Вангол - Владимир Прасолов

Месяцем раньше с этого же перрона Степан и Мария уезжали к новому месту службы старшего лейтенанта Макушева. Майор Битц всегда выполнял свои желания и добился перевода Макушева к себе. Не знал ни Битц, ни Макушев, что этот скорый переезд спас их обоих. Они просто выпали из поля зрения особистов в период наиболее активной чистки рядов НКВД. На новом месте Битц принимал дела начальника лагеря из рук единственного уцелевшего из всей лагерной администрации начальника отряда. Его предшественник, замы и все начальники служб были недавно арестованы. Вакансий было много, и в главупре ему не отказали в быстром переводе Макушева. Сейчас, сидя в своём кабинете, он под звуки песни из нового фильма «Трактористы», лившейся из настенного радио, как всегда, внимательно изучал личные дела подчинённых. На новом месте нужно было вновь создавать свою систему. Битц хорошо знал своё дело и тщательно подбирал людей, комплектуя команду по главному принципу, принципу личной преданности. Ему было не так важно, почему этот человек предан, страх или авторитет начальника тому причиной, главное, чтобы он был от него зависим и беспрекословно выполнял его волю. Макушев по прибытии был назначен начальником комендатуры лагеря, в лагерную медчасть была оформлена и его молодая жена. Битц до конца не доверял вообще никому, таков был его характер. На Макушева он мог положиться как на ответственного и исполнительного офицера, не сомневаясь в его личной преданности. Обоснованно считая Макушева человеком простым и прямолинейным, Битц был уверен в его порядочности. Людьми такого склада характера ему было легко управлять. Сделав однажды добро такому человеку, Битц мог рассчитывать на как бы пожизненную эксплуатацию. Главное, чтобы человек не сомневался в его принципиальности и справедливости. Эти простаки почему-то упорно верят в существование таких понятий в отношениях между людьми. И жизнь их ничему не учит, удивлялся Битц. Сто раз, обманутый и одураченный, человек всё равно верит в то, что хороших людей на земле больше и есть какая-то справедливость, и она всё равно восторжествует. Нет, Битц был умнее, он предпочитал другой жизненный принцип. Хочешь жить — умей вертеться. Умей вовремя покорно склонить голову и вовремя укусить, а схватив, держать мёртвой хваткой. Тут уж не до принципов, выживает сильнейший, Битц был убеждён. Он был умён, в этом была его главная сила. Чтобы выжить в предлагаемых жизнью обстоятельствах, ему хватало ума тщательно свой ум маскировать.

Его нынешнее начальство, мягко говоря, не блистало образованностью и не жаловало подчинённых, умеющих писать без ошибок. Зато лагерь был забит грамотными и образованными людьми. Их письма в судебные и партийные органы пачками ложились на стол начальника лагеря. Это были письма людей, наивно полагавших, что их где-то услышат и кто-то справедливый, вмешавшись в их судьбу, исправит допущенную в отношении к ним ошибку. Они клялись в своей честности и преданности, обещали добросовестным трудом доказать свою невиновность и непричастность к тем врагам народа, которых справедливо карал меч социалистического правосудия. Писали жалобы и прошения, конечно, не все, но писали и на что-то надеялись многие. Им было невдомёк, что в стране работала страшная мясорубка, что под прикрытием надуманных, благородных идей в стране вовсю правил закон волков. Страх пропитал сознание и души простых людей, он вселился в их жилища и залез под одеяла их постелей. Он заставлял людей вздрагивать от каждого ночного стука в дверь или скрипа тормозов остановившейся машины. Повальные аресты в армии и на флоте, безжалостное клеймение и уничтожение сотен видных и ещё недавно прославляемых государством людей, ежедневные списки выявленных и арестованных врагов народа в центральных и местных газетах — всё это обрушивалось на головы оболваненного народа под звуки бравурных гимнов и маршей в честь вождя и любимого всем народом учителя, товарища Сталина.

Писатели и поэты, восторгаясь скромностью и простотой вождя, писали о нём стихи и прозу, песни о любимом вожде пели пионеры и школьники, солдаты и матросы чеканили под них строевой шаг. Песни лились из репродукторов в коммунальных квартирах и бараках рабочих, колхозных клубах и цехах заводов. Ни один народ так не любил и не прославлял своего вождя. Его нельзя было не любить, не любить его было опасно для жизни. Для жизни любого человека, невзирая на возраст и заслуги, чин и звание, родственные отношения и привязанности, невзирая ни на что. Он это доказал, и это вросло в сознание абсолютного большинства. Но не всех.

