Лесоруб Кумоха - Борис Привалов

Это они друг друга за волосы хватают… Все, конечно, утонули. Кумоха взял их коней и домой поехал. С той поры его л царь больше не трогал. Вот как бывает.

Рыжебородый весело оглядел избу и сказал:

— Ну, это все присказка. А теперь о моем горе… Была у меня дочка Улли…

И он печальным голосом поведал историю про ведьму Сюоятар и ее синеносого сына…

Но он не успел добраться и до середины своей сказки, как распахнулась дверь и в избу ворвался зимний воздух, стегнул холодом по лицам собравшихся.

А из клубов пара выплыл маленький человечек с огромной пушистой бородой — отец Василий, сельский поп.

Отец Василий был таким щуплым, что, казалось, будто его прикрепили к пышноволосой бороде великана.

Длинный, до пят, овчинный полушубок попа был распахнут. Так как нагрудный крест, если бы он лежал на груди, был бы закрыт бородой, то цепь пришлось удлинить, и крест болтался на животе.

Поп схватил крест, поднял его так высоко, как позволила цепь. Кумохе показалось, что отец Василий хочет проткнуть крестом низкий потолок избы.

— Изыди, сатанинское отродье! — неожиданным басом произнес поп, с ненавистью смотря на рыжебородого и Кумоху.— Чудеса все в руках божьих! Только он их творить может! А все остальное- от сатаны, дьявола!

— А как же лесной хозяин Хийси, ведьма Сюоятар?— наивно спросил Кумоха.— Они тоже чудеса творят?

— То в сказках! — загремел поп.—Бог—в жизни! И не быть в нашем селе колдовскому чуду!

— А кто не верит отцу Василию, пусть мне скажет,— раздался спокойный голос.

Из-за отца Василия показался невысокий человек в черном, отороченном белой смушкой полушубке, на плечах которого лежали погоны.

— Сам пристав! — ахнул кто-то.

— Ваше благородие! — первым выскочил из-за стола хозяин избы.

— Ваше благородие! — вставая, почтительно-испуганно забормотали мужики.— С приездом, ваше благородие!

— Этого просто не обманешь,— прошептал рыжий на ухо Кумохе.— Он дурак с умом.

Про то, как „ваше благородие“ не любил говорить,

а уж если говорил, так только то, что думал

Пристав — очень большой начальник. После исправника — второй человек во всем округе. А уж после исправника, как говорили, чуть ли не сам царь сразу идет… Но царь — как бог, где-то далеко. Исправника в лесных далеких селениях никто еще никогда не видел. А пристав приезжает обычно раз в год, и его приезд всегда большое событие — значит, что-то случилось, что-то произошло!

Царя называли батюшкой. Исправника —ваше превосходительство. А пристава — ваше благородие. Имени его никто не знал — «ваше благородие» да «ваше благородие». Зачем имя, когда и так ясно всем, о ком речь идет,— второго «вашего благородия» в округе нет.

Физиономией «ваше благородие» очень походил на рысь — седоватая бородка равномерно обкладывала круглое лицо, и от этого оно казалось лохматым; немного раскосые, зеленые, с черными круглыми зрачками глаза всегда были настороже. Острые, торчащие вверх уши еще более дополняли это сходство.

На разговоры пристав был ленив, старался обходиться жестами или мимикой. Да и карельского языка он не знал — десятка два слов только. Говорили, что сам он откуда-то из России — не то с Урала, не то с Дона. Но об этом точно даже отец Василий в минуты большого откровения (когда выпивал лишку) и то ничего сказать не мог.

Про «ваше благородие» рассказывали, что был он прежде простым стражником, а в милость «его превосходительству», то есть исправнику, попал при необычных обстоятельствах.

Дело якобы происходило так. Исправник любил испытывать своих подчиненных, как он сам говаривал, «на честность». Для этого каждого новичка приглашал к себе в дом на чай. И проделывал одну и ту же, весьма простую, но коварную шутку.

На столе всегда стояло два одинаковых чайника с заваркой. Но в одном был настой табака — гадость несусветная, отрава, ну просто зелье! А во втором — настоящий чай. Так как хозяин сам наполнял чашки гостей, то ему никакого труда не составляло проверить новичка «на табачок». Налив горький настой гостю, хозяин заботливо спрашивал;

— Нравится ли вам мой любимый чаек? Учтите, что лучше меня никто, даже в самом Петрозаводске, чая не заваривает.

Несчастный гость после таких слов изображал на лице величайшее наслаждение, хотя все внутренности у него заворачивались, и соглашался с «его превосходительством», что действительно такого великолепного чая пивать ему не приходилось.

