Счастливо оставаться! (сборник) - Татьяна Булатова

Тамара ненавидела кошку. Машке кошка нравилась. Тамара сгоняла прошмыгнувшую в квартиру оккупантку с кресла, выковыривала шваброй из-под дивана, Маруся визжала от восторга. Тамара не выдержала, созвала соседей и поставленным голосом объявила:

– Если вы не перестанете кормить кошку около моей двери, я ее отравлю.

За глаза Мальцевых начали называть живодерами, а лохматая тварь периодически проскальзывала в квартиру, к Машкиному удовольствию.

Пока Тамара торговалась с дворовыми гопниками, обещавшими освободить госпожу Мальцеву от кошачьей экспансии, на Маруськиной розовой попе появилось красное пятнышко, растущее не по дням, а по часам. Вызвали участкового педиатра по имени Аделина Захаровна, ткнули пальцем в отметину, задали вопрос:

– Не лишай ли, часом?

Усатая дама, с трудом оторвав взгляд от эротических изображений на стенах, сердито пророкотала:

– С ума сошли! Откуда у годовалого ребенка, до сих пор находящегося на грудном вскармливании, стригущий лишай? Исключительно – диатез. Пересмотрите питание, и все пройдет. И вообще не отрывайте от серьезной работы по пустякам.

Через неделю Тамара обнаружила диатез у себя на животе, еще через неделю – после долгожданного вечернего душа – на бедрах. Когда пятна появились на плечах, женщина снова забила тревогу.

Тревога барабанным боем гремела в телефонной трубке. Принимала сигналы умудренная врачебным опытом тетка.

– Томочка, – елейным голосом успокаивала та истерящую племянницу, – никакой не стригущий лишай. В крайнем случае – розовый. Ты – кормящая мама, у тебя нервное истощение. Попей супрастин.

– Я же кормлю! – рыдала в трубку покрывшаяся красными бляшками Тамара.

– Ну и что? – терпеливо спрашивала тетка.

На тридцать третий звонок родственница раздраженно предложила:

– Ну хочешь, я тебя отправлю к дерматологу?!

– Хочу! – заорала племянница в трубку и через минуту заказала такси.

Машина остановилась у желтого здания с решетками на окнах, и женщина скрылась в темноте больничного подъезда.

– Раздевайтесь, – скомандовал врач, так и не выйдя из-за стола.

Тамара с готовностью спустила джинсы.

– Одевайтесь, – вторично скомандовал доктор и пододвинул к себе рецептурный бланк.

– Что это? – дрожащим голосом спросила Тамара.

– Микроспория, – не глядя на пациентку, обронил дерматолог и брезгливо протянул рецепт. – Пятипроцентный раствор йода, потом – серно-дегтярную мазь. Два раза в день: утром и вечером. Через десять дней показаться. На спад не пойдет – госпитализирую. Тетушке – поклон.

Растерявшаяся Тамара так и не успела задать вопрос о том, что такое микроспория, и вылетела из кабинета. Ответ пришел сам собой, в виде ватманского листа, с которого «орала» красная надпись, заканчивающаяся на конце огромной молнией – САНБЮЛЛЕТЕНЬ. Чуть ниже красовалось загадочное слово «МИКРОСПОРИЯ». Тамара завороженно впилась взглядом в плакат, и через секунду лоб ее покрылся испариной. «Микроспория, – читала она, – в простонародье – стригущий лишай. Переносчиками являются больные животные. Как правило, кошки и собаки. Инкубационный период от пяти-семи дней до четырех-шести недель…»

Таксист терпеливо ждал свою клиентку, дочитывающую последнюю строчку пронзенного молнией санбюллетеня. Наконец Тамара вышла со словами:

– Это еще не конец.

– Еще не конец? – переспросил утомившийся от ожидания водитель. – А куда?

– В смысле куда?

– Куда едем-то?

– Сначала – в аптеку. Потом – домой, – приказала обладательница стригущего лишая таким тоном, как будто в машине сидел не просто водитель, а ее личный водитель.

Дома Тамару ждали зареванная Маруся и загрустившая свекровь:

– Ну что? – заботливо-встревоженно спросила Машкина бабушка, на что Машкина мать всхлипнула и с исчезающим достоинством произнесла:

– Микроспория.

– Да-а-а? – удивилась свекровь. – Это че?

– Микроспория-то? – небрежно переспросила Тамара с интонацией, которая прекрасно маскировала ее полное еще полчаса тому назад незнание. – Вы действительно не в курсе?

Галине Петровне не хотелось признаваться в собственной неграмотности в столь элементарных вопросах, и она стыдливо опустила глаза. «Как-то не припомню, дорогая и очень уж умная сноха», – пронеслось в ее уставшем от Маруськиного рева мозгу.

