Петька - Генрих Книжник

Потом он ненадолго вылезал на берег, отогревался на солнце и снова лез в воду. Дышал он ещё трудно, напрягался так, что болело тело, зажмуривал изо всех сил глаза, но с каждым разом проплывал всё больше. Радость стала спокойнее, ушла внутрь, но не убывала: теперь он умеет плавать и научился этому почти сам.

Тень от большой берёзы вытянулась и накрыла их пляжик. Солнце было теперь только на воде, греться стало негде.

— Домой пора, — сказал Борька, — есть охота.

— Ага, — подхватила Нинка, — картошки бы сейчас с маслом, укропом и огурцом. И мяса с зелёным луком. — И глаза у неё загорелись.

И тут Петька понял, что невероятно голоден. Быстро и молча собрались, быстро и молча шли домой, не обращая особого внимания даже на крапиву. Петька представлял себе густые тёткины щи со сметаной или дымящуюся картошку с мясом и глотал слюну. Борька время от времени оглядывался и говорил: «Ох и пожрём, когда придём», и тогда слюну дружно глотали все трое. Но когда Петька вспоминал, что он уже умеет плавать, он забывал о еде. «Я ещё лучше научусь. Я с дядькой на озеро стану ходить, там далеко стану плавать, а дядька и Борька рядом. А Нинка у берега с тётей Ксенией. А за нами плывёт Серый: морду вытянул, уши прижал — догоняет. Выйдем на берег — он отряхнётся, брызги во все стороны полетят, Нинка пискнет, а тётя Ксения рукой заслонится и засмеётся. Мы все ляжем на горячий песок, а он уляжется рядом, язык высунет и будет лежать. Хочу собаку. А папе и маме я не скажу, что умею плавать, и дядьку с тётей предупрежу, чтобы не говорили. Они сюда приедут, мы все купаться пойдём, я осторожно войду в воду и вдруг как поплыву! Папа весь вперёд подастся, про сигарету забудет, а мама закричит: «Петя, боже мой, осторожнее, не утони!» А потом закричит: «Плыви обратно, там глубоко. Алексей, что ты сидишь, плыви за ним!» А папа возьмёт её за руку и ничего не скажет, и она станет молча ждать. И я приплыву обратно и спокойно выйду на берег. Папа скажет: «Молодец. Давно научился?» А я скажу: «Недавно. Тренироваться ещё надо».

На всякий случай деревню обошли лесом, прошли, пригнувшись, через кусты и проскочили в Петькин двор. Оттуда Борька через забор сразу перелез к себе, а Нинка побежала домой — ей было дальше всех. И тут только Петька почувствовал, как он голоден и как устал. Разогреть обед сил не было. Он налил себе молока, отрезал большой ломоть хлеба, намазал его маслом и, зажмурившись, вонзил в него зубы. Ему показалось, что ничего вкуснее он в жизни не ел.

«Тётя с дядей придут — пообедаю с ними», — вяло подумал он. Доев хлеб и допив молоко, он взял книжку и пошёл в комнату. Он повыше подбил подушку и лёг, собираясь читать, но скоро отложил книжку.

«Хороший сегодня день, — думал он, глядя в потолок. — Очень хороший. Плавать научился, Витьки не было, бобровый домик видел. Если бы не Витька, все бы дни такие были. А Борька молодец, плавать меня научил. Не дразнился, что не умею, не командовал. И Нинка не смеялась. Я потому так быстро и научился, что мне не стыдно было. Хорошие они друзья. И я буду им верным другом. А когда уеду в Москву, буду писать им письма, а они будут мне отвечать».

Петька стал думать, что он напишет Борьке, а что — Нинке, как потом положит письма в конверты, как понесёт и опустит в почтовый ящик. Как будет получать от них письма, читать и вспоминать про лето. А пока ещё лета впереди много, и это очень хорошо.

А на зимние каникулы Борька с Нинкой приедут в Москву, а он, Петька, попросит маму достать им билеты в театр, и они все вместе пойдут. Борька будет смотреть молча, а потом скажет: «Здорово!» А у Нинки станут большие и тёмные глаза, и она ничего не скажет…

Сквозь сон Петька слышал, как тётя и дядя советуются, будить ли его, чтобы накормить, и хотел сказать, чтобы разбудили, но не смог и заснул крепко-накрепко.

Утром Петьку разбудил Борька.

— Слышь? Отец опять удочку требует.

— А ты?

— А я чего? Говорю, бабка не пускает, а то давно бы принёс.

— А он?

— Сказал, что с бабкой на сегодня договорился: отпустит.

— Витька в деревне?

— Тут.

— Ой как не хочется. Даже если Серого взять с собой.

— А мне, думаешь, хочется?

— Борька, ты скажи отцу, чтобы он на озере рыбу ловил. И удочки тащить не надо: они уже там.

— Небось догадался, не дурак.

— А он что?

— А он говорит: «То моё дело, где ловить, а твоё — удочки вовремя принести. Завтра на месте не будет — считай, доверие потерял». А его удочкой ты ловил.

— Я удочку пока у дядьки возьму и твоему отцу отдам. А как Витька уедет куда-нибудь, мы с тобой сходим за ней. Или дядьку попрошу со мной сходить.

