У ангела болели зубы… - Алексей Николаевич Котов

недавнего – чуть насмешливого и лукавого, – оно вдруг превратилось во что-то пронзительно острое. Собственное «я» таяло, как снег на горячей ладони.

А строчки оборвались… Чувства в груди стали настолько огромным и нетерпеливым, что Людочка задыхалась. Она резко встала и, не зная, что ей делать дальше, обошла вокруг стола.

Руки дрожали… Она перевернула лист тетради. Лист был пугающе чистым, как снег.

7.

– Ленька, ты свою благоверную бить пробовал?

– Нет.

– Даже ни разу?

– Нет.

– Зря!.. Вон тот салат попробуй, Ленечка.

Нинка все-таки одела халатик. Правда, он был застегнут не на все пуговицы. Такая небрежность только подчеркивала стройность женской фигуры.

На расстеленном на грядках одеяле стояли тарелки с разнообразной закуской. Бутылка самогона торчала рядом с локтем Леньки, едва ли не на четверть воткнувшись в мягкую землю.

Ленька ел торопливо, но со вкусом.

– Может, выпьешь?

Не дожидаясь ответа, Нинка потянулась к бутылке. Очередная пуговица на ее халатике легко выскользнула из петли.

«Старый халатик, наверное… – решил Ленька. – Покупала его давно».

– Мой-то бывший выпить любил, – легкомысленно болтала Нинка. – А как выпьет, так, значит – подраться. Дурак, одним словом.

– Знаю, – Ленька кивнул.

Однажды тощий и злой, как черт Толик бросился на Леньку. Но тому даже не пришлось поднимать руки. Толик налетел на гиганта-соседа, как на железобетонный столб и рухнул на землю.

– Убить обещал, – Ленька улыбнулся.

Он поднял стакан. Наполненный до краев стакан с самогоном пах не столько сивухой, сколько едва ли не сорока травами, на которых был настоян.

– Пей, Ленька, пей, а то прольешь.

Нинка ждала. Она улыбнулась и не опускала глаз.

«А купальник, значит, тоже… Переросла она его, значит, как и мужа», – Ленька тянул в себя пахучую жидкость, не отрывая глаз от полоски лифчика.

Он вдруг поймал себя на мысли, что Людочка сейчас наверняка смотрит в окно – приготовление к пикнику на огороде получилось довольно шумными.

Ленька чуть не поперхнулся самогоном.

– Черт!.. Сигареты дома забыл.

Ленька отставил не допитый до дна стакан и быстро встал.

– Вернешься?..

В глазах Нинки было столько тоскливого и жадного ожидания, что Ленька отвернулся.

– Я скоро, – пообещал он.

– А с Толиком у меня – все! – вдруг горячо заговорила Нинка. – Понимаешь, Ленечка?.. Последний раз с граблями его встретила. Не могу я с ним больше… Противно.

Ленька уже шел к дому. Не оборачиваясь, он кивнул. Споткнувшись на борозде, Ленька не к месту выругался и решил, что в его в личной жизни, пожалуй, тоже все кончено.

8.

Пачка сигарет лежала на столе, в зале.

– Слышь, поэтесса! – Ленька ударил кулаком в запертую дверь спальни. – Выходи, поговорить нужно.

За дверью чуть слышно всхлипнули.

– Ну, кому говорю?!

Ленька удивился тому, как зло и громко звучит его голос. За дверью молчали.

Ленька уже не сомневался, что Людочка действительно видела «пирушку» мужа с красивой соседкой на огороде. Но, все неприятности, включая и эту, Людочка переносила молча.

– Сволочь!.. Всю душу ты мне вымотала! – вдруг закричал Ленька. – Иди сюда, бить буду!

Глубоко оскорбленное мужское чувство, порядком подтравленное полуголой Нинкой и подзадоренное самогоном, требовало выхода. Слов было мало, почти в обрез.

Ленька пнул ногой стул. Тот упал на бок. Ленька пнул его еще раз. Стул с грохотом, задевая по пути все, что только можно, отскочил в сторону.

– Писательница!.. Творческая личность, понимаешь, – бушевал Ленька, – а в доме жрать нечего!.. Огурцами с грядки питаюсь, как приблудный заяц. Я тебе что, бык, чтобы и дома и на работе за двоих пахать?..

Дверь в спальню под огромным кулаком затравленно пискнула и чуть подалась внутрь.

– Ты хоть копейку домой принесла, а?!..

Вообще-то, Людочка работала учительницей в начальных классах. Но ее зарплата составляла только десятую часть Ленькиной. О ней частенько забывали, планируя ближайшие расходы.

– А рожать за тебя кто будет, тоже я? Дура никчемушняя!.. Выходи!

Кулак снова опустился на дверь. Та стала ниже и перекосилась на один бок. Ленька вдруг понял, что еще одно усилие и дверь или распахнется, или просто разлетится в щепки.

Он замер и медленно опустил кулак.

– Выходи… – голос Леньки звучал все также грозно, но вдруг стал глуше. – Все равно бить буду!

Тоненькая и хрупкая Людочка была только на год моложе Нинки. Но рядом с ней она казалась подростком. У Людочки были огромные голубые глаза и тоненькая шея.

– Симулянтка!.. Кровососка несчастная.

Дверь сама, без малейшего усилия со стороны Леньки, движимая лишь легким сквозняком, стала открываться. Ленька вдруг испугался и притянул ее к себе мизинцем за ручку.

– Выходи, кому говорю!

В спальне снова горько всхлипнули… Потом еще и еще раз.

Ленька сунул в щель между дверью и косяком подвернувшееся под руку полотенце и прижал ее.

– Последний раз по-хорошему говорю, выходи!

Тихий плач Людочки начался с детского «Ой, мамочка!..».

– Сволочь малохольная!

Ленька попятился от двери. Он споткнулся об опрокинутый стул и, едва не потеряв равновесия, обрушился на диван.

– Заткнись!

Ленька запустил в стену подушкой. Плач в спальне стал чуть громче и значительно безысходней.

– Да заткнись же!.. – Ленька сдавил руками голову, чтобы не слышать его. – У меня скоро крыша от тебя поедет!

Уши под широкими ладонями горели жарким пламенем. Ленька завалился на бок. Он вслепую нашарил вторую подушку и накрыл ей голову.

– Господи, что же я с такой дурой связался? – на мгновение перед его мысленным взором снова промелькнуло пышное тело Нинки. – Все бабы, как бабы, а эта… Ну, вообще!.. Господи, да за что ты меня так, а?!

Вопль Леньки из-под подушки звучал не менее трагично, чем тихий женский плач в спальне.

– Все равно уйду, блин. Я что, псих, что бы с дурой жить?

Ленька подобрал под себя ноги и лег поудобнее.

– Этих баб… – он на секунду запнулся. – Море! А может и два моря. Океан, в общем… А я тут с этой… поэтессой-принцессой! Три стихотворения в газетенке напечатали, а она… – паузы между злыми словами становились все длиннее и длиннее. – А она от счастья рехнулась. Да кому ты нужна, со своими стихами?!.. Кто их сейчас читает-то?

Дышать под подушкой было трудно и жарко. Хмель кружил мысли и искал простора. А может быть просто глоток свежего воздуха.

Ленька снял подушку и положил ее под голову.

– Слышь, Людка!.. – он помолчал, ожидая ответа. Но ответа, кроме короткого, уже после слезного, всхлипывания не последовало. – Недавно с мужиками после работы выпивали… А закуску на газете разложили. Глядь, а там, в газете, стихи. Полчаса ржали. Ах, мол, ты меня