Самозванцы - Дмитрий Шидловский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вскоре он понял, что не было одной поворотной точки, а была целая цепь событий, постоянно отталкивавших страну от сообщества западных стран. Первую такую точку он увидел в правлении Александра Невского, который избрал союз с татарами в противовес предложенного ему объединения с крестоносцами для борьбы против нашествия с востока.
Вторую — в правлении Ивана Третьего, начавшего строить авторитарное государство и уничтожившего новгородскую вольность, из которой вполне могла вырасти богатая и свободная страна.
Третью он связывал с безумием Ивана Грозного. Ведь именно Ливонская война, бессмысленная и бесперспективная, впервые заставила Россию воевать с целым союзом западных держав и делала ее ещё более далёкой от Западной Европы.
Четвертый шанс возник, когда Борис Годунов попытался реформировать Русь, начал налаживать взаимоотношения с Европой. Однако Смутное время похоронило все возможности, которые открывались в ходе этих преобразований.
Пятый шанс, по мнению Чигирева, появился у России в конце Смутного времени. Именно тогда земские соборы заложили первые основы русского парламентаризма. Именно тогда появились идеи ограничения царской власти и, страшно подумать, требование права для любого русского человека свободно выезжать за границу (права, которое жители одной шестой части суши получат только в конце двадцатого века). Из всего этого, по мнению историка, со временем должна была вырасти демократическая страна, которая неизбежно присоединилась бы к европейскому сообществу. Но тогда Русь вновь избрала самодержавного царя и изолировалась от Европы почти на девяносто лет.
Окно на Запад прорубать пришлось уже Петру Первому, но по-азиатски, авторитарно, жестко. Заложенные великим реформатором в основу империи жесткость власти, всепобеждающая бюрократическая система и крепостное право, по мнению Чигирева, привели к тому, что Россия так и осталась стоять особняком от европейских держав.
Реформаторский порыв первых лет правления Александра Первого мог исправить дело, однако либо у самодержца не хватило политической воли, либо испугала перспектива потери абсолютной власти, но и пятый шанс был упущен.
Из очередной спячки Россию вывели реформы Александра Второго, но убийство императора не позволило завершить главного — ограничить монархию конституцией. Так был упущен шестой шанс. И, наконец, седьмой. Мощный экономический рост начала двадцатого века неизбежно должен был привести к демократизации общества и вхождению страны в европейское сообщество. Но большевистская революция вновь ввергла ее в пучину террора и изоляции.
Вся эта трагическая череда событий, с точки зрения Чигирева, и привела к тому, что держава, имевшая огромный потенциал, населенная смелым и талантливым народом, влачила жалкое существование на задворках мировой цивилизации. В голове у историка рождалось множество сценариев, реализуя которые, можно было бы повернуть страну на европейский путь развития, но все это оставалось не более чем игрой разума.
И вот теперь, попав в прошлое, как раз в одну из тех поворотных точек, которые он наметил для коренного изменения жизни России, он понял, что судьба предоставляет ему невероятный шанс воплотить свои идеи. Рискнув во время допроса у Годунова, он выиграл первый раунд — он стал «государевым человеком». Вторая задача тоже была решена успешно. За год службы в постельном приказе Чигирев добился, чтобы в Москве были собраны большие запасы зерна. По его мнению, это должно было ослабить последствия голода, который надвигался на страну. В его мире этот голод существенно подорвал авторитет Годунова и подготовил приход Лжедмитрия Первого, фактически став началом смуты. В этом мире Чигирев намеревался предотвратить бунты и саму смуту.
Рвение писаря не осталось не замеченным. Всю зиму и весну по указу царя он работал в сфере государственных закупок зерновых, как сказали бы в двадцатом веке. Конечно, о прямом подчинении государю речи идти не могло. Постельничий (в терминологии двадцатого века — министр двора, начальник личной охраны государя и министр народного хозяйства в одном лице) переподчинил нового работника дьяку с забавной фамилией Смирный, а тот поставил его в подчинение подьячему. Чай, время не Петра Великого или Ивана Грозного. Администрация Бориса Годунова свято блюла иерархию. Но выполнял Чигирев личное поручение царя, и это давало ему определенный иммунитет от самодурства многочисленных начальников и интриг приказной канцелярии.