– Это… – у Тамары затряслись губы. – Это… стригущий лишай…

– Лиша-а-а-ай? – с нескрываемым облегчением протянула свекровь. – И че-о-о ты так расстраиваешься? Вот я помню, в детстве, еще в бараке жили, мамка возьмет чернильный карандаш, намуслякает его и обведет вокруг. Он и проходит. А еще… – Выражение лица Галины Петровны стало одновременно страшно таинственным и страшно смешным. – А еще… говорят, кровь от месячных помогает. Помажешь – и все.

Тамара представила себя обмазанной с ног до головы. Вспомнила знаменитый анекдот («Я ее убил и, наверное, съел») и про себя перекрестилась – не мой случай. Тем не менее не удержалась, чтобы не надерзить свекрови:

– А фекалии? Фекалии, Галина Петровна, не помогают от стригущего лишая?

– Это че? – изумилась Машкина бабушка.

– Дерьмо! – рявкнула Тамара и села за телефон. – Ты знаешь, – сообщала она по телефону очередной близкой приятельнице. – У меня лишай. Да. Самый настоящий. Конечно, стригущий. Нет никаких сомнений. И у Машки на попе. Откуда я знаю, как это получилось? Думаю, кошка. Нет, у меня нет кошки. Из подъезда забегала, может, скинула где. Что буду делать? Лечиться буду. Да нет, чего расстраиваться. Главное – на голове нет, а то бы пришлось стричься наголо.

Обзвонив круг посвященных, носительница неблагородного и примитивного недуга получила массу рекомендаций, часть которых носила характер народных суеверий. Например, интригующим голосом сообщала ей знакомая знахарка:

– Выйди днем на улицу и скажи первому попавшемуся мужчине: «Добрый вечер». А можешь собрать с запотевших от дождя окон воду и ею помазать. А еще – сверни газету кульком и сожги ее на фарфоровом блюдце, на нем выступит масло – лучше его средства не найти.

Тамара так и не рискнула здороваться с людьми в неурочное время – боялась сойти за сумасшедшую. Дождя, как назло, не было, а конденсат от жарящегося-парящегося считался непригодным. И, наконец, в ее доме не было ни одного подходящего по размеру фарфорового блюдца, на котором могла бы уместиться свернутая в кулек газета. В итоге женщина оставалась верна пятипроцентному раствору йода и серно-дегтярной мази, запах которой день на пятый стал для нее привычным и по-своему обнадеживающим.

На излете десятых суток Тамара с горечью обнаружила, что процесс не купируется, а под волосами на голове стали неявно проглядывать красные бляшки. «Наверное, себорейный дерматит», – ставила себе она лжедиагноз. Этой же версии придерживался и Виктор, не видевший свою жену уже добрых полмесяца по причине пребывания в стольном граде Москве на очередных курсах повышения неповышаемой, в сущности, квалификации.

– Ты тоже так думаешь? – вопрошала супруга по телефону томящаяся от неизвестности Тамара.

– Да я практически уверен! – оптимистически подтверждал Виктор, но на душе дремало странное беспокойство.

Такое же чувство будило Тамару каждую ночь: она раздевалась перед зеркалом, расплетала косу и рассматривала кожу головы через небольшую лупу: что-то было!

– Что-то есть! – наконец-то позвонила она тетке-докторессе и зарыдала. – Он меня запрет в больнице. Я к нему не пойду-у-у-у…

Тетка задумалась и вдруг неожиданно согласилась поднять самые ценные врачебные связи, тщательно сберегаемые для экстренных случаев и VIP-персон. Тамара к числу последних не принадлежала, в родственной иерархии занимала самую последнюю ступеньку, на которой, возможно, располагались покойная свекровь ее тетки, некоторые соседи и продавщицы окрестных магазинов. «Лед тронулся», и Тамара оказалась перед самой заведующей кожвендиспансером – Ниной Ибрагимовной Шемякиной.

Нина Ибрагимовна Шемякина была любимым клиентом магазина «Пышка» (название подразумевало размерный ряд, начинающийся с пятьдесят шестого размера), верным пациентом доктора Борменталя (по паспорту – Тютькина), авантюриста-диетолога, и главой местного КВД. За глаза сотрудники называли ее Бомба, а в глаза – подобострастно Ниночка Ибрагимовна. Справедливости ради надо отметить, что это была очень красивая, большая и ухоженная Бомба. Бомба-радость. Бомба-счастье. Именно такие чувства испытывал ее супруг, разглядывая под полупрозрачным пеньюаром рельеф рубенсовского тела. Нечто похожее снисходило и на рыночных продавцов, от восторга цокающих языком и закатывающих глаза. От этого Ниночкин муж багровел и соглашался на любую предложенную цену в страхе, что супруга начнет торговаться и в результате злосчастный торгаш запишется к ней на прием.