Солнечный круг - Кондратий Урманов

Борис Павлович подвел меня к лоцману.

— Здравствуй, Андрей Иванович!..

Низкорослый широкоплечий лоцман, в клетчатой рубахе и побелевшей выцветшей кепке, обхватил Бориса Павловича, словно собирался бороться с ним. Оба они были жителями старого Кузнецка и дружили со школьных лет. Посыпались вопросы. Борис Павлович жаловался на плотовщиков — плоты давно угнали и все не возвращаются.

— Лесу наготовили много, вода на хорошем уровне, а их нет…

А я стоял, смотрел на лодку, на людей, сидевших на бревнах, и думал, что радость моя может быть преждевременной. Мне почему-то казалось, что лодка не в состоянии принять еще одного человека.

Наконец Борис Павлович вырвался из цепких рук друга:

— У меня к тебе просьба, Андрюша. Возьми, пожалуйста, с собой человека. Приехал посмотреть, как мы живем и работаем, а уехать от нас, сам знаешь, не так легко…

Лоцман пожал мне руку.

— Отчего же не взять… Там, где помещается шестеро, седьмому место найдется… Собирайтесь… — сказал он мне.

Я побежал на квартиру, быстро собрал вещи, поблагодарил Петровну за гостеприимство, и когда подходил к лодке, услышал обрывок беседы:

— Три дня перепадали дожди, все речонки, должно, вспухли, — говорил Борис Павлович. — А Казыр, поди, черт знает что делает…

— Ничего, — спокойно отозвался лоцман, — не первый раз… Пройдем…

О реке Казыр и ее буйной силе я достаточно наслушался всяких страхов на плотбище, когда собирался плыть один. При впадении Казыра в Томь всякие беды случаются. Там оплошность пловца кончается трагически, и у меня создалось впечатление об исключительно суровом нраве этой горной реки. Но лоцман был веселым парнем, и это успокаивало.

Петровна принесла большой кувшин домашнего кваса, угостила всех отъезжающих, и лоцман подал команду:

— Давайте садиться, други, нечего время терять…

Я простился со всеми лесорубами, приветливо встретившими меня на этом отдаленном плотбище, и подошел к лодке. Андрей Иванович указал мне место в носовой части.

— Когда я буду подавать команду, вы помогайте Ваньке, — сказал он мне.

Как помогать и чем — я не знал. Впереди меня, за единственным гребным веслом, перебрасываемым то на правый, то на левый борт, сидел дюжий рыжеватый рябой Ванька. Оспа так изуродовала его лицо, столько наделала ямок, что оно было страшно; рыжеватые волосы росли пучками, отчего лицо казалось пестрым. Только силой не обидела его природа: она чувствовалась в его широкой груди, в крепких руках, покрытых золотистым волосом, в каждой хватке.

Борис Павлович оттолкнул нашу лодку и крикнул:

— Встретите плотовщиков, гоните их…

Лодка развернулась и пошла по течению, а когда я оглянулся — плотбище было уже далеко.

Мы катились, как под гору.

Река стремительно несла нашу лодку, и не было возможности задержать взгляд на каком-нибудь отдельном предмете.

Казалось, что ты сидишь в кино и смотришь быстро меняющиеся картины богатого и великолепного по красоте уголка родной земли.

Полноводная Томь развернула горы и, сверкая россыпью солнечных лучей, спешит к далеким неведомым равнинам. Мохнатые горы то склоняются над ней, словно любуясь отражением своего наряда, то отходят, уступая место богатому разнотравью. Все долины и распадки заполонили сосны, ели и пихты, а широкие могучие кедры взбираются к самым вершинам, словно бы им здесь не хватает ни света, ни простора. Изредка, в прибрежной полосе, встречаются семьи белоствольных великанов берез. Они отвоевали себе этот клочок земли и растут, окруженные молодой порослью. А внизу, в густой траве, белеют останки их предков.

В лодке все молчат. Может быть, любуются картинами тайги?

Полуденное солнце усердно пригревает, и сидящий впереди меня Ванька дремлет.

— Ударь справа! — неожиданно раздается команда лоцмана.

Ванька мгновенно хватает своими ручищами большое весло, запускает его в воду, и лодка, описав дугу, с шумом наползает носом на береговою гальку.

Лоцман последним выходит из лодки и с топором в руках направляется к серым сухостойным пихтам; за ним идет бородатый таежник.

— Подвязи будем делать, — говорит Ванька.

— А зачем? — спрашиваю я.

— Лодка низко сидит… А впереди — Казыр… Там до беды не долго с эдакой посадкой.

— Значит, опасно?

