать более осторожно и профессионально.

— Ладно, спасибо, — сказал я. — А что с моим номером? Я только что получил хорошенький нагоняй от одной очаровательной дамы в deshabille[1], как выражаются французы — или правильнее сказать dishabille? — которая, похоже, уверена, что она и ее муж, или кем он там ей приходится, имеют на эту комнату полное право.

— Да, извини, — проговорил Фред. — Они, видимо, вселились в номер после того, как я перевел тебя в номер четыре-семь, сообразно указаниям, полученным от нашего объекта. Она ждет тебя в столовой. Когда пилот сообщил, что вы вылетаете из Марафона, я предупредил ее, что ты скоро будешь и назвал ориентировочное время. Так что она опережает тебя на пару шагов. — Он потянулся за моим фотоаппаратом. — Давай, отнесу это в твой новый номер, чтобы ты мог сразу спуститься к ней. Это весьма нетерпеливая особа. Я оставлю ключ у портье.

— Хорошо, — согласился я. — Спасибо. Кстати, заодно, можешь отдать и этот. — Я с некоторым сожалением протянул ему ключ, которым недавно воспользовался — нельзя сказать, что происшествие не доставило мне никакого удовольствия. — И оставь какие-нибудь указатели под обеими дверьми, кажется, пора начинать вести себя более осторожно. Заметил что-нибудь подозрительное?

Фред покачал головой.

— Полное затишье.

— Забудь об этом, — сказал я. — Если не ошибаюсь, настал сезон ураганов.

Когда я вошел в столовую, Элеонора Брэнд сидела за столиком на двоих, неподалеку от стены. На ней было белое шелковое платье с коротким рукавом, украшенное большими черными пуговицами, которые спускались вниз от открытого мягкого воротника. Она покуривала сигарету и задумчиво хмурясь делала пометки в блокноте. Аккуратная строгая прическа. Прохладный белый шелк платья делал кожу гладкой и теплой. Когда я остановился рядом со столиком, она подняла на меня взгляд, после чего посмотрела на все те же часы из нержавеющей стали.

— Пунктуальность входит в число требований, предъявляемых к нашей работе, мистер Хелм, — со строгим видом поучительно изрекла Элеонора. — Можете садиться... Меня предупредили, что вы должны прибыть полчаса назад, и я заказала обед соответственно. Вы заставили меня ждать, и тем непростительно провинились.

— Простите, мэм, — в тон ей произнес я и уселся напротив. — Виной всему крайне неблагоприятные погодные условия. Итак, могу ли я считать себя принятым на работу?

Она неожиданно улыбнулась. Это была широкая улыбка, которой мне не доводилось видеть раньше, улыбка совершенно изменила ее лицо. Конечно, прекрасным оно не стало, но теперь ему уже нельзя было отказать в привлекательности.

— Да, черт бы вас побрал, — ответила она, — и я, между прочим, ужасно рада вас видеть. Что-что, а нагнать страха вы мастер. Я весь день только и ждала выстрела в спину. Этот Фред весьма обходительный и милый человек, но ему не хватает вашего нахальства, чтобы вызывать полное доверие. — Я улыбнулся.

— Думаю, это следует воспринять как комплимент? Элеонора тоже улыбнулась и сказала:

— Надеюсь, вы не возражаете переселиться в соседний со мной номер? Я подумала, что это придется вам по душе, раз уж вы напросились в телохранители.

— Разумеется, — кивнул я, — но что случилось с моим предшественником?

Чувственный рот внезапно стал тонким и жестким.

— Не будем о нем вспоминать, — промолвила она, и я ощутил некоторую жалость к Уоррену Питерсону, который сперва серьезно пострадал от моей руки, а затем явно получил добавки от сидящей напротив меня девушки. Интуиция подсказывала, что Элеонора при этом не слишком выбирала выражения. Наверное, эти мысли отразились у меня на лице, ибо Элеонора Брэнд заставила себя достаточно холодно добавить: — Похоже, мистер Питерсон не совсем правильно воспринимал наши с ним отношения. Мне пришлось... указать на его ошибку.

— Моя задача состоит в том, чтобы сохранить вам жизнь, а при случае еще и отщелкать несколько фотографий. Ни то, ни другое никоим образом не связано с дружбой, либо другими видами эмоциональных взаимоотношений. Вы удовлетворены? Она едва заметно нахмурилась.

