Далекая звезда - Роберто Боланьо

Он так и не посмотрел ни Музей Пикассо, ни собор Святого Семейства, зато зашел в музей при Камп Ноу[47] и в новый зоопарк. «В жизни не видел так близко акулу, – рассказывал он, – клянусь вам. это впечатляет». Когда я поинтересовался его мнением насчет Камп Ноу, он сказал, что всегда был убежден, что это лучший в Европе стадион. Жаль, Барселона проиграла в прошлом году «Пари-Сен-Жермену». «Только не говорите, Ромеро, что вы culé[48]». Он не знал такого слова. Я объяснил, и словечко показалось ему забавным. Какую-то минуту он словно отсутствовал. «Я непостоянный, переменчивый culé, – сказал он наконец. – В Европе мне нравится «Барса», но мое сердце отдано «Коло-Коло». Ну что тут поделаешь», – добавил он гордо и печально.

В тот вечер, после того как мы пообедали в закусочной в Барселонете, он спросил, прочел ли я журналы. «Этим я и занимаюсь», – ответил я. На следующий день он притащил телевизор и видео. «Это вам. Заметьте, это подарок моего клиента». – «Я не смотрю телевизор», – откликнулся я. «Ну и очень плохо. Вы и не представляете себе, скольких интереснейших вещей вы лишены». – «Ненавижу конкурсы», – упирался я. «Некоторые из них весьма увлекательны, – сказал Ромеро. – В них выступают простые люди, самоучки, соревнующиеся с целым миром». Я вспомнил, что в те далекие времена в Консепсьоне Видер был или хотел казаться самоучкой. «Я читаю книги, Ромеро, – сказал я, – а сейчас журналы, а еще иногда пишу». – «Оно и видно, – отозвался он. И тут же поспешил добавить: – Не обижайтесь, я всегда уважал неимущих священников и писателей. Помню фильм Пола Ньюмена, – продолжал он, – об одном писателе, которому присудили Нобелевскую премию, а он признается, что всю жизнь зарабатывал тем, что писал детективные романы под чужим именем. Я уважаю таких писателей», – закончил он. «Видно, мало вы их знали», – съехидничал я, но Ромеро не почувствовал подвоха. «Вы первый», – сказал он. Потом объяснил, что ему не хотелось ставить телевизор в пансионе, где он жил, а я должен посмотреть принесенные им видеофильмы. Кажется, я засмеялся от страха. «Только не говорите мне, что в них присутствует Видер». – «Да, мой друг, во всех трех фильмах», – подтвердил Ромеро.

Мы подключили телевизор, и, прежде чем поставить видео, Ромеро попробовал поймать хоть один канал, но ничего не вышло. «Вам придется купить антенну», – сказал он. Потом он запустил первый фильм. Я так и остался сидеть на столе, рядом с журналами. Ромеро уселся в единственное кресло.

Это были малобюджетные порнофильмы. На середине первого (Ромеро принес бутылку виски и смотрел фильм, прихлебывая его маленькими глоточками) я признался, что не в состоянии выдержать три порнофильма подряд. Ромеро дождался конца и потом выключил телевизор. «Посмотрите их сегодня вечером, один, не торопясь», – сказал он, пряча бутылку виски в углу кухни. «Я должен узнать Видера среди актеров?» – спросил я, прежде чем он ушел. Ромеро загадочно улыбнулся. «Самое важное – это журналы, фильмы – это моя идея, так, рутинная работа».

Этим вечером я посмотрел оставшиеся два фильма, потом еще раз пересмотрел первый, потом вернулся к двум другим. Нигде не было и тени Видера. А на следующий день не появился и Ромеро. Я подумал, что фильмы были придуманной им шуткой. Однако присутствие Видера в моем доме становилось с каждым днем все ощутимей, как если бы я заклинал его через фильмы. «Не устраивайте театр», – посоветовал мне однажды Ромеро. Но я чувствовал, как моя жизнь катится ко всем чертям.

Ромеро пришел в новом, только что купленном костюме и принес мне подарок. Я от души пожелал, чтобы это не оказалось чем-нибудь из одежды. Я открыл пакет – в нем лежали роман Гарсиа Маркеса, который я уже читал, но не стал говорить об этом Ромеро, и пара ботинок. «Померяйте, – предложил он, – надеюсь, это ваш размер, во Франции очень ценится испанская обувь». Я с удивлением обнаружил, что ботинки пришлись мне точно по ноге.

«Объясните мне загадку с порнофильмами», – попросил я. «Вы не заметили ничего странного, необычного, чего-то, что привлекло бы ваше внимание?» – спросил Ромеро. По выражению его лица я понял, что ему было наплевать на эти фильмы, журналы, на все, кроме, может быть, задуманного возвращения в Чили. «Единственное, о чем стоит упомянуть, так это о том, что я с каждым днем все глубже вязну в проблемах этого козла Видера», – сказал я. «Это хорошо или плохо?» – «Не шутите, Ромеро», – попросил я. «Ладно, я расскажу вам одну историю, – сжалился Ромеро, – лейтенант присутствует во всех фильмах, но по другую сторону камеры». – «Видер – режиссер этих фильмов?» – «Нет, – ответил Ромеро, – оператор».

