Смерть на берегу Дуная - Ласло Андраш

- И не осталось. Поработали основательно.

- Я хотел было оттащить его в сторону, чтобы кто-нибудь не наткнулся на него сразу, но этот скотина Трясун, спросил: «А ты уверен, что у него крепкое сердце? Сердечники не выдерживают наркоза. Мой отец как раз страдал этим…» Тут я и увидел ступеньки набережной. «Бери-ка, подтащим его к воде, он скорее очнется». А этот скотина еще поддакнул: «Да-да, а то вдруг сердце…» Мы стащили его по ступенькам и уложили так, чтобы голова касалась воды, даже не голова, а лишь волосы…

- Возможно, он потом сполз ниже. Пошевелился во сне и сполз.

- Конечно!.. Я же говорю, что не хотел его убивать. Я и к воде потащил его, чтобы с ним ничего не случилось…

- Продолжай, Антал.

- Да-да, я продолжаю… Портфель он, должно быть, уронил, и мы чуть не забыли про него. Пришлось вернуться. Я схватил портфель - и назад, к «трабанту». Мы гнали по набережной, как могли. Остановились у его дома и опять забыли портфель в машине, но ключи были у меня. Поднялись в его квартиру, и тут этот скотина Трясун хотел снять перчатки…

- Вы работаете в перчатках?

- Что за вопрос, господин капитан. Я тоже смотрю телевизор. Чтобы я оставил свой фингерпринт, когда он у вас в картотеке…

- Что бы ты оставил?

- Фингерпринт. Отпечатки пальцев. Это по-английски. Я думал, вы знаете. Кто-то сказал мне, что отпечатки пальцев по-английски - фингерпринт.

- Объектив ты, конечно, нашел и забрал.

- Оборжетесь, господин капитан… Простите, оговорился. Мы перевернули все, аппарат нашли, а объектив нет. Работать мне пришлось одному, потому что Трясун

только разглядывал фотографии голых баб. Он хотел даже прихватить с собой пару фотографий, но я дал ему порукам. Аппарат без объектива не нужен, поэтому мы и не

взяли его. Я знал, что у нас мало времени. Мы бросили все, вышли, осмотрелись, чтобы нас никто не заметил, и сели в «трабант». На площади Седьмого ноября я высадил Трясуна, а сам пошел к бабе и у нее переночевал.

- Сколько денег было у Шоммера?

- Две тысячи семьсот. Из них тысячу двести я отдал Трясуну и сказал, чтобы он исчез и молчал как рыба.

- Что было в портфеле?

- Хорошо, что вы спросили. Портфель я забросил на заднее сиденье, еще, когда мы возвращались с острова, но он соскользнул на пол, и должно быть, второпях и от волнения я про него забыл. На следующий день, уже в среду, сажусь в «трабант» и вижу - валяется портфель. Открываю. Вы не отгадаете, господин капитан, что в нем было.

- Японский объектив.

- Черта с два. Не только объектив. В длинных целлофановых пакетиках штук двести негативов. Почти все цветные. И сдлошь голые бабы. Еще там был билет с посадочным талоном на экспресс в среду. Было уже половина одиннадцатого, и я подумал, что он остался с носом, не уехал, а то, что он уже мертв, мне и в голову не могло прийти. Господин капитан, распорядитесь, чтобы меня не повесили, я все признаю, только я не убивал его, я не хотел его убивать, мне нужен был лишь этот проклятый объектив, поверьте…

Ночь. Половина четвертого. Келемен стоит посреди комнаты, все спят. Тепло, глубокая тишина. На столе ужин. Он осторожно приподнимает салфетку, которой Манци заботливо накрыла тарелку. Маленькие бутерброды с колбасой. Рядом открытая бутылка кефира, но крышка на горлышке, чтобы не попала пыль. Чайная ложка и сахар в стеклянном блюдечке.

Он спрашивает себя, не голоден ли. Не очень. Но он знает, что надо есть. С набухшими от усталости веками он берет со столика книгу. Все растянуто, как резина. Радость мести. Он уже знает, что пойдет на обман, не будет читать оставшиеся восемнадцать-двадцать страниц и сразу же посмотрит в конце, кто убийца.

Подперев сзади книгу бутылкой кефира и спереди блюдечком, левой рукой он берет бутерброд, а правой листает страницы.

Ого! Жертвой оказался не вице-губернатор, а сбривший в тот день свою бороду торговец коврами, единоутробный брат вице-губернатора, резидент британской шпионской службы в Алеппо, а убийцей - слуга, агент одной державы, который совершил убийство вместе с барменом Эдом, способным за деньги пойти на любое преступление.

Чудовищно! Теперь остается узнать, как удалось убийце выбраться из пляжной кабины, запертой на ключ. А никак. «Я уже давно подозревал,- говорит с горькой иронией Чик'Моэм,- что чудес на свете не бывает». Конечно, не бывает. Торговца коврами из Алеппо проткнули шпагой на пляже, около кабины. Потом слуга и Эд - особой силы тут не надо- раскачали кабину, приподняли ее и запихнули в нее труп. Вкопали кабину в землю и посыпали вокруг нее песком. Эге, ну и халтура. Разоблаченный слуга выхватывает револьвер, но бдительный Чик Моэм опережает его. На Эда тоже надевают наручники. Устало, улыбаясь, Глэдис подходит к Чику и кладет ему руку на плечо. Дальше можно не читать.

И все же он читает дальше. Последний бутерброд. Что с вице-губернатором, если жертвой оказался не он? Вице-губернатора, оказывается, еще на закате солнца похитили и увезли в неизвестном направлении. Чику Моэму некогда заниматься Глэдис. Но это уже другая история. «Историю с похищенным вице-губернатором» Келемен прочитал еще раньше.

Однако Бела так устал, что не притронулся к кефиру.

Он медленно расстегивает рубашку, идет к дивану, наливает из термдса чай с лимоном. Подносит к губам стакан и тут замечает на подушке записку…

«Опять шифровка! И много знаков неизвестных, новых… Так, но подпись из шести букв начинается с «А». Ну, это мог выкинуть только мой глупый сын Андриш. Я забыл стереть со стены в его комнате эту дурацкую тайнопись, и он решил поразвлечься. Нет, Андриш, со мной не выйдет».

Бела комкает записку, раздевается, ложится и гасит свет.

Скрестив на груди руки, он лежит в темноте, пытаясь заснуть.

«Обычное убийство. И не одно. Два. Никаких чудес. В этом Чик Моэм был прав. И надо было раскрыть эти преступления. Такова наша работа. Но лучше, когда ей сопутствует удача. И в хорошей работе она не помешает».

Andras Laszlo HALAL A DUNAPARTON Budapest 1971