Розовая шубка - Любовь Кольцова

— Потом, позже, — улыбнулась та.

Они ушли.

Смотреть на европейскую публику, на выражение лиц, неуловимо отличное от привычно московского, было поучительно. Словно бы люди эти знали что-то, неизвестное ей, были непонятны и отчуждены поэтому, хотя общечеловеческие движения души прочитывались ясно. В их внешности и улыбках присутствовала доброжелательность, которой хотелось довериться, но что-то мешало.

«Могла бы я полюбить иностранца? — думалось Марианне. — Вот того, в клетчатом пиджаке? Или того, с курительной трубкой в кармане? Или спортивного блондина? Любовь, любовь… о чем это я? Глупая маленькая девчонка. Нашла о чем думать в середине Европы!»

Зал был просторный, с нишами, удобными для экспонатов, со светлыми стенами и дорогим наборным паркетом, с высокими недосягаемыми окнами, которые словно дымились за белослоистыми занавесями, струившими ровный свет без теней.

Гобелен Марианны висел в почетном одиночестве на матовой стене в пустом углублении, словно приглашая зрителей к созерцанию без лишних помех. Поверху были привинчены две мелкие лампочки с непрозрачными чашечками-абажурами, их лучи, закрытые от глаз, подсвечивали краски и золотистое сияние нитей. Табличка с именем автора и названием была написана по-немецки, но у нижней кромки стояла и прежняя надпись «Радость». Увидев тканый цветной перелив, люди сначала всматривались в него, давая впечатлению самому найти слово, и лишь после этого прочитывали табличку. Затем кое-кто усаживался на зеленую бархатную скамеечку и задумчиво устремлял глаза на гобелен.

Этот молодой человек тоже присел на зеленую скамью и тихо повторил про себя:

— «Радость», Марианна Волошина.

От неожиданности Марианна повернулась к нему.

— О! Это вы?

На скамейке сидел Сергей Плетнев. Он широко улыбнулся.

— Так Марианна Волошина — это вы?! А я-то думаю, что-то знакомое… Как я рад видеть вас, Марианна! И где! Замечательно! И этот гобелен — настоящее откровение.

Он встал и протянул визитную карточку.

— Разрешите представиться по полной форме.

— Сергей Иванович Плетнев, генеральный директор концерна «Возрождение», Москва, — прочитала она.

Сергей был при галстуке, в руках держал деловую папку на замочке. Он выглядел бы совершенно западным клерком, если бы не сердечная улыбка и веселые смешинки в глазах, свои, истинно русские. Да светлый вихор надо лбом, что «корова языком лизнула».

— Это прекрасная работа, — продолжал Сергей, всматриваясь в гобелен. — Как вам удалось? Такая трепетность, свежесть… даже говорить возле него не хочется. Пойдемте по залу. Ваш гобелен стягивает на себя внимание всего зрительного пространства, его неспроста повесили с таким уважением. Одним словом, это Гран-при, первая премия.

— Приятно слышать. — Она поднялась и пошла по красивому паркету. — А вы что делаете в Лейпциге?

— Я здесь на деловых переговорах. Вторую неделю молчу по-русски, как немой. У себя в номере все песни перепел, русские, сибирские, казацкие, все, что знаю. По десятому разу начал.

— Так вы из Сибири? — Она искоса окинула его коренастую фигуру, модную стрижку русых волос, с тем знакомым вихром у лба, что называется «корова языком лизнула».

— С Байкала.

— «Славное море, священный Байкал…»?

— Точно.

— Вы рыбак, вы ловите омуль? — Ей хотелось шутить.

Сергей рассмеялся.

— Омуль — прекрасная рыба, угощу вас в Москве по возвращении. Но я давно не рыбак, я архитектор. По всей России строим, реставрируем. Марианна, давайте на «ты». Земляки же. Согласны?

— Надо привыкнуть, — улыбнулась она.

Они оделись, вышли на улицу. На Марианне было легкое ворсистое пальто кофейного модного цвета, шарф и берет с помпоном, ее спутник надел широкий плащ и приподнял воротник. Несмотря на его коренастость, она на своих каблуках смотрелась чуть-чуть ниже его, и только помпон на берете был почти наравне. В уличных зеркальных витринах отразилась на редкость удачная, словно с картинки, молодая пара, доверительно обращенная друг к другу.

— Минутку, — задержался он возле лотка с цветами. — Сегодня же Восьмое марта! Цветы и поздравления от чистого сердца.

— Ах! — Она вдохнула прохладный цветочный аромат.

— Тебе идут цветы!

— Как всем женщинам.

— Как всем… и одной.

Первое стеснение вскоре прошло, разговор струился сам по себе, Сергей шутил, держа ее под руку, она смеялась, чувствовала тепло его ладони, оба любовались Лейпцигом, вечереющим небом, морем цветных рекламных огней, вспышек, движущихся световых картин.

— Знаешь, Мариша, о чем я подумал, когда впервые попал в Европу? — вдруг проговорил он серьезно.

— О че-ем? — протянула она с улыбкой. — О чем можно подумать впервые в жизни, да еще в Европе?

Сергей рассмеялся вместе с нею. Ему было легко с этой девушкой, такой талантливой, такой красивой и простой. Конечно, это впечатления первых полутора часов, их еще надо проверять да проверять, но все же, все же…

— А вот о чем, — продолжал он. — Это было в Голландии, года четыре назад, в чистеньком городке на самом побережье, у корабельных верфей. Я понял тогда, чем пленился царь Петр, будучи у них простым плотником.

— Чем же? — вдумчиво отозвалась Марианна.

— Всеобщей опрятностью и необыкновенной точностью в работе. Это разит наповал, настолько, что готов презреть родимую бестолочь, все наши авоси да небоси… Отсюда и крутость самодержца, и смесь европейского этикета с диким азиатским началом.

Он замолчал. Марианна искоса посмотрела на спутника. Ей не понравились «дикие азиатские начала», но, вспомнив о казацко-байкальских корнях Сергея, она изобразила условно лукавое понимание и что-то замурлыкала про себя. Сергей встретил ее взгляд.

— Ясно. Не согласна. Значит, будет, о чем говорить. Что ты поешь?

Она вслушалась.

— Это французская песенка: «За окном цветет виноград, а мне всего семнадцать лет…»

— Ты владеешь французским?

— Слегка. Вместе с английским. А ты?

— Я всеми сразу понемногу. Незнание языков считается здесь неграмотностью. А не зайти ли нам в кафе? Как насчет чизбургеров и гамбургеров, будь они трижды неладны?

— Вот именно.

— Еда не для белых людей. Найдем что-нибудь человеческое.

Усевшись за некрашеный деревянный столик в подвальчике, знаменитом на всю Европу своей двухсотлетней паутиной, похожей на пыльную бороду короля Артура, они с удовольствием перекусили свиной отбивной в шипящем сале, жареной картошкой, холодным свежим пивом. Между прочим, Марианна рассказала ему о четырехлитровом бочонке вина, на который была приглашена.