Битва за Берлин. В воспоминаниях очевидцев. 1944-1945 - Петер Гостони

Сорвать этот план можно было только путем быстрого захвата всей Германии, пока повсеместно не были созданы подразделения «Вервольфа». А ведь такой план был вполне осуществим, так как в Германии имелось достаточно молодых людей, безоговорочно преданных своему фюреру.

Принимая во внимание эти соображения, я решил сразу же после охвата Рурской области нанести три главных удара силами 12-й и 21-й групп армий».

Эйзенхауэр подробно останавливается на планах этих операций:

«Сначала Брэдли [12-я американская группа армий] со своей мощной группировкой (хотя формально это была одна 3-я американская армия. – Ред.) должен был наступать напрямик через Среднюю Германию. Таким образом, его войска должны были пересечь германские средневысокие горы и форсировать реки недалеко от их истока, где они еще не представляли собой серьезные естественные препятствия. <…>

Чтобы у Брэдли было достаточно сил для ведения непрерывного наступления, ему была снова подчинена 9-я американская армия. Кроме того, для группы армий Брэдли была сформирована новая 15-я армия под командованием генерала Леонарда Т. Джероу, которая должна была выполнять две главные задачи. Во-первых, она должна была выполнять функцию военной администрации в тылу наступающих войск, а во-вторых, она могла отражать все возможные удары немецких войск по нашим важным коммуникациям на западном берегу Рейна напротив Рурского промышленного района. <…>

Брэдли со своими тремя армиями должен был перейти в наступление, только будучи уверен в том, что немецкие силы в Рурском промышленном районе больше не смогут угрожать его тыловым коммуникациям. <…>

После соединения передовых отрядов Брэдли с русскими где-то в районе Эльбы вторая и третья части большого плана предусматривали быстрое продвижение вперед обоих флангов. Удар в направлении на север должен был изолировать Данию, а удар в южном направлении должен был привести к захвату западных и южных горных районов Австрии. Во время начальной фазы наступления центральной 12-й группы армий под командованием Брэдли 6-я группа армий на юге (в составе 7-й американской и 1-й французской армий. – Ред.) и 21-я группа армий слева (севернее) в общем и целом должны были поддерживать главный удар Брэдли и одновременно стремиться продвинуться как можно дальше вперед по направлению к своим конечным целям.

С другой стороны, Брэдли, как только справится с поставленной перед ним задачей в Средней Германии, должен был поддержать Монтгомери [21-я британская группа армий] на севере и Деверса [6-я американская группа армий] на юге, в то время как те завершали последние фазы своего запланированного наступления.

С этим общим планом был ознакомлен и генералиссимус Сталин».

Англичане были рассержены действиями американцев. За посланием Черчилля президенту Рузвельту последовал меморандум генералу Эйзенхауэру, в котором британский премьер еще раз подверг критике американский оперативный план:

«Что касается меня, то должен сказать, создается такое впечатление, что смещение направления главного удара далеко на юг наряду с выводом 9-й американской армии из состава 21-й британской группы армий может так сильно растянуть фронт Монтгомери, что он будет не в состоянии выполнять первоначально предписанную ему наступательную роль при дальнейшем сохранении вражеского сопротивления. Я не знаю, какое мы получим преимущество, если не будем форсировать Эльбу. Если сопротивление противника ослабнет, чего вы, очевидно, ожидаете и что вполне может произойти, почему мы не должны форсировать Эльбу и продвинуться как можно дальше на восток? Поскольку русские южные армии уже входят в Вену и почти наверняка займут всю Австрию, это явилось бы важным политическим противодействием. Если мы сейчас добровольно уступим им еще и Берлин, хотя он находится в пределах нашей досягаемости, то это лишь укрепит их убежденность в том, что они добились всего в одиночку. <…>

Кроме того, лично я не считаю, что Берлин утратил свое военное, а тем более политическое значение. Падение Берлина оказало бы сильнейшее психологическое воздействие на способность немцев к сопротивлению на всей территории рейха. Пока Берлин держится, многие немцы считают своей обязанностью погибнуть в бою. По моему мнению, взятие Дрездена и соединение с русскими войсками в его окрестностях не принесет большой выгоды. Переведенные на юг подразделения германских министерств могут быть очень быстро продвинуты еще дальше на юг. Однако, как мне кажется, пока над Берлином развевается немецкое знамя, он, безусловно, представляет собой главный центр рейха.