— Это что ж, — сказал Борька, — пока Витька в деревне, нам со двора и носа не высунуть?

Петьке вдруг стало так муторно, что он должен сидеть и бояться, а какой-то там гад Витька живёт в своё удовольствие, ограничивает его личную свободу, не даёт нормально отдыхать. Даже в собственном дворе нужно всё время быть настороже: вдруг полезет. А как же гантели? За ними ведь надо пойти к магазину. Прощай, значит, мечта о могучей силе? И плавать он научился, надо обязательно закрепить навык, а то можно разучиться…

И тут Петька возмутился:

— Хватит нам трусить. Пойдём за удочками. Собаку возьмём и пойдём. Прямо сейчас!

— Пойдём. Только лесом, а не дорогой. Ни к чему нам с ним встречаться, даже при собаке. Кто его, пса твоего, знает, может, он в этот раз заступиться за нас не захочет. Я одну тропу знаю, через овраг, Витька сто лет искать будет — не найдёт. Побегу я, пока бабка не позвала. Мне ещё воды притащить надо и Нюське молока дать.

Петька умывался, ел, мыл посуду и представлял себе, как они с Борькой идут лесной тропинкой, впереди на длинном поводке бежит Серый и оглядывается на него, Петьку, не будет ли приказаний. Они идут смело, и вот — Витька. Стоит, как обычно, привалившись к дереву, нога за ногу, кепка на носу, руки в карманах. А Серого в траве не замечает. Вот Витька отклеивается от дерева и идёт, не торопясь, к ним. А они с Борькой стоят рядом и ждут. Борька насупился, глядит в землю, а он, Петька, прямо и смело смотрит Витьке в глаза. Витька не выдерживает взгляда, юлит глазами, но идёт, и вот уже нехорошо, как умеет только он, улыбается и говорит: «Рад вас видеть. Соскучился как-то…» Петька крикнет Серому: «Взять!», пёс зарычит тихо и грозно, Витька побледнеет, повернётся да ка-ак побежит, завизжит — и на дерево, а Серый все штаны ему уже оборвал, как Волку из «Ну, погоди!». Витька висит на ветке, Серый внизу прыгает, а они с Борькой хохочут-заливаются.

Картина получилась такая сладкая, что Петька даже зажмурился. «Надо будет колбасу с собой захватить, Серому дать, — подумал он. — Тогда в следующий раз он Витьку ещё лучше драть будет».

— Возьмём колбасу, — обратился он к псу, сидевшему возле стола.

Серый переступил передними лапами и облизнулся. Хвост задвигался по траве.

«Выучил слово, — подумал Петька. — Способный пёс. А где взять поводок для него? Или верёвку покрепче? Вон он какой здоровый, плохую верёвку сразу порвёт».

Подходящий ремешок нашёлся в сарае, где много всяких разных ремней и верёвок висело на деревянных колышках, вбитых в опорные столбы. Ремень был тонкий и мягкий, как раз такой, как нужно. Петька зацепил его за дверную ручку и дёрнул, чтобы проверить прочность. Ремень был очень прочный. Мёртвым узлом привязал Петька ремешок к ошейнику Серого, а на другом конце сделал узкую петлю, чтобы не соскочила с руки. Ведь если Серый убежит от него, то он, Петька, останется совсем беззащитным в глухом лесу, и его не спасёт уже никто. Петька с трудом просунул левую руку в петлю, в правую взял палку, чтобы прорубать ею дорогу через лесную чащу, как делали все путешественники по Африке и Южной Америке. Правда, у них для этого были большие ножи — мачете, а не палки, но ведь и здесь не джунгли, а какой-нибудь овраг с крапивой.

Петька был готов, а Борьки всё не было. Серый уже давно подпрыгивал и заглядывал Петьке в глаза. Наконец Петька не выдержал.

— Борька! — закричал он, повернувшись к забору. — Скорей давай.

Над забором показалось хмурое Борькино лицо.

— Не могу я. Бабка вдруг в гости засобиралась, с Нюськой надо сидеть, прививки у неё. Куксится.

— Ты скажи бабке, чтобы завтра пошла. Или сегодня, но после обеда.

— Сказал ей, а она: «Неча шляться. С сестрой посиди, роднее будет».

— А удочка как же? Отец ведь велел.

— И про удочку сказал, а она говорит, что она отцу мать, потому и приказ его для неё — бессильный.

— Убеги, Борька, а? Ну что она тебе сделает?

Борька тоскливо поглядел вдаль, где стояли леса, лежали озёра и была воля, хоть и тревожная, опасная, но воля.

— Не могу, отец и мать сердиться будут. Одно дело — работу не сделать, другое — бабку из дому не пустить.

И понял Петька, что не пойдут они сейчас тайной тропой по лесу, с верным псом на поводке, не будет дразнящей весёлой тревоги в груди, захватывающего чувства настоящей опасности, не придётся им перебрасываться отрывистыми фразами на ходу, когда понимаешь друг друга с полунамёка и не нужно ничего объяснять. Не будет встречи с Витькой и победы над ним. И всё из-за того, что Борька боится бабки.