Пути сообщения - Буржская Ксения

13148 и боль

Данил подъехал к большому серому зданию – монолитному, как будто отрезанному единым куском от гигантского бетонного торта. Раньше тут был завод «Плутон», потом какие-то хипстерские фотомастерские, а сейчас большой исследовательский институт: психодиагностические (там правит Анаис) и нейрофизиологическая (здесь правит Иона) лаборатории. Парковка перед зданием была уже запружена, и он, матерясь, нашел себе место вдалеке от центрального входа. В памяти вспыхнуло что-то детское: как они с матерью ездили в большой мебельный магазин, так же рыскали по паркингу в поисках свободного места, а потом он ревел, что ему не купили акулу. Купили стол, стул, кровать. Белье с динозаврами. Через лето он шел в первый класс. Магазина этого давно уже нет – сгинул за несколько лет до Изоляции, теперь на том месте лежит огромная табуретка со спиленными ножками и написано: «Кюрре сломленный». Это в память о тех событиях, когда враги сломались под натиском нашей правды и убрались восвояси. Данилу это рассказывали в школе, они даже ездили на экскурсию, залезали с пацанами на Кюрре и оттуда плевали вниз.

В общем, припарковался, подымил и пошел на приемку – уже опаздывать начал. С приемки начиналась каждая рабочая неделя. Во дворе здания собирались менеджеры, разбивались на отделы и передавали друг другу бронзовый Кремль, и тот, кто передавал – обычно староста рабочей группы, в группе Данила это Лекс, – должен был сказать: «Я передаю тебе этот Кремль в знак лучших достижений в наступающей неделе. Дерзайте во славу Родины!» А тот, кто принимал – принимающий отдел выбирался слепой лотереей, – отвечал: «Я принимаю Кремль, чтобы на этой неделе превзойти свои результаты». Потом все слушали гимн и подпевали, и Данил, который с детства вместо молитв читал рэп, обязательно паясничал и пел какую-нибудь дурацкую песню, а Лекс ржал, но народу во дворе было столько, что вряд ли их могли спалить.

На входе его прошмонали, как обычно, – чуть в трусы не залезли, Данил привык, но все равно раздражало. Когда в анонимном опросе службы безопасности сказал однажды, что охранники, видимо, все пидоры, ему штраф выписали за неуважение. «У нас тут секретный объект государственной важности. Вы понимаете? Это необходимость, не блажь», – выговаривал ему усатый в синей форме. А Данил недоумевал: как они узнали, если опрос анонимный был.

Данил дошел до кабинета, где они сидели вдвоем с Лексом; тот уже был на месте и ждал, когда машина соорудит ему чашку кофе. С Данилом они вроде как дружили, по крайней мере, пили вместе иногда и над одинаковым ржали, хотя порой Лекс казался ему тупым. Каким еще может быть парень, чьи родители дали ребенку имя Лексус? Впрочем, тогда было модно использовать названия брендов, которые ушли из страны, в качестве имен. Данил знал девчонку, которую звали Баленсиага и парня по имени Бош.

Их общий начальник – Иона – сидел в конце коридора в стеклянной коробке с окошками.

В кабинете было прибрано: вчера вечером приходила уборщица, а сегодня они еще не успели все засрать.

– Ты чего так рано? – спросил Данил, который привык приходить первым.

– Иона сказал, у нас новый клиент, – ответил Лекс. – Позвонил утром, попросил быть вовремя.

Данил не раз уже в этом участвовал: сначала кто-то из домашних наблюдателей, типа его Нины, находил неверных, потом сдавал их четверговому комиссару, комиссар выписывал ордер – неверного забирали и проводили суд. На суде решали, куда его – в тюрьму, на черную работу или к ним, в эксперименты. Данил не знал, что хуже, но эксперименты казались ему счастливым билетом: человека кормили, содержали и привлекали к научной работе, а дальше – что? Наверное, выпускали. Как бы перевоспитание. За ходом эксперимента Данил не следил и финала его не знал, его задача простая – отсмотреть тех, кого на суде отправили в эксперименты, выбрать подходящих именно для их отдела, составить протокол, доставить и сдать в кабинет 307. Это было чистилище.