Поэтому я предпочел бы, чтобы мы придерживались прежнего, выработанного при форсировании Рейна плана, а именно: чтобы 9-я американская армия, оставаясь в составе 21-й британской группы армий, продолжила наступление по направлению к Эльбе, а затем двигалась на Берлин. Это никоим образом не помешало бы вашему крупномасштабному наступлению в центре Германии, к которому вы сейчас с полным основанием приступаете вслед за блестящими операциями ваших армий на юге от Рурского промышленного района».

Активность Черчилля в вопросе наступления на Берлин осталась без последствий. О политической ошибочной оценке американцев пишет и Монтгомери:

«Мы потеряли Берлин уже в августе 1944 года, когда после победы в Нормандии так и не разработали разумный оперативный план.

Американцы никак не могли понять, что мы ничего не выиграем, если одержим победу с военной точки зрения, но проиграем войну политически. Последствия такой странной позиции мы вынуждены были испытывать со дня германской капитуляции и продолжаем испытывать их по сей день. Война – это инструмент политики. Как только становится ясно, что ты ее выиграешь, политические соображения должны влиять на ее дальнейший ход. Уже осенью 1944 года мне стало ясно, что та манера, с какой мы подходили к решению конкретных проблем, будет иметь далекоидущие последствия и в послевоенный период. Тогда у меня сложилось впечатление, что мы делали все, чтобы «испортить» дело, – и я убежден, что мы его испортили!»

В своих мемуарах Эйзенхауэр объясняет позднейшие разногласия с британцами по вопросу взятия Берлина недостатком информации: «У меня не было возможности узнать, из каких соображений он [Черчилль] исходил в действительности, во всяком случае, его протест положил начало активному обмену телеграммами».

30 марта Эйзенхауэр пишет в письме генералу Джорджу Л. Маршаллу: «Пожалуй, мне следует указать на то, что Берлин больше не является особо важной оперативной целью. Из-за больших разрушений этот город уже потерял свое былое значение для немцев. Даже германское правительство принимает необходимые меры для переезда в другой район Германии. Сейчас вопрос заключается лишь в том, чтобы собрать в кулак все наши силы для одной-единственной операции. Тем самым мы скорее добьемся падения Берлина и освобождения Норвегии… чем тогда, когда будем распылять свои силы».

В радиограмме от 7 апреля Эйзенхауэр пытается защититься от упрека в том, что он ознакомил Сталина со своим оперативным планом: «Направление депеши Сталину было чисто военной мерой, к которой я прибег на основании предоставленных мне начальниками наших объединенных генеральных штабов широких полномочий и инструкций. Мне даже не пришло в голову, что сначала я должен был опросить начальников генеральных штабов относительно этого вопроса, так как я считал, что один несу ответственность за целесообразность военных операций на данном театре военных действий. Я считаю совершенно естественным, что мною был направлен запрос главнокомандующему русскими вооруженными силами относительно направления и времени их следующего крупномасштабного наступления и что, в свою очередь, я ознакомил его с моими дальнейшими планами».

При этом Эйзенхауэр упускает из виду, что Сталин никогда не сообщал своим западным союзникам об оперативных планах Красной армии. Телеграмма главнокомандующего (западными) союзными войсками в Европе, поступившая в Москву 28 марта 1945 года, удивила Сталина. Но очевидно, что русские, опираясь на имевшуюся у них информацию, придерживались мнения, что западные союзники собирались как можно быстрее наступать на Берлин. 1 апреля маршала Конева вызвали с фронта в Москву.

«1 апреля 1945 года меня вместе с командующим 1-м Белорусским фронтом, Г.К. Жуковым, вызвали в Москву в Ставку. Как обычно, Сталин принял нас в своем просторном кабинете в Кремле. Длинный стол стоял посреди большой комнаты, стены которой были украшены портретами Суворова и Кутузова. Кроме Сталина присутствовали еще два члена Государственного Комитета Обороны, а также

А.И. Антонов, начальник Генерального штаба, и С.М. Штеменко, начальник оперативного отдела Генштаба. Едва успев поздороваться с нами, Сталин сразу спросил: