Московские встречи - Иван Рахилло

Но, несмотря на все лишения и неудобства, в доме шла глубокая, напряжённая работа над новыми произведениями. Вечерами собирались обычно в столовой и здесь, после ужина, часто очень скудного, при свете керосиновой лампы, читали друг другу только что написанное или вспоминали какие-либо интересные истории.

Викентий Викентьевич Вересаев, работавший в то время над книгой о Пушкине, рассказывал нам много любопытного о жизни поэта, о его друзьях и недругах, о вновь найденных документах. Ему задавали самые неожиданные вопросы, например: мог ли царь предупредить дуэль, верно ли, что лейб-медик Арендт по указанию Николая неправильно лечил раненого поэта, изменяла ли Пушкину его жена?

— О жизни Наталии Николаевны существуют самые противоречивые мнения, — говорил Вересаев своим глуховатым баском. — Её красота привлекала к себе внимание в самых высших кругах. Императрица выразила желание, чтобы она бывала при дворе. Император за ужином садился с ней рядом. Жизнь её проходила в непрестанных увеселениях, празднествах и балах. Пушкин обязан был повсюду сопровождать свою жену, и Друзья с горечью наблюдали, в каких ужасных для творчества условиях жил поэт.

Натальей Николаевной увлекся Дантес. Недруги Пушкина стали распространять различные слухи, порочащие имя поэта и его жены. Пушкин имел все основания заподозрить в одном из самых злостных клеветников голландского посланника барона Геккерена, развратника и негодяя, но, считая неудобным вызывать на дуэль дипломатическое лицо, вызвал на поединок его приемного сына Жоржа Дантеса.

Старый барон испугался за жизнь и карьеру сына и лично поехал к Пушкину, чтобы упросить его отсрочить поединок на две недели… А вот зачем понадобились Геккерену эти две недели, — вопрос этот, пожалуй, остается самым неясным до наших дней. По-видимому, надо было сразу замять скандал. Чтобы предотвратить дуэль, Геккерены сочинили версию о том, что Дантес ухаживал не за женой Пушкина, а за её старшей сестрой, Екатериной Николаевной Гончаровой, которая жила у Пушкиных. Дантес в тот же день сделал ей предложение. Всему Петербургу была понятна эта трусливая и позорная уловка блестящего красавца и кавалергарда. Пушкин взял свой вызов обратно.

Но вот странно, прошло всего две недели, и тот же самый, напуганный до смерти старик вдруг становится неузнаваемым. Он начинает пускать в ход самые низкие средства, идёт на сводничество своего приемного сына с женой поэта, распускает о Пушкине сплетни, действуя нагло и открыто, всеми своими поступками давая понять, что дуэли он теперь не боится. И Пушкин вынужден снова послать вызов.

…Тут в нашем рассказе придётся сделать небольшое отступление, чтобы сообщить читателю об одном любопытном событии, происшедшем в тот осенний дождливый вечер в малеевской столовой. Дело в том, что у нас гостил тогда приезжий из города Архангельска. Это был человек молчаливый и нелюдимый. Во время ужина все садились обыкновенно за длинный стол, а наш архангельский гость устраивался за отдельным столиком ко всем спиной, лицом в угол. Он ни с кем не разговаривал, но Вересаева слушал всегда с редкостным вниманием. И вот этот молчаливый и угрюмый отшельник неожиданно задал Вересаеву странный вопрос: почему в период между первым и вторым вызовами на дуэль в Архангельске очутился посланный от Геккерена? Дело в том, что наш архангельский гость случайно наткнулся — не то в домовой книге, не то в книге для приезжающих — на имя некоего человека, приехавшего от Геккерена и поселившегося на улице, где жили оружейники.

Этот вопрос, неожиданно раздавшийся из темного, неосвещённого угла, привел Вересаева в неописуемое волнение. Встречаясь с Викентием Викентьевичем много лет кряду, я ни разу не видел его в таком возбуждении. Он начал допрашивать архангельского гостя с необъяснимым пристрастием. Ему хотелось знать все: откуда известно, что посланный был именно от Геккерена, почему запись связана с улицей, где проживали оружейники, точно ли это было накануне дуэли?

Нам тогда, конечно, было совсем невдомёк, какое отношение имел этот по виду незначительный факт к дуэли Пушкина. На Оружейной улице, как рассказал гость, в прошлом жили знаменитые архангельские оружейники, большие умельцы и мастера различного вида вооружения — пистолетов, ружей, кольчуг и кольчужных сеток.

Трудно передать словами ту несвойственную возрасту и характеру Вересаева взволнованность, с какой он стал шагать по столовой, нервно теребя седую бородку и то снимая, то надевая на нос свое старинное пенсне.

Наконец, остановившись посреди столовой, Викентий Викентьевич поднял руку и взял с нас слово, что никогда и нигде, ни при каких обстоятельствах никто из нас до его разрешения не обмолвится о том, что слышал здесь сегодня, так как, возможно, мы являемся свидетелями раскрытия одной загадки, касающейся убийства Пушкина.

После этого он вынес из своей комнаты объёмистую папку с бумагами.

Мы с нетерпением следили за его тонкими, сухими руками, раскладывавшими на столе бумаги.

Лампа нещадно чадила.

Сощуренно всматриваясь в написанное, Вересаев продолжал отвечать на наши вопросы.

— Тут спрашивали о царе, о его роли во всей этой истории. Не все поступки Николая объяснимы. Царь наверняка знал о дуэли и опасности, грозившей Пушкину. И жандармы неспроста были посланы Бенкендорфом в другом направлении. Однако научными данными опровергается легенда о том, будто Николай дал указание своему лейб-медику Арендту лечить Пушкина неправильно. Как врач я занимался этим вопросом. Послушайте, как описывает картину дуэли в своём письме к князю Вяземскому секундант Дантеса виконт д'Аршиак! — И Викентий Викентьевич поднёс бумагу ближе к лампе.

«Было половина пятого, когда мы прибыли на назначенное место. Сильный ветер, дувший в это время, заставил нас искать убежище в небольшой еловой роще. Так как глубокий снег мог мешать противникам, то надобно было очистить место на двадцать шагов расстояния, по обоим концам которого они были поставлены. Барьер означили двумя шинелями; каждый из противников взял по пистолету. Полковник Данзас дал сигнал, подняв шляпу. Пушкин в ту же минуту был у барьера, барон Геккерен сделал к нему четыре или пять шагов. Оба противника начали целиться. Спустя несколько секунд раздался выстрел. Пушкин был ранен. Сказав об этом, он упал на шинель, означавшую барьер, лицом к земле и остался недвижим. Секунданты подошли. Он приподнялся и сидя сказал: «Постойте!» Пистолет, который он держал в руке, был весь в снегу, он спросил другой. Я хотел воспротивиться тому, но барон Геккерен остановил меня знаком. Пушкин, опираясь левой рукой на землю, начал целить; рука его не дрожала. Раздался выстрел. Барон Геккерен, стоявший недвижно после своего выстрела, упал в свою очередь раненный.