Отдел Ионы занимался медицинскими экспериментами – в основном, проверяли на чиселках новые лекарства. Как правило, приходили внешние клиенты и ставили ТЗ, скажем, как сегодня: нужна женщина, от двадцати пяти до тридцати пяти, лучше здоровая. А значит, Данилу предстояло такую найти. Что ж. Данил был успешным курьером, никогда не задавал лишние вопросы. Он хорошо зарабатывал, дела шли вверх – так глупо, но он мог поклясться: до сегодняшнего дня он был совершенно счастлив. Бездумно, бесцельно, и просто – нормальная жизнь.

Лекс сказал, что встреча с клиентом будет в полдень, а потом они поедут выбирать эту женщину, лучше вечером, сразу после судов. Клиент не понравился Данилу сразу. Он придумал средство, подавляющее чувство голода, но как будто покрывающее дневную норму питательных веществ – круглые желтые таблетки с мутным содержимым и банки для капельниц, он их даже показал Данилу. Мол, ешь таблетки, параллельно кормишься капельницей, и можно существенно сократить потребление пищи, а это очень важно в глобальных масштабах, особенно в условиях продовольственного кризиса. Запиваешь водой – и не хочешь есть. «Можно пережить любой голод, – довольно сказал он. – Две капсулы в день». Данил не был врачом, но звучало бредово. Однако условия контракта были таковы: они находят женщину по заданным параметрам и месяц испытывают на ней это средство. Клиент считал, что мужчины вряд ли сразу станут потребителями этой штуки: слишком уж они любят поесть («потребность в еде у мужчины схожа с потребностью в сексе» – так он сказал), но вот женщины, скорее всего, поверят, и это изменит их жизнь. Свобода от кухонного рабства и идеальная фигура, вот как он это назвал.

Некрасивый клиент – Данил это сразу отметил. Сальные волосы лежали на голове, как кипа, на лоб спускался штрихкод из реденькой челки. Тонкие очки только усиливали уродство, и это был чистый выпендреж, потому что проблемы со зрением давно уже решались прямо в эмбриональной стадии – редко кому приходилось носить очки. Китайские джинсы из ЦУМа с иероглифами на жопе Сальный натянул почти до ушей, а свитерок, напротив, был слишком короток и как бы намекал на то, что тот все это купил в сувернете, в каких-нибудь «Ягодках», поэтому одно к другому не подходило, да и с размером не угадал. Так одевался и отец Данила, и тот за него стыдился. А иногда, бывало, отец отчитывает его за какую-нибудь провинность – обычно за что-нибудь связанное с госрелигиозной херней, а сам в это время поправляет что-то в паху, не стесняясь, потому что джинсы эти неудобные и нелепо сидят на нем, делая квадратной задницу. Как только Сальный переступил порог «Плутона» и рухнул на кожаный скрипучий диван, Данил узнал этот формат одежды, и к его горлу подкатила давно забытая тошнота. Ему бы хотелось, чтобы исследование не утвердили, но Сальный предъявил нужные документы: при тестировании на животных его таблетки имели успех. Данил понимал, что между животными и людьми разница не только в инстинктах, но и в весе, и в потребностях, но говорить об этом не стал: никто б не послушал его. Иона и Сальный обменялись рукопожатием.

Несколькими часами позже Данил с Лексом поехали на поиски чиселки. Они объездили несколько судоприемников, куда попадали свежие осужденные, но так и не нашли подходящую – им нужен был кто-то, недавно потерпевший бедствие, потерявший веру, недавно голодный, еще не больной. К тому же женщина. Данил считал так: они не лечили, но и не калечили; искали того, кто выдержит и, возможно, получит шанс на новую жизнь. Чертыхаясь, они ползали по баракам, как крысы, заглядывали в лица, спрашивали возраст. Без зубов не брали сразу, с кровоподтеками – исключить, с переломами – не подходят, меньше двадцати пяти лет – слишком молоды, старше сорока – слишком стары, беременные и заболевшие – помеха эксперименту. Пьяные – лишняя агрессия, молящиеся – измененные состояния психики, смеющиеся – наркоманы. Интересно, что за годы работы, сталкиваясь со всем этим день за днем, Данил ни разу и не подумал помочь кому-то из них – просто узнать, почему так сложилась жизнь? Он был полон миссией до краев.