Битцу было интересно, а с некоторых пор стало необходимо изучать дела тех, кто пытался хоть как-то бороться с тем насилием, которое происходило в стране.

Такие дела ему попадались исключительно редко. Во-первых, потому что абсолютное большинство людей, действительно представлявших угрозу власти, расстреливались и их дела ложились в секретные архивы. Во-вторых, потому что в огромной массе дел даже такому опытному специалисту, как он, очень трудно было найти дела не мнимых, а настоящих врагов власти. Не народа, как было выгодно их называть коммунистам, а именно — врагов власти коммунистов. Из тысяч прошедших через его руки дел он не мог похвастаться и десятком таких. Недавно ему повезло, кажется, он натолкнулся на такое дело, вернее, не дело, дело было обычным стандартным полуфабрикатом, он натолкнулся на человека, мыслящего человека. Один из его сексотов перехватил письмо, которое сейчас читал Битц. В нём были стихи.

Всё стало ясно,мы переродились!Смешенье крови в замкнутой среде.С рожденья до седых волосмы с чем-то воевали, бились,а оказалось — не разобрались в самих себе!Не разобравшись, мазали, чернили!Без долгих разговоров под расстрел,а оказалось, заживо мы гнили!Не стало мудрецов, сбежали, кто успел!Какая горькая судьбина!От чистоты души народскотине вечно подставляет спину!Сидит подлец на подлецеи лозунги орёт!А бедный наш народ везёти думает: хоть тяжко под ярмом,но движемся вперёд!Эй, барин-секретарь,поправь подпругу, жмёт.Сказали, сделали, и вновь по кругу.В глаза уж друг не смотрит другу.А колея всё глубже, всё тесней!Уж ноги без обувки поднимаем,поверив в то, что сверху им видней,молчим и тащим воз, не понимая,что гибнет русская земля, сгорая!Мы не живём, а тихо вымираем!

Да, за такие стихи автору помажут зелёнкой лоб, это точно, думал Битц, решая, что делать. Он обязан был дать этому материалу ход, и тогда заключённого Егора Ивановича Прохорова, осуждённого за вредительство инженера-железнодорожника, особисты увезут из лагеря, и он уже наверняка никогда о нём не услышит. Так он и сделает, но не сейчас. Интеллектуалу Битцу хотелось увидеть этого человека и поговорить с ним. Изучая лицо заключённого по фотографии в деле, он увидел твёрдую волю, ум, решительный и мужественный характер Прохорова. Вызвав дежурного офицера, Битц дал распоряжение после ужина доставить к нему заключённого Прохорова. Около семи часов вечера в кабинет начальника лагеря вошёл высокий, широкоплечий мужчина с открытым взглядом серо-голубых глаз. Коротко остриженные волосы его были какого-то неопределённого тёмно-серого цвета, седина забелила виски. Грубовато слепленное лицо скрашивал широкий выпуклый лоб и крепкий, чуть выступающий подбородок. Тёмные круги под глазами и опущенные уголки тонких губ говорили об усталости.

— Заключённый Прохоров доставлен по вашему приказанию, — доложил дежурный и, подчиняясь жесту Битца, вышел из кабинета, тихо закрыв за собой дверь.

— Ну, здравствуй, Прохоров, присаживайся, вот папиросы, кури.

Битц, встав из-за стола, показал Прохорову на стул и положил пачку папирос на стол.

— Спасибо, гражданин начальник, но я не курю, а присесть можно, целый день на ногах. Слушаю вас, гражданин начальник, зачем меня вызвали? — глядя прямо перед собой, спросил Прохоров.

— Мне понравились твои стихи, Егор Иванович, вот решил лично с тобой познакомиться, люблю поэзию. Давно пишете?

— Что-то вы спутали, гражданин начальник, какие стихи в зоне можно написать, это к блатным вам нужно, там такие шедевры выдают, вся зона плачет.

— Спасибо, я поинтересуюсь и их талантами, только твои стихи мне почему-то больше по душе, Прохоров. Какие аллегории, а? Смешение крови, Прохоров, это когда брат сестру и детки дауны? Интересно, кого ты скотиной считаешь? Или ещё: это кто те подлецы, что лозунги орут? Хочешь, расшифрую так, как это сделают в особом отделе ГПУ? В этом тексте клеветнически излагается и оскверняется руководящая и направляющая роль коммунистической партии и её вождя, лично товарища Сталина. Авторство установлено будет мгновенно, даже без почерковедческой экспертизы. Вот взгляни. — Положив перед ним лист со стихотворением из письма, Битц внимательно посмотрел в глаза заключённого.