Голоса выжженных земель - Андрей Гребенщиков

Иван не помнил, как все произошло. Света только что бежала перед ним и вдруг, словно налетев на невидимое препятствие, застыла на месте. Что-то ударило ее в плечо, в грудь, в живот. Словно невесомая кукла, она отлетела назад. Врезалась спиной в стенку. И медленно, очень медленно скользнула по ней вниз, оставляя за собой кроваво-алый след.

Глухие пистолетные выстрелы Иван слышал, как в тумане, сквозь плотный, почти осязаемый воздух. Первый, второй, третий — тело любимой приняло их все, лишь последняя, четвертая пуля, будто сжалившись над бренной, хрупкой красотой, чиркнула по стене и рикошетом ушла в красную пелену аварийных фонарей.

Дозорный не знал, откуда в его руке взялся ПМ, не чувствовал, как нажимал на курок, не понимал, что за странный светловолосый человек роняет из рук оружие, хватается руками за обезображенное лицо и падает ниц уже без движения.

Сдавленный крик Живчика: «Это тот блондин! Ты убил его!» прошел мимо ушей, а перед глазами застыла только крошечная изломанная фигурка, прошитая насквозь беспощадным свинцом.

Иван сорвал противогаз с бледного, измученного лица. Глаза — зеленые, как изумруды, глубокие, как сказочные древние моря, — были открыты, но уже ничего не видели. Стекло. Равнодушное, холодное. И нет больше жизни по ту сторону…

Мальчишка заорал, разрывая голосовые связки, раздирая страшным воем гортань. Эхо катилось волной по туннелям, заглушая сирену, захлестывая отчаянием и болью.

Костя сжался, его бил озноб. Слишком быстро и слишком много всего произошло… Светы больше нет. Горечь утраты нахлынет позже, и скрутит, и завертит в сумасшедшем водовороте бессилия. А еще — вина, неизбывная вина за друга, которого вел за собой и не уберег.

Но чтобы наступило «позже», нужно выжить сейчас. Погоня близка! Блондин опередил всех, разменяв свою жизнь на Светину. И их с Ванькой ждет та же участь, только удастся ли захватить кого-нибудь с собой? Как же не хочется умирать…

Живчик склонился над девушкой и осторожно закрыл ее глаза, устремленные в вечную пустоту. Хотелось прошептать несколько важных слов на прощание, но он только легко коснулся губами ее щеки и тихонечко сжал безвольную руку: «Прости меня».

В следующую секунду, резко выпрямившись, Федотов схватил в охапку Ивана — уже затихшего, но безучастного, с мутным, остановившимся взором. Тот не сопротивлялся, покорно, механически вышагивая вслед товарищу.

Правый, спасительный коридор очень скоро вывел их к вертикальной лестнице, упирающейся в массивный, громоздкий люк. Невзрачная черная кнопка сервопривода, что обнаружилась рядом с нижними рядом ступеней, привела его огромную крышку в движение — та, истошно воя электрическими «мышцами», поднялась и застыла, обнажив кусочек предрассветного неба. Выход на поверхность. Как же все просто! Стоило лишь повернуть в правильную сторону, и все было бы по-другому…

Прежде чем возвращаться, предстояло подготовиться к встрече с дневным солнцем — коварным и безжалостным светилом, выжигающим своими лучами все вокруг. Костя нацепил Ване под «намордник» плотную непрозрачную повязку, главным и единственным предназначением которой являлась защита зрения. На себя Федотов натянул противогаз с темными окулярами-светофильтрами. К сожалению, второго такого в его бездонном мешке не нашлось. Теперь, приняв необходимые меры предосторожности, можно было выдвигаться.

Пребывающего в оцепенении Мальгина пришлось поднимать наверх чуть ли не силой — Ваня не мешал, но и помощи от него в таком состоянии ожидать не приходилось. На подъем ушло несколько драгоценных минут, и когда друзьям, наконец, удалось ступить на долгожданную землю, шум погони — топот ног и гул множества голосов — раздавался уже совсем отчетливо.

Закрыв люк дублирующей кнопкой, расположенной почти у самой поверхности, с внутренней стороны «колодца», Живчик в несколько приемов соорудил «растяжку», после некоторых колебаний вставив в нее жутко дорогую РГД-5.

Мысль о том, что впервые в жизни он готовит ловушку для человека, неприятно холодила. Однако времени для колебаний и сомнений не оставалось — Ботаническая ждала своих детей.

Взрыв прогремел через несколько минут после того, как поредевшая группа углубилась в лес. Несмотря на спешку, шли все равно слишком медленно — будто ослепший, впавший в прострацию Иван скорому передвижению никак не способствовал. Живчик вел товарища за руку, стараясь обходить ямки, бугорки, корни и прочие лесные напасти, с маниакальным упорством лезущие под ноги, однако тот все равно постоянно спотыкался и нередко валился наземь.

