Лекарство для покойника - Фридрих Незнанский

В передней Грязнов с удивлением обнаружил, что в двери не было ни одного замка. Дверь изнутри запиралась на… засов.

Старый медвежатник перехватил недоуменный взгляд и усмехнулся:

– Нету еще таких замков, чтобы вскрыть нельзя было. А против лома – нет приема. Так – всего надежнее. А то нашу площадку уже пару раз в этом году обчищали.

– А как же вы дверь закрываете, когда из дому уходите? – удивился Грязнов.

– А вот с той стороны есть замок. Махонький такой замочек. Только с секретом, не «язычок» замыкает, а сам засов.

Грязнов ничего не сказал на этот маразм, попрощался и вышел на площадку. И глазам своим не поверил: дверь была абсолютно гладкой, никаких замков не просматривалось вовсе. То есть махонький такой замочек наверняка был (не могла же дверь не запираться снаружи вовсе?!), но вот где он скрывался и где была замочная скважина?! Уму непостижимо.

Генеральная прокуратура, Меркулов -

старшему следователю по особо важным делам

Турецкому А. Б.

СПЕЦСООБЩЕНИЕ

Срочно! Секретно!

Александр Борисович, извини, что использую этот канал связи, но дозвониться не смог. У меня для тебя информация семейного свойства. Хотя, скорее, поручение. Ирина Генриховна настоятельно просила передать, чтобы без сладкого ялтинского лука ты не возвращался. Извини, что в ультимативной форме, просто пытаюсь довести до тебя тон супруги. Кажется, она не шутит. Да, чуть не забыл. Он красный. Этот лук, я имею в виду. Держи меня в курсе остальных событий.

Он решил совершить какую-нибудь морскую прогулку, чтобы хорошенько проветрить мозги, но куда именно съездить еще не придумал и предпочел оставить это решение на последний момент.

Набережная Ялты отличалась от набережной Гурзуфа так же, как центр Москвы – от любого областного или губернского центра.

Несмотря на некоторую уже испорченность цивилизацией, Гурзуф непостижимым образом сохранял свое обаяние. Ялта же в полном соответствии со статусом «всенародной здравницы» брала не умением, а числом. Здесь было все, и всего было много.

Поэтому тем более было удивительно, что ленивый глаз Турецкого выхватил из огромного человеческого броуновского движения знакомый силуэт. Силуэт был тощей барышней неопределенного возраста – гурзуфской художницей Тютюкиной, просветившей московского следователя на предмет сюрреализма.

Турецкий подгреб к ней с банкой пива в левой руке и кулечком креветок в кармане шортов.

Тютюкина снова выставила на обозрение свои нетленные произведения, и заметно было, что направленность их несколько изменилась.

– В Гурзуфе народ попродвинутей отдыхает, – объяснила Тютюкина. – Из Москвы опять же, Питера, Киева. Там сюр проканает. А здесь – широкие народные массы, им что попроще давай.

«Что попроще» было различными вариациями сугубо крымских пейзажей. Классическое Ласточкино гнездо, Коктебель, мыс Сарыч, другие менее известные Турецкому географические объекты. И один, знакомый уже до боли – трехэтажный дом на взморье. Перед ним – крутой спуск к бухте, скорее даже – к небольшому заливу. Широкий фасад, две башенки по краям, имитирующие сторожевые посты средневековых крепостей. Широченные веранды на первом и третьем этажах. Красная черепичная крыша, веселые флюгера. При закате дом смотрелся потрясающе. Тем более что это был дом Богачевых. Но самое интересное было, что перед калиткой застыла мужская фигура, протянувшая к ней правую руку. Это был взгляд на виллу с городских пляжей.

– Школа передвижников, – меланхолично продемонстрировала Тютюкина. – Кондовый реализм. Обыватель тащится.

– Школа реализма? – переспросил Турецкий. – А когда вы это рисовали? Простите, писали? Старая работа?

– Три ночи подряд. С неделю назад.

– А точнее можете вспомнить? В ночь на девятнадцатое?

– Может быть. А может, и нет. Да вам-то что?

Москва, Генеральная прокуратура,

Меркулову К. Д.

РАПОРТ No 11

Мною достоверно установлено, что алиби, выдвигаемое Виктором Гукком, – несостоятельно, поскольку свидетель Тютюкина В. С. видела его возле виллы Богачева в ночь на 19 августа. Согласно показаниям самого Гукка в 3.30 он заказал бутылку шампанского в номер гостиницы «Ялта», который снял за несколько часов до этого. Но, по уточненным данным, шампанское принесли не в 3.55, как предполагалось ранее и что подтверждалось показаниями официантки, а в 3.45, что отражено в счете, найденном в столе В. Гукка в его комнате в доме Богачевых.

Таким образом, учитывая, что убийство Богачева было совершено между 3.30 и 4.20 утра, становится не исключено участие в этом преступлении Виктора Гукка. 35 минут могло хватить на то, чтобы добраться до гурзуфского дома Богачевых, совершить убийство и опустошить сейф.

Получить объяснения на этот счет от самого Гукка и тем более задержать его не удалось. 27 августа рейсом авиакомпании «Люфтганза» он вылетел в ФРГ.

Турецкий. 17 часов 55 минут. 28 августа.

Оставался еще один, прямо-таки пушкинский персонаж – Гринев Эдуард Максимович. Проживал он в Бабушкинском районе, где и сам Грязнов. Потому Вячеслав Иванович и оставил его напоследок, по дороге домой.

Гринев был довольно значительным персонажем криминальных хроник своего времени. Некогда слесарь-универсал, он творил чудеса с любыми сейфами и замками. Самое же замечательное в его биографии было то, что его ни разу не смогли ни взять с поличным, ни доказать его причастность к какому-либо ограблению. По муровским данным, Гринев отошел от дел. И срок тому уже был немалый – больше восьми лет.

Но и здесь, на Галушкина, 13-21, Грязнова ожидало полное фиаско и глубокое, до обиды, разочарование. Гринев уже несколько лет как переехал. По косвенным сведениям соседей, которые и сами на Галушкина, 13, появились недавно и с Эдаурдом Максимовичем были не знакомы, он как будто и вовсе уехал из Москвы.

В домоуправлении поднятая на ноги дежурная резво уточнила – к родственникам на Украину. А куда именно? Одну минуточку… В Крым. Вот как. А куда именно? Одну секундочку… В Ялту.

А вот это уже совершенно меняло дело!

Эдуард Максимович Гринев жил в девятиэтажном доме на Садовой, 15-29, в