Падшие (ЛП) - Харт Калли

— Нет, все в порядке, Майкл. Я останусь здесь на случай, если ему вздумается вылезти из кровати.

— На твоем месте, мисс Ромера, я бы оставил все как есть. Это не стоит головной боли. Тебе что-нибудь принести?

— Нет, все в порядке. Спасибо, Майкл.

Он быстро застегивает рубашку.

— Хорошо. Позвони мне, если ты передумаешь.

— Спасибо. О, и, Майкл?

Он останавливается на полпути и поворачивается ко мне.

— Да, мисс Ромера?

— Пожалуйста... зови меня Слоан.

*** 

К тому времени, как я решаю, что Зету пора что-нибудь съесть, уже темнеет. Готовлю ему немного еды и стакан воды, крадусь в комнату, готовая осторожно разбудить его, чтобы он не взбесился, но вижу, что тот уже проснулся и сидит на одеяле. Должно быть, он встал с кровати, чтобы сделать это.

— Ты, должно быть, шутишь, — рычу я.

— Я не буду мочиться в это, — говорит он мне, направляя судно, которое я «позаимствовала» с работы, в мою сторону.

— Тебе не нужно было мочиться в это! У тебя был долбаный катетер!

Зет выглядит смертоносно.

— Об этом. Чья была идея засунуть что-то в мой член?

— Эээм, это была моя идея, учитывая, что в противном случае ты бы мочился в кровать.

Это, кажется, ставит его в тупик. Унижение из-за катетера гораздо меньше, чем избавление от дорогого матраса, испорченного мочой. Одному Богу известно, черт возьми, как он вытащил эту штуку; ему необходимо было бы спустить баллон катетера и опорожнить мешочек. Студенты второго курса медицины стараются сделать это, не испортив все.

— Больше никогда, — твердо говорит он.

— Как насчет того, чтобы постараться, избегать ножевых ранений? Это избавит твой член от чего-то отдаленно похожего на катетер.

Еще большее ворчание. Я толкаю ему тарелку с едой — бутерброд с ветчиной и сыром и нарезанные фрукты — сажусь и смотрю на него, пока он не начинает есть. Это самая простая еда, которую можно приготовить, и все же чувствую странное ощущение тепла внутри. Это первый раз, когда я сделала что-то для него. Ему удается съесть половину, от остального он отказывается. Решаю не давить на него, в первую очередь потому, что это больше, чем я ожидала, но и потому, что у меня нет сил спорить с ним о такой мелочи. Мне нужно выбирать свои битвы. И Зет, дающий себе достаточно времени на восстановление — определенно является битвой, которую мне необходимо выиграть.

Как будто он может точно сказать, о чем я думаю, и готов проверить некоторые границы, морщится, когда пытается сесть прямо в постели, бинты туго натягиваются на его животе. Если он будет продолжать в том же духе, то его швы разойдутся.

— Замри, мистер. — Я прикладываю ладонь на плоскую, загорелую кожу его живота. Жар, исходящий от него, обжигает мою руку. Он смотрит вниз, изучая точку, где соприкасаются наши тела.

— Я в порядке, Слоан.

— Ты не в порядке.

И я тоже. Я хочу сказать ему это, но гордость не позволяет мне. Даже когда я была ребенком, я не признавалась в физической боли. Тогда это казалось слабостью, а теперь, черт возьми, чувствую, что это слабость. Зет не идиот. Он видит, как я бледнею каждый раз, когда пытаюсь пошевелить левой рукой.

— Она сломана? — спрашивает он, проводя кончиками пальцев по моему обнаженному плечу.

— Нет, не сломана. Просто болит.

— Значит, с тобой все будет в порядке?

Когда он спрашивает меня об этом, в его голосе слышится прежнее спокойствие. Это что-то совершенно новое, и мне кажется, что он затаил дыхание. Такой громадный мужчина с телосложением бойца, стена пугающих мышц. Кажется, что он был создан для разрушения, превращая все в пыль, но он может быть нежным. Он очень нежен, когда прикасается ко мне сейчас. Его рука поднимается к моему лицу, пальцы скользят по моему лбу, исследуя область, которая все еще болезненно пульсирует. Один из самых глубоких порезов от разбившегося стекла.

— Тебя не пугают эти шрамы, — говорит он.

Это не вопрос, это наблюдение.

