Предполагаем жить - Борис Екимов

Уронив голову на стол, на руки, Илья замер, прикрыв глаза. Но все равно видел лицо мальчика.

Мать вошла в квартиру и в комнату неслышно и, подумав, что сын заснул у компьютера, хотела выключить аппарат.

Илья вскинулся и заговорил быстро, горячечно:

– Мамочка, помоги. Я не хочу, чтобы он умер. Господи… Да он только жить начинает! Я прошу тебя. Он так похож на Андрюшку. Но дело не в этом… – Он говорил взахлеб, подступали слезы; и в глазах и в голосе

– боль нешуточная.

Он показывал на экран компьютера, он газету протягивал.

Мать все поняла и сказала:

– Успокойся. Сделаем. Я обещаю. Успокойся, пожалуйста, милый, – попросила она, выключая компьютер и принимая из рук сына газетный лист с просьбой о помощи. – Все будет в порядке, Илюша. Обещаю тебе.

Пошли на кухню. Я приехала пообедать и тебя повидать. Ты ведь сегодня улетаешь. Я все поняла, – еще раз твердо повторила она. – Мы все сделаем. И больше не надо об этом. Пожалуйста… Расскажи, как съездил. Что там и как?

Илья поверил матери и начал рассказывать о поездке: о бабушке, о малом Андрюшке, о рыбалке, о старой слепой Чурихе, которая приняла его за доктора Хабарова и просила вылечить. Про главное и больное он не стал говорить, жалея мать.

Это было всего лишь два дня назад. Но нынче, у тетушки Ангелины, прежде чем отправиться спать, Илья сел у компьютера, нашел сайт rusfond.ru, открылась страница, на экране появились детские лица и текст: "Перед Вами письма простых людей… Перед Вами – лица детей…"

Но, слава богу, мальчика, так похожего на племянника Андрюшку, двух лет от роду, синеглазого, с пороком сердца, на экране не было. Слава богу. И спасибо маме.

В спальне, с открытой настежь балконной дверью, в постели своей,

Илья заснул сразу, лишь подушки коснувшись.

И так же легко проснулся, когда утреннее низкое солнце желтыми лучами вломилось в комнату через окно и раскрытую дверь.

А внизу, возле дома, по садовым дорожкам уже бродил Тимофей. Илья спустился к нему.

– Забыл… Какую-то розочку Геля мне приказала утром посмотреть и понюхать. Очень красивую. Она спит, – сказал он о жене. – Возилась со мной долго. Спину мне растирала. А я по привычке рано встаю. Но завтракаю позднее, а ты, если хочешь…

– Нет, нет… – отказался Илья. – Погуляем. В сосновой роще, – вспомнил он утро вчерашнее.

Они вышли через садовую калитку; сосновая роща встретила их утренним густым горьковатым настоем словно не воздуха, но живительного пития.

По мягкой хвойной подстилке тропкою, а потом напрямую они неторопливо шли, одинаково осязая и принимая простые радости летнего погожего утра.

– А вот муравейник… – сказал Илья.

– Проснулись. Работнички… – коротко одобрил Тимофей муравьиную жизнь и глядел на нее завороженно.

Склониться над муравейником; отколупнуть от соснового золотистого ствола каплю пахучей смолки; остановиться, глядеть, как высоко, далеко светят небесная синь и бель облаков в прогалах сосновых вершин; на опушке радоваться порханью бабочек и радужному сиянью стрекоз, греясь вместе с ними в утреннем солнце, – разве не счастье?

Из зеленого сумрака – на солнечную поляну и снова под зеленую сень.

Словно остановилось время.

Но оно текло неприметно. И вот уже голос Ангелины зовет и зовет их.

Пришла пора возвращаться.

– Как хорошо погуляли… – вздохнул Тимофей, словно уходя из какой-то иной жизни снова в нынешнюю.

Не в пример вчерашнему дню, сейчас он выглядел здоровее, моложе: походка легкая, разгладились морщины лица и спина не тревожит.

– Так и надо – каждый день гулять и гулять утром, – внушал Илья. -

Такое место, такие сосны…

– Рано уезжать приходится. Работа… – оправдывался Тимофей.

– Сколько можно работать? – искренне жалея уже немолодого дядюшку, спросил Илья. – Просто жить надо. Это так прекрасно. Проснуться утром и идти гулять в эту рощу. Спокойно, неторопливо… Сосны, небо, река, поляна, муравьи, птицы. Сколько всего!

– Ты – молодец. Ты прав, – вздыхая, соглашался дядя. – Это прекрасно: проснуться, никуда не спешить, идти на прогулку. Собачку завести. Маленькую, для компании. Это – замечательно… Никуда не спешить.

И жене своей, Ангелине, их встречавшей, он стал говорить с необычным воодушевлением:

– Илюша – такой молодец! Мы так хорошо гуляли в сосновой роще! Такой воздух… Тебе, Геленька, тоже надо по утрам гулять. И надо бы нам вместе… Мы когда-нибудь вместе с тобой будем гулять. Все наладится.