В начале приказные люди с усмешкой смотрели на непрестанные попытки новоявленного служилого человека закупать недешевое зерно прошлогоднего урожая. Много челобитных пришлось написать Чигиреву на имя государя, чтобы убедить увеличить запасы зерна. Вопреки его надеждам, Годунов не принял скромного писаря, а по бюрократической цепочке передал распоряжение не чинить тому препятствий в закупках и выделять нужные суммы.
Когда наступило лето, дождливое и холодное, всем стало ясно, что хорошего урожая ждать не придётся. Тогда уже все с особым уважением стали относиться к «писарю Сергею». А в конце сентября, когда внезапно ударивший мороз уничтожил не собранный ещё урожай и призрак голода навис над Московией, начальник Чигирева, дьяк Смирный, морщась, как от зубной боли, известил историка, что тому жалован чин подьячего. Притом произведен он сразу в средние подьячие, минуя статус младших, каковыми считались только что принятые в приказ дворянские дети. Кем жалован Чигиреву новый чин, Смирный не уточнил, но Чигирев понял: отметил его лично государь.
Отношения с прочими приказными людьми, мягко говоря, не складывались. Сказывался обычай круговой поруки, царивший среди московской бюрократии. Накрепко спаянные обетом молчания, служилые люди по-настоящему заботились только о получении взяток и «справедливом» их распределении. Разумеется, напористый писарь Сергей, более всего радевший о пополнении государственных запасов зерна, не желал и слышать о «подношениях благодарных купцов» и в чиновничий коллектив не вписывался.
Впрочем, Чигирева это не слишком волновало. Теперь, когда он успешно начал карьеру и обеспечил Москву запасами достаточными, чтобы предотвратить голод, ему предстояло перейти к третьему этапу. Он должен был, ни много ни мало, стать ближайшим советником Годунова и убедить царя провести реформы, детально продуманные историком еще «дома», в тиши институтских кабинетов. Необходимо было отменить крепостничество, разработать новое, прогрессивное торговое и гражданское законодательство, провести налоговую реформу, которая помогла бы развиться экономике страны. Безумие? Может быть, но для человека, воодушевленного великой идеей, преград не существует.
Беспокоило только то, что Годунов, похоже, так и не воспринял всерьёз предупреждения о возможном самозванстве Отрепьева. Как и в мире, из которого пришел историк, Юшка постригся в монахи и обитал в Чудовом монастыре. Чигирев видел его однажды в Кремле, когда новоиспеченный монах Григорий сопровождал патриарха, шедшего на заседание Боярской думы. Безусловно, такая близость к высшим духовным лицам для человека, менее года назад постриженного в монахи, да еще перед этим «проворовавшегося» перед государем, была вещью неординарной. Несмотря на то что, как смог заметить Чигирев, Отрепьев был человеком для своего времени великолепно образованным, столь быстрое его продвижение представлялось невозможным без высоких покровителей. Историк лишний раз убедился в существовании мощного боярского заговора против Бориса Годунова. Было ясно, что победить заговорщиков скромному среднему подьячему постельного приказа не по зубам.
Утешало, что до начала смуты оставалось еще около трех лет. За это время Чигирев надеялся занять достаточно высокое место в государственной иерархии и укрепить позиции. Во имя великой цели он был готов на многое. Активно двигаясь по карьерной лестнице, Чигирев не забывал и о том, что в этом мире большую роль играют не только интриги, связи и общественный статус, но и умение постоять за себя в бою.
Попытки отыскать учителя в ратном деле обернулись неожиданным препятствием. Коллеги по приказу на все вопросы об обучении фехтованию лишь удивленно смотрели на странного писаря и недоуменно вопрошали: «Тебе-то зачем, приказному?» Стрельцы из охраны тоже под разными предлогами уклонялись от просьб заниматься с Чигиревым, очевидно, оберегая свою корпорацию и не желая связываться с приказным. Наставника Чигирев нашел в Замоскворечье, в немецкой слободе. Пожилой вояка Ганс из Бремена, поселившийся в «варварской стране», чтобы охраной немецких купцов заработать денег на безбедную старость (а может, и скрывавшийся от правосудия на родине), за сходную плату согласился преподавать московиту премудрости европейского фехтования. Надо признать, старый ландскнехт хорошо знал свое ремесло и обучил подопечного многим приемам и хитростям европейского ратного дела: фехтованию, обращению с огнестрельным оружием, а также объяснил правила боя в строю.