Я не думала об этом. Мои раны не так уж плохи. Да, пара глубоких порезов, могут оставить шрамы, я обработала их и позволила ранам зарубцеваться должным образом. Оставлю это на волю судьбе. Если мне суждено остаться с парой отметин, то так тому и быть.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Я знаю хорошего пластического хирурга, — говорю я ему, улыбаясь, хотя даже не задумывалась об этом. Точно не для чего-то настолько косметического. Зет выглядит напряженным, когда проводит кончиками пальцев по моему лицу, нежно поглаживая небольшие порезы.

— Мне это не нравится, злая девочка, — сообщает он мне.

Я застываю, совершенно неподвижная, в состоянии легкого шока. То, как он прикасается ко мне... его руки никогда не были такими раньше. Почти благоговейно. В сочетании с низким, мягким тоном его голоса, чувствую себя немного уязвимой.

Я не уверена, что готова чувствовать себя так после всего, что произошло за последние несколько дней. Моя сила была единственной вещью, которая поддерживала меня; мне необходимо держаться за нее еще какое-то время.

— Мммм. Ну, я тоже не могу сказать, что довольна ситуацией.

Я начинаю упаковывать медицинские принадлежности, которыми пользовалась в течение дня, аккуратно складывая их обратно в сумку. Мне необходимо чем-то занять руки. Лучше заниматься чем-то, чем рухнуть под тяжестью всего, что только что произошло.

— Сейчас мы закончим наш разговор в парке, — говорит Зет.

— Что?

Я резко вскидываю голову. Из всех вещей, о которых мы могли бы поговорить, это единственное, что не хочу обсуждать. Сейчас не время и не место. Плюс наш разговор в парке, ну, это было, мягко говоря, неловко. Я сомневаюсь, что когда-нибудь перестану чувствовать, что предала себя, когда рассказала ему о том, что сделала.

— Ты была откровенна со мной, Слоан. Это значит, что ты была честна сама с собой. Я ждал этого момента.

Мне хочется смеяться. Честна сама с собой? Он совершенно прав. Ты думаешь, что невозможно обмануть себя, скрыть что-то и притвориться, что ты этого не знаешь, не видишь и не чувствуешь, но я делаю это годами. Скрываю. Я прячусь от себя, от него, от родителей. От любого, кто приближается слишком близко. Так безопаснее. Мои родители были счастливы, притворяясь, что со мной все в порядке, даже если они видели, что это не так, и мне удалось, каким-то образом, обмануть саму себя, заставив поверить, что если я буду полностью загружена и не перестану искать Лекси, то смогу спрятаться и просто жить. С другой стороны, Зет… Зет знает. Он знал все время. Он знает, что со мной не все в порядке, что я не в порядке долгое время. Он видит меня насквозь, и знает, как я к нему отношусь. Самое раздражающее во всей этой запутанной ситуации то, что не вижу его чувства и мысли так же ясно, как он видит мои. Могу по пальцам пересчитать, сколько реальных вещей мне известно о его прошлом, но факт в том, что я слишком боюсь спрашивать. Потому что если он скажет мне правду, и я буду знать все и больше не смогу бегать и прятаться. Мне придется смириться со всем этим. С ним. Тьмой внутри него, которая пугает и возбуждает меня одновременно.

— Слоан.

Я перестаю стягивать выбившиеся края повязки на руку.

—Ты спросишь меня?

Моя кожа покрылась мурашками. Каким-то образом я нахожу в себе достаточно мужества, чтобы взглянуть на него. Он смотрит на меня, не мигая, темные глаза горят проницательностью.

— О чем я должна спросить? — отвечаю я.

— То, о чем ты всегда хотела меня спросить, — говорит он с дразнящей ухмылкой в уголке рта. Однако его глаза по-прежнему серьезны. Сфокусированы и сосредоточены на моих.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Вопрос, над которым ты думаешь с того дня, как мы встретились в том гостиничном номере. Тебя не волнует, сколько крови у меня на руках.

Я открываю рот — мне чертовски хочется с этим поспорить, — но он обрывает меня.

— Тебя не волнует тюрьма, или Чарли, или Лейси. Тебя не волнует, где я получаю свои деньги, или сколько женщин я тр*хал до тебя. Ты можешь убеждать себя в обратном. Это может немного беспокоить тебя, но ничто не волнует тебя так, как этот вопрос.