Я не буду работать, собачку заведем и будем гулять по утрам, никуда не спеша.

Ангелина перевела взгляд с мужа на племянника, почуяв не столько в словах, сколько в голосе мужа, в молодом блеске глаз что-то новое, не больно понятное.

– Пора пить чай, – остудила она неожиданный пыл супруга и вспомнила:

– А ты посмотрел, как расцвела Ландора? Ты же вечером ничего не увидел.

– Посмотрел, Геленька, посмотрел. Удивительно… Замечательно расцвела.

– Вот видишь, а ты еще не хотел. Хватит да хватит…

– Виноват, Геленька. Но ведь ты настояла – и правильно сделала.

Можно, я тебя поцелую?

– А ты не забыл про качели? И мавританский газон? Вдруг приедут Вера и Миша, а у нас и качелей нет. Дети так любят качели. Вот и пусть качаются. Представляешь… – мечтательно проговорила Ангелина. – Они – на качелях, а мы рядом сидим, в креслах, на мавританском газоне. И любуемся…

– Конечно, Геленька. Это очень красиво. И я ничего не забыл. Все заказано. Но ты молодец, что напомнила. Я проверю обязательно. И накручу хвосты…

Тимофей понимал жену. Качели, мавританский газон… Все это – пустяки.

Дело в том, что дочь обещала привезти внуков на лето. Готовились, ждали с нетерпеньем. Но вот уж скоро и лету конец, а их нет. Не дождались. Разве не печаль? Жена крепится, не говорит об этом. Но ведь плачет душа…

– Мавританский газон – это чудо: алые высокие маки над зеленью.

Очень хорошо смотрятся. Вот у Вайнштейнов…

– У нас будет лучше, Геленька! Под твоим руководством…

– У нас не будет лучше, – обиженно возразила ему Ангелина, – потому что у Вайнштейнов – плавательный бассейн, а у нас его нет. Это даже неприлично как-то… Не иметь бассейна.

– Что бассейн… – посмеялся Тимофей. – Вот Кауфман строит у себя подземный бункер в трех уровнях, с автономным жизнеобеспечением на три месяца. Представляешь, три месяца можно со всей семьей там отсиживаться.

– А это зачем? – не поняла Ангелина. – На случай войны? Так лучше просто уехать куда-нибудь.

– Спроси у Кауфмана, он расскажет.

– Нет, нет… – решительно отказалась Ангелина. – Сидеть взаперти, без цветочков… Вот Вайнштейны покупают дом в Черногории, и это разумно.

Во-первых, удобно: в гостиницах теперь очень неспокойно. А во-вторых, недвижимость, а в третьих – если мы купим дом где-нибудь в Черногории или Словении, наши будут приезжать. Им понравится.

– Ну Геленька… Мы же об этом говорили. Но давай еще подумаем, обсудим… Не забывай, кто такой Вайнштейн, он – вице-президент, солидный акционер.

– Но я же не о Флориде речь веду. Всего лишь о Черногории…

– Я понимаю, Геленька. И обещаю подумать.

– Спасибо, Тимоша. Еще хотела тебе рассказать…

Началась обычная милая воркотня за долгим неторопливым воскресным чаем и завтраком; на просторном балконе, который словно парил над землей и рекой. Рядом с близкими облаками и теплым солнцем.

Говорили о всяком. Но в душе хозяина дома от утренней, казалось бы, обычной прогулки осталась какая-то сладкая заноза, временами бередящая. И тогда он вздыхал, мечтательно поднимая взгляд от собеседников и накрытого стола куда-нибудь в сторону: к близкой реке или синеющему за рекой лесу.

– Мы так хорошо погуляли… – вспоминал он. – Тебе, Геленька, надо утром гулять в сосновой роще. И надо завести собачку, небольшую, терьера какого-нибудь.

– Какие еще собачки? – не разделила его мечтаний жена.

– Понимаешь, Геленька, – пытался он объяснить неясные свои желания.

– Вот когда я не буду уже работать, совсем уйду… Вот тогда собачка нужна. Ей по утрам надо гулять в любую погоду. И я буду в любую погоду: в дождь и в снег, – решительно заявил он. – Мне это полезно.

– Какие-то у тебя фантазии непонятные, – обеспокоилась Ангелина. -

Ты хорошо спал? Давай померим давление.

– Ну, это я наперед, – оправдывался супруг. – Когда-нибудь… Мы ведь когда-нибудь будем совсем старыми, и вот тогда…

– Нет, нет… Пожалуйста, не надо никаких фантазий.

Тимофей вздыхал, подчиняясь супруге, но сладкая утренняя заноза порой бередила, хотелось поговорить об этом. И в течение дня, когда

Ангелины не было рядом, он говорил с племянником:

– Да, да… Ты прав, Илюша. Это прекрасно: прогулки, покой. Это замечательно. Но с другой стороны. Если не работать, то ничего не будет. Деньги, Илюша, деньги… На мою, даже генеральскую, пенсию разве проживешь? А ведь кроме этой пенсии – ничего. На коммунизм работал. Воровать тогда было нельзя. И не модно, – усмехнулся он. -