Поняв, что так от погони не уйти, Федотов изменил направление с очевидного для преследователей северо-востока, ведущего напрямик к родной станции, на север. Теперь друзьям предстояло совершить значительный крюк длиною в пару лишних километров, к тому же не через самые спокойные земли. Однако выбора не оставалось — несколько жалких минут форы таяли на глазах, еще немного и…

Что там «и», Костя проверять на собственной шкуре не собирался, тем более речь шла не только об их жизнях — родной и единственный дом был в опасности. Увиденное и услышанное в безымянном подземелье не шло из головы.

Артура с противным голосом сын начстанции узнал сразу. Федотов-старший частенько брал маленького Костю на соседскую станцию, когда посещал ее с дипломатическими визитами. Потому всю чкаловскую «верхушку», начиная от злобного «полуполковника» Сызранова, страдавшего по так никогда и не полученному званию, и заканчивая отцовским коллегой, начальником Чкаловской мягкотелым мямлей Дмитричем, каким-то чудом удерживавшим свой пост все последние годы, Живчик знал сызмальства. Павел Семенович удивлялся политическому долгожительству столь слабой фигуры, как Дмитрия, объясняя этот феномен тем, что в таком гадюшнике, как ЧК (так отец именовал Чкаловскую, родную же станцию обычно называл Ботой), где куча группировок борется за власть, на троне удержаться может только такая вот безвольная и потому всех устраивающая размазня, человек-компромисс.

По-настоящему зубастые хищники обитали при «компромиссе» в скромном чине замов.

Один из них — Артур Шарифович, ставленник реваншистов-военников, тип скользкий и неприятный, не нравился обоим Федотовым. Как оказалось, не зря…

«А ведь отец сейчас в самом логове». — Константин тщетно гнал от себя страшную мысль, но не думать о единственном родном человеке не мог.

Мир, еще вчера казавшийся увлекательной книгой, полной тайн и опасностей, населенной сказочными чудовищами и мифическими героями прошлого, оказался кровавой ареной, побеждали на которой предатели и лжецы. Живчик не страдал инфантилизмом, но чуть идеализировать и приукрашивать не слишком радостную действительность себе позволял. И вот иллюзиям пришел конец. Отец среди врагов, а Бота, любимая, надежная Бота, готовится на заклание чужим властолюбивым амбициям, приносится в жертву зависти и подлости.

«Что сейчас творится в душе у Ваньки?» — Живчик пристально посмотрел на друга. Противогаз надежно скрывал любые эмоции и чувства, однако Костя отчего-то был уверен: под толстым слоем резины — только пустота и одиночество. «Господи, зачем я потащил их… Они же совсем дети, ничего, кроме станции, не видели. Поиграл в доброго сказочника…»

— Дедушка, что такое «мидзару, кикадзару, ивадзару»?

— Ваня, мы столько раз читали эту притчу. Ты должен вспомнить. Сам.

— Но я был слишком маленький, чтобы понять и запомнить!

— Для мудрости нет возраста. Ты знаешь ответ, не давай мозгу лениться.

— Дедушка, я очень скучаю, мне плохо без тебя, так одиноко…

— Одиночество — не самое страшное в проклятом, низвергнутом ниже ада мире… Впереди ждет долгая дорога, полная лишений и боли. Ты должен быть сильным, чтобы пройти ее до конца.

— Но я не хочу…

— Кто-то должен искупить… Я не понимаю.

— Понимание обязательно придет. Мидзару, кикадзару, ивадзару…

Иногда Живчику казалось, что Ванька что-то бормочет, разговаривает с кем-то. Костик пытался прислушиваться, однако разобрать ничего не мог. Оставалось только надеяться, что друг справится. Федотов прекрасно помнил, как долго Ванька отходил от смерти деда, но тот хоть умер своей смертью и не так… неожиданно. Вот только что Светик легко и упруго неслась вперед, без труда обходя более сильных ребят, и вдруг все оборвалось — за миг, крошечный, ничего не значащий миг, перерубивший молодую жизнь. Сказка оказалась очень страшной… Конечно, Живчику приходилось видеть смерть — поверхность исправно собирает дань душами подземных жителей. Однажды на его глазах обрушился многоэтажный дом, и троих сталкеров завалило в подвале. Двоим повезло, они погибли мгновенно, а вот последний умирал несколько дней… Обе станции посылали спасателей, пытались разобрать завалы, однако с первых же минут всем и каждому было понятно — без тяжелой техники делать здесь нечего. Всем, кроме погребенного заживо, обреченного на страшные, бесконечные часы одиночества, без права на надежду и чудо. Он кричал, плакал, умолял и проклинал, а сам даже не мог нажать на избавительный курок — ему перебило позвоночник.