— Опасно не опасно, а поберегаться надо…

И он тихо, чтобы не слышали другие, рассказывает мне несколько историй гибели людей. Многие из этих историй я уже слышал и невольно вспоминаю отважного пловца, отправившегося вниз на «сорочьем гнезде», как называла его салик Петровна. Что с ним? Как ему удалось — и удалось ли! — проскочить это опасное место?

— Тут главное — спокойствие. Надеяться надо на лоцмана. Андрей Иванович много раз ходил здесь, знает, как надо лодку вести… — говорит Ванька.

По берегу густые заросли черемши (колбы), с большими листьями и толстым сочным стеблем. Пока Андрей Иванович рубил жерди, мы постарались запастись этим замечательным луком на всю дорогу.

Устройство подвязей заняло немного времени. Теперь борта лодки не только поднялись над водой, но и сама она стала устойчивой — хоть пляши.

И снова тайга показывает нам свои красоты. Горы то отступают от берега, то надвигаются оголенными скалами, по трещинам которых лепятся маленькие деревца да лежат широкие цветные листы бадана: зеленые, фиолетовые, оранжевые.

Андрей Иванович поет какую-то песенку. Может быть, он это делает, чтобы все мы были спокойны? Но и по команде я не могу уловить никакой тревоги.

— Отбей справа!

— Ударь слева!..

Ванька перекидывает весло и, нет-нет, поворачивается, чтобы посмотреть вперед.

Я его понимаю. По времени мы вот-вот должны подойти к Казыру. Как-то он нас встретит? Лодка идет у самого правого берега. Зачем это? На фарватере ведь куда быстрее движение.

Неожиданно оборвалась песня, и я увидел на правом берегу, среди нагромождений каменных валунов, несущиеся с кручи белопенные гривы. Это был Казыр.

Сквозь шум и рев воды я услышал резкий крик лоцмана:

— Руби справа!..

Ванька побледнел, и мне показалось, что он растерялся. Я хватаюсь обеими руками за весло и что было сил помогаю ему. Все происходит в какие-то ничтожные секунды. Белопенная грива налетела на нос лодки, повернула его, обдала нас брызгами.

— Нажми сильней! — доносится с кормы.

Мы выжимаем остатки своих сил, переламываем силу потока и, описав небольшую дугу, вылетаем на песчаный берег.

Мгновение все сидим молча. У Ваньки пот заливает глаза, и он вытирает лицо рукавом рубахи, я тоже достаю платок.

— Фу-у! — выдыхает Андрей Иванович. — Вот вам и Казыр…

Только теперь я разглядел все, чем страшен Казыр. Бешеный поток этой горной реки перерезает, почти останавливает течение Томи и с шумом, широким валом, налетает на крутые черные скалы левого берега. Под этой кручей нельзя пройти. Там вот и находят себе могилу неопытные пловцы.

Обрадованные благополучным исходом, мы выбираемся на берег, разминаем ноги, выплескиваем воду из лодки и снова плывем. Когда мы проплыли с десяток километров, лоцман вдруг крикнул:

— Ванька! Что же мы наделали? А рыбалка?

Я еще на плотбище слышал, что в устье Казыра редчайшая рыбная ловля. Один человек на удочку за день может поймать хариусов и ленков пять-шесть пудов. Борис Павлович даже завидовал мне:

— Уж там вы рыбки гребанете…

Андрей Иванович даже причалил к берегу. Но возвращаться было неразумно.

— Замстило, — оправдывался Ванька, — а рыбка-то пригодилась бы…

Постояли, погоревали и снова в путь. Лодка наша летит, как под парусами при сильном ветре. А тайга все раскрывает и раскрывает свои красоты. Хочется задержаться, вглядеться в этот изумительный зеленый мир, подняться хотя бы вон на ту плоскую гору, к широколапым приземистым кедрам и самому сбить десяток шишек, чтобы было чем заниматься в пути, а лодка летит и летит, и облюбованная тобою гора уплывает назад.

Всех занимает рыбалка: приближается вечер, и мы зорко всматриваемся в берега, выбираем место для ночевки. От неподвижного положения устали ноги, хочется размяться и… половить сторожких красавцев горных рек — хариусов.

Еще до заката солнца мы остановились в устье безымянной речушки, впадавшей справа в Томь. Берег здесь высокий, а обилие наносника обеспечивало нам тепло на всю ночь.

Вытащив лодку на берег, мы сейчас же принялись готовить удочки. Я раздал спутникам снасти и пока налаживал «обманку» — крючок с двумя петушиными перышками, Андрей Иванович, сидя на корме лодки, уже выкинул первого хариуса.

— Начало ужину положено, — говорит он, опуская хариуса в ведро с водой.

Я устраиваюсь рядом с ним между двух каменных валунов.