— Конечно, только теперь вы разозлились на меня. Почему?

— Тупоголовый бедняга изо всех сил старался защитить вас, и даже запасся на этот случай револьвером, с которым не умел обращаться. Он явно намеревался укротить целую банду нанятых правительством головорезов, и все потому, что вы ему нравились. — Я поморщился. — Я видел, как вы поступили со своей подругой на западе, теперь точно так же обошлись и с другим человеком. Не беспокойтесь, Элли, меньше всего на свете мне бы хотелось попасть в число ваших друзей. Судьба их представляется весьма малопривлекательной.

Лицо ее побледнело. Взгляд карих глаз не отрывался от моего лица. Я ожидал гневной вспышки, но ее не последовало. Наоборот, Элли медленно расслабилась. За чем последовало странное и совершенно неожиданное заявление.

— Простите, — проговорила она. — У вас неприятности, правда? Мне следовало догадаться.

Это не только удивило, но и несколько встревожило меня. Она обладала женской интуицией намного большей, чем можно было предположить. Я хрипло произнес:

— Похоже, мы подходим друг другу, Элли. Я тоже не слишком хорошо обращаюсь со своими друзьями. Только что побывал у одного из них. Кто-то отправил этой женщине письмо, которое оказалось хуже смерти. Поэтому она облачилась в свою самую нарядную ночную рубашку, легла в кровать и пустила пулю в лоб. А я знал, что ей грозит беда, и если бы принял элементарные меры предосторожности... Да что об этом говорить! — Я прочистил горло. — Итак, у нас достаточно много общего, за исключением, разве что, выпивки. Или у вас дозволяется пить только начальству?

— Выпивка близится, — заверила Элли, и внезапно официант поставил передо мной бокал, хотя никто его об этом не просил. Видимо, все обустроили заранее. Выражение моего лица заставило Элеонору слегка улыбнуться. — Мартини, правильно? Не забывайте, я написала о вас статью!

Я сделал большой глоток и с облегчением выдохнул.

— Ох! Кажется, полегчало! — Потом перевел взгляд на нее и сделалось немного стыдно за свое поведение. В конце концов, кто я такой, чтобы переживать за Уоррена Питерсона, и уж конечно Элеонора не виновата в моих неприятностях.

— Простите, — сказал я. — Вы правы.

— Со всеми бывает. — Она поколебалась. — Это... это важно? Или не следует об этом спрашивать?

Я рассказал ей обо всем, хотя и ощущал себя несколько неловко, пытаясь объяснить молодой женщине сложные, уходящие корнями в прошлое, отношения, которые связывали меня с Хэрриет. И потому с облегчением покончил с подробностями, касающимися меня лично, и испробовал на ней теории, которые уже представлял на суд Брента в Марафоне.

— Значит, вы считаете, ее довели до самоубийства, чтобы заставить молчать, — наконец промолвила Элеонора.

— Что-то подобное, — подтвердил я. — Но поскольку она уже раскрыла кое-какие карты, а может, и все до единой, речь велась большей частью о наказании. И я бы нисколько не удивился, узнав, что этот человек наслаждается возможностью смешать с грязью подобную женщину — бросить на самое дно, заставить выбирать между смертью и тюрьмой. Итак, начинает обрисовываться безжалостная личность, привыкшая к беспрекословному повиновению, не брезгующая для этого шантажом, и беспощадно уничтожающая тех, кто выходит из-под контроля. Этот человек настолько скудоумен, что нетерпимо воспринимает любые проявления превосходства — например, барские манеры женщины, о которой вы упоминали.

— Скудоумен, — пробормотала она. — Премного благодарна.

— Естественно, о присутствующих не говорят, — заверил я.

— Естественно, — сухо повторила она. — Что еще, по-вашему, могла бы сообщить капитан Робинсон, останься она в живых?

— Мне представляется, что я получил наиболее существенные сведения: кто и почему. Тем не менее, не исключено, что она могла бы несколько ускорить ход дела, объяснив, что именно это значит, как ей удалось это узнать, а возможно, и где найти подтверждение. Избавляясь от нее, или вернее, заставив ее сделать это собственными руками, противник стремился выиграть время. Вряд ли он мог рассчитывать на полную безопасность, этого ему не вернуть.