Потом он поведал мне историю съемочной группы, которая снимала порнофильмы на вилле в заливе Таренто. А однажды утром, года два тому назад, их всех обнаружили мертвыми. Всего шесть человек: три актрисы, два актера и один оператор. Подозрение пало на режиссера и продюсера, их задержали. Кроме того, задержали хозяина виллы, адвоката де Корильяно, имевшего отношение к съемкам фильмов hardcore, то есть таких порнофильмов, где снимают реальные преступления. У всех оказалось алиби, и их отпустили. Спустя какое-то время дело отправили в архив. «А при чем здесь Карлос Видер?» Был еще один оператор. Некий Р.П. Инглиш. Его итальянская полиция так и не нашла.

«Инглиш – это Видер?» В начале расследования Ромеро так и думал и некоторое время колесил по Италии в поисках людей, знавших Инглиша. Для опознания он показывал старую фотографию Видера (ту, где он позирует рядом с самолетом), но не нашел никого, кто вспомнил бы оператора, как если бы его никогда не существовало или если бы у него не было лица, которое можно запомнить. В конце концов в клинике в Нимсе он встретил актрису, которая когда-то работала с Инглишем и помнила его. «Актрису звали Джоанна Сильвестри, и она была настоящей красавицей, – рассказывал Ромеро, – клянусь вам, это была самая красивая женщина из всех, кого я когда-либо встречал». – «Красивей вашей жены?» – спросил я, чтобы немножко подразнить старого полицейского. «Послушайте, моя жена уже перешла в лигу ветеранов и не котируется, – сказал Ромеро. – Да и я тоже, – добавил он поспешно. – Но та женщина действительно была самой красивой из всех, кого я видел. Прямо скажу: поразительная красавица. Женщина, перед которой хотелось снять шляпу, поверьте мне». Я попросил описать ее. «Белокурая, высокая, а ее глаза уносили тебя в детство. Бархатный взгляд с искорками грусти и решимости. Прекрасная фигура, очень белая кожа с тем чудесным оливковым оттенком, который часто встречается в Средиземноморье. Женщина, предназначенная, чтобы о ней мечтать наяву, но и чтобы жить и делить печали и заботы. Об этом говорили ее фигура, ее кожа, ее мудрый взгляд. Я ни разу не видел ее стоящей в полный рост, но уверен, что она была королевой. Клиника была не роскошной, но при ней был небольшой садик, по вечерам наполнявшийся пациентами, все больше французами и итальянцами. В последний раз, когда мы провели вместе особенно много времени, я пригласил ее спуститься (возможно, опасаясь, что она заскучает в комнате наедине со мной). Она ответила, что не может. Мы говорили по-французски, но время от времени она вставляла итальянские словечки. Это она сказала по-итальянски, глядя мне в лицо, и я почувствовал себя самым никчемным, бестолковым и несчастным человеком на свете. Не знаю, как это объяснить: я чуть не расплакался прямо там. Но сдержался и продолжал говорить о деле, которое привело меня к ней. Ее забавляло, что я чилиец и что я ищу этого Инглиша. «Чилийский детектив», – говорила она, улыбаясь. В кровати, с подушками за спиной, со сложенными руками, она напоминала кошку. Очертания ее ног под одеялом были чудом, но не тем чудом, которое смущает, а тем, что, подобно дуновению легкого ветерка, приносит успокоение. Прекрасна, как флейта», – неожиданно добавил Ромеро. «Она была больна?» – «Она умирала, – сказал Ромеро, – и она была одинока, как последняя собака, по крайней мере, к такому страшному выводу я пришел после двух вечеров, проведенных в клинике, но, несмотря ни на что, она оставалась спокойной и великолепной. Ей нравилось говорить, чувствовалось, что посетители ей в радость (похоже, их было немного, а впрочем, мне почем знать), она постоянно читала, или писала письма, или смотрела телевизор, надев наушники. Она читала последние журналы, всякие женские. В ее комнате всегда был порядок и хорошо пахло. Хорошо пахло в комнате, приятно пахло от нее. Я думаю, прежде чем принять посетителей, она проводила щеткой по волосам и брызгала духами или туалетной водой на руки и шею. Я только это и могу представить. Когда мы виделись в последний раз, она включила телевизор и искала какой-то итальянский канал, по которому что-то там должны были показывать. Я испугался, что это фильм с ее участием. Клянусь, тогда я уж точно не знал бы, что делать дальше, и моя жизнь просто перевернулась бы. Но это оказалось всего-навсего интервью одного ее старого приятеля. Я пожал ей руку и ушел. Уже у двери я не удержался и еще раз оглянулся на нее. Она успела надеть наушники и – представляете? – стала похожа на марсианку, даже не знаю, как это назвать по-другому. Как будто больничная палата превратилась в кабину космического корабля, которым она управляла твердой рукой». – «А что все-таки произошло?» – спросил я, уже и не думая смеяться над Ромеро. «Ничего, – ответил он, – она помнила Инглиша и довольно хорошо его описала, но людей, соответствующих ее описанию, в Европе тысячи. Она не смогла узнать его на старой фотографии, когда он был летчиком. Разумеется, прошло больше двадцати лет, так-то, мой друг». – «Нет, – возразил я, – что случилось с Джоанной Сильвестри?» – «Она умерла», – ответил Ромеро. «Когда?» – «Через несколько месяцев после того, как мы простились с ней, я в Париже прочел некролог в «Libération». – «A вы видели ее фильмы?» – спросил я. «Джоанны Сильвестри? Нет, что вы, как можно, никогда». – «Хотя бы просто из любопытства?» – «Никогда, я женатый человек, и я давно не ребенок», – сказал Ромеро.