«Лгун, льстец, лицемер!» — решал исправник и уж в дальнейшем смело использовал эти способности своего подчиненного во благо дела.

Но «ваше благородие», которое тогда не называлось еще «вашим благородием», когда было приглашено на чай к «его превосходительству» в качестве испытуемого, эту проверку табачным настоем выдержало блестяще.

— Какой это чай? — сказал будущий пристав.— Гадостъ одна. Табак, не иначе табак. Да к тому еще и самый дешевый.

Исправник был в восторге: наконец обнаружился среди его подчиненных хоть один откровенный, правдивый человек.

— Ценить нужно таких людей! — восхитился исправник.— Их место там, где именно откровенность и правдивость нужны более всего!

«Правдолюбца» сделали «вашим благородием» и послали в один из самых глухих уголков Карелии.

— Там он со своей правдивостью быстро добьется любви этих бедных карелов! — сказало «его превосходительство.— А то ведь наши городские лицемеры там. в этих лесах и болотах, только и будут обманывать всяких там смолокуров да лесорубов. Нет, пусть уж сидят здесь, в городе, под мага присмотром, в своих домах живут!

Пристав оказался человеком прямым. Он никогда не кружил вокруг да около, а, приезжая в село, говорил откровенно:

— Положите в сани ко мне два бочонка меда, мороженых сигов, троечку медвежьих шкур, пяток оленьих да сотенку беличьих. А деньги не надо класть в санки, давайте мне. я их сам уложу куда надо!

И в этот раз «ваше благородие» сразу все высказал откровенно:

— Колдовское чудо отменяется. Я — в доме отца Василия. Утром ты, рыжий, и ты, одноглазый,— один общий кивок в сторону Кумохи с рыжебородым,—ко мне. Мужики, два бочонка медовухи завтра прикатите пораньше…

Ночью в жарко натопленной избе колдуна Кумоха, рыжебородый и Ворон обсуждали дневные события.

Старый Ворон рассуждал правильно: от колдовского чуда поп Василий нес большие убытки. Сохраняя право на чудо только за церковью, поп мог надеяться на приношения крестьян, на усердное посещение церкви. Но если бы Ворону удалось превращение овцы в девушку, то интерес к церковной службе и к церковным, то бишь божественным, делам сильно упал бы.

Поскольку весть о колдовском чуде разнеслась широко и народ повалил в село, то поп Василий вынужден был защищать своего бога и, дабы сразу же показать силу, спешно вызвал на помощь пристава.

Власть же пристава в округе фактически была неограниченной: он мог арестовать кого угодно, посадить в тюрьму, отобрать у хозяина любую понравившуюся ему вещь, наложить любой побор… Кому будет жаловаться лесоруб на какого-нибудь Соргола или Робойгола? Недаром говорилось, что пристав здесь — царь, бог и воинский начальник.

— Пристав любит деньги больше, чем отца Василия,— сказал рыжебородый.— По его глазам видно!

— Тогда все обойдется! — весело сказал Кумоха.— Нужно денег ему дать… и поболе… Кто от денег-то откажется?

— Нет у меня денег! Нет! — Ворон замахал обеими руками.— Откуда они?

— Нет так нет,— охотно согласился Кумоха.— А жаль… Тут дело простое: не будет чуда, значит, колдуна-больше не будет… Кто ж станет в колдуна верить, если тот пристава испугался? Хороший-то колдун пристава обратит в мышь — и вся недолга. Значит, колдун плох… А если чудо будет, то деньги сторицей вернутся. Сами прикатятся!

— Сколько же приставу нужно дать,— спросил рыжебородый,— чтоб он уехал, и дело с концом?

— Да нет у меня денег,— снова отмахнулся Ворон.— Ничего нет.

— Тогда спать ложимся,— бодро сказал Кумоха.— Завтра сходим мы с тобой к «вашему благородию» да и разойдемся кто куда. Я — к отцу, ты — домой. Пусть все посмеются над колдуном. Хозяин, идем со мной в лесорубы? Не обидим!

— Так ведь приставу много денег нужно,— проговорилВорон.— Ой много! А где их взять? Если бы немного… рублей десять…

Кумоха лег на лавку, рыжебородый на пол, возле печи.

— Или рублей двадцать…— продолжал рассуждать Ворон.— Так нет у меня денег… Откуда им быть? Только двадцать рублей накопил…

— Если найду,— сказал Кумоха,— то двадцать рублей отдам тебе, хозяин, а остальные себе возьму. Спорим, хозяин?

Ворон вскочил, забегал по избушке, забормотал, забубнил непонятное. Потом сел и как ни в чем не бывало спокойно спросил: