Сумма теологии. Том VII - Фома Аквинский

Затем, существует немало таких вещей, которые [как бы] сокрыты внутри, и чтобы прийти относительно них к какому-либо заключению человеческое познание должно, если так можно выразиться, в них проникнуть. Так, в акциденциях скрыта природа субстанциальной действительности, в словах – их значение, в образах и фигурах речи – обозначаемая ими истина (поскольку интеллигибельный мир, в отличие от воспринимаемого извне чувственного мира, заключен внутри) и в следствиях – их причины, и наоборот. И когда мы говорим о разумении, то имеем в виду [разумение] именно таких вещей.

Однако коль скоро человеческое знание начинается, так сказать, с внешней стороны вещей, то чем сильней свет разума, тем глубже он может проникнуть в их сердцевину. Но естественный свет нашего разума ограничен, и потому он не может проникнуть глубже некоторого предела. Следовательно, человеку для того, чтобы проникнуть глубже и познать то, чего он не может познать при помощи естественного света, необходим сверхъестественный свет, и этот даруемый человеку сверхъестественный свет называется даром разумения.

Ответ на возражение 1. Во всеянном в нас естественном свете ясно видны только некоторые общие начала, которые известны нам по природе. Но поскольку человек, как уже было сказано (2, 3; II-I, 3, 8), определен к сверхъестественному счастью, ему надлежит постигать и другие, более возвышенные истины, что невозможно без дара разумения.

Ответ на возражение 2. Рассуждение разума всегда начинается с разумения и завершается разумением, поскольку разум отталкивается от некоторых известных ему начал, а его рассуждение совершенствуется благодаря тому, что он приходит к разумению чего-то такого, чего он прежде не замечал. Следовательно, акт размышления проистекает из того, что разумелось прежде. Но дар благодати не проистекает из света природы, а добавлен к нему как то, что приводит его к совершенству По этой причине [результат] этого добавления назван не «размышлением», а «разумением» – ведь добавленный свет соотносится с тем, что мы познаем сверхъестественно, как естественный свет – с тем, что мы познаем благодаря нему.

Ответ на возражение 3. «Воля» обозначит простое движение желания без указания на какое-либо превосходство, в то время как «разумение» обозначает некоторое превосходство познания, которое проникает в сердцевину вещей. Поэтому сверхъестественный дар получил свое имя от разума, а не от воли.

Раздел 2. СОВМЕСТИМ ЛИ ДАР РАЗУМЕНИЯ С ВЕРОЙ?

Со вторым [положением дело] обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что дар разумения несовместим с верой. Так, Августин говорит, что «разумеемое ограничено постижением разумеющего»[71]. Но то, во что верят, не постигают, согласно сказанному апостолом в его послании к филиппийцам: «Говорю так не потому, чтобы я уже достиг, или усовершился» (Филип. 3:12). Следовательно, похоже на то, что вера и разумение являются несовместимыми в одном и том же субъекте.

Возражение 2. Далее, разумеемое должно быть явным для разумения. Но, как уже было сказано (1, 4; 4, 1), явное не является объектом веры. Следовательно, вера несовместима с разумением в одном и том же субъекте.

Возражение 3. Далее, разумение обладает большей достоверностью, чем научное познание. Но научное познание, как было показано выше (1, 4, 5), несовместимо с верой в одном и том же субъекте. Следовательно, вера и разумение тем более являются несовместимыми в одном и том же субъекте

Этому противоречит сказанное Григорием о том, что «разумение просвещает ум в отношении услышанного»[72]. Но ум верующего может быть просвещен в отношении услышанного, поскольку [в евангелии от Луки] (Лк. 24:27, 32) сказано, что Господь изъяснил Своим ученикам слова Писания, чтобы те могли их разуметь. Следовательно, разумение совместимо с верой.

Отвечаю: нам надлежит проводить здесь двоякое различение: одно – со стороны веры, другое – со стороны разумения.

Со стороны веры надлежит проводить то различение, что некоторые вещи, например тайна троицы Лиц в Боге и [тайна] воплощения Сына Божия, непосредственно и как таковые подлежат вере. Другие же вещи подлежат вере как тем или иным образом зависящие от нее, например, все то, что содержится в божественных Писаниях.

Со стороны разумения надлежит проводить то различение, что о нас как о тех, кто разумеет, можно говорить двояко. Во-первых, что мы разумеем совершенно, [а именно] когда мы достигаем познания сущности разумеемой вещи и доподлинной истины разумеемого суждения. Подобным образом мы не можем разуметь те вещи, которые являются непосредственными объектами веры, дотоле, доколе сохраняется состояние веры, хотя некоторые из других, подлежащих вере вещей, мы можем разуметь так даже сейчас.

Во-вторых, мы можем разуметь несовершенно, [а именно] когда суть вещи или истина суждения остаются непознанными в отношении их сущности или модуса бытия. Однако при этом мы можем знать, что явленное нам внешним образом не противоречит истине в той мере, в какой мы разумеем, что не должны отступать от положений веры ради явленных нам извне вещей. Следовательно, и в нынешнем состоянии веры ничто не препятствует тому, чтобы таким вот образом мы разумели даже те вещи, которые являются непосредственными объектами веры.

Сказанного достаточно для ответов на все возражения. В самом деле, в трех первых приведены доводы, относящиеся к совершенному разумению, в то время как в последнем[73] речь идет о разумении того, что подлежит вере.

Раздел 3. ЯВЛЯЕТСЯ ЛИ ДАР РАЗУМЕНИЯПРОСТО СОЗЕРЦАТЕЛЬНЫМ ИЛИ ЖЕ ещё И ПРАКТИЧЕСКИМ?

С третьим [положением дело] обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что рассматриваемое как дар Святого Духа разумение является только созерцательным и никоим образом не практическим. Так, согласно Григорию, «разумение постигает некоторые наиболее возвышенные вещи»[74]. Но практический ум занят не возвышенными, а низменными вещами, а именно единичностями, с которыми связаны действия. Следовательно, рассматриваемое как дар Святого Духа разумение не является практическим.

Возражение 2. Далее, дар разумения возвышенней умственной добродетели [научного] мышления. Но, согласно Философу, умственная добродетель [научного] мышления сосредоточена исключительно на том, что существует с необходимостью[75]. Следовательно, дар разумения тем более сосредоточен только на том, что существует с необходимостью. Но практический ум имеет депо не с необходимым, а с тем, что может быть иным, чем оно есть, да к тому же может являться результатом человеческой деятельности. Следовательно, дар разумения не является практическим.

Возражение 3. Далее, дар разумения просвещает ум в отношении того, что превосходит естественный разум. Но человеческие действия, с которыми имеет дело практический ум, не превосходят естественный разум, который, как это было разъяснено выше (ΙΙ-Ι, 58, 2; ΙΙ-Ι, 71, 6), является определяющим началом всех человеческих действий. Следовательно, дар разумения не является практическим.

Этому противоречит сказанное [в Писании] о том, что «разум верный – у всех, исполняющих заповеди Его» (Пс. 110:10).

Отвечаю: как уже было сказано (2), дар разумения относится не только к тому, что первично и по преимуществу подлежит вере, но и ко всему тому, что зависит от веры. Затем, добрые дела определенным образом связаны с верой, поскольку, согласно апостолу «вера действует любовью» (Гал. 5:6). Следовательно, дар разумения простирается в том числе и на некоторые действия – не так, как если бы они были его первичными объектами, а в той мере, в какой правилом наших действий является вечный закон, к которому совершенствуемая даром разумения высшая [часть] разума прилепляется, как говорит Августин, «в созерцании и сообщении»[76].

Ответ на возражение 1. Вещи, с которыми связаны человеческие действия, сами по себе не являются чем-то возвышенным, но, будучи сообразованы с правилом вечного закона и целью божественного блаженства, они могут быть возвышены достаточным образом для того, чтобы стать предметами разумения.

Ответ на возражение 2. Возвышенность дара разумения по преимуществу заключается в рассмотрении им вечных и необходимых вещей, но не только потому, что они являются правилами человеческих действий, поскольку возвышенность мыслительной добродетели обусловлена большим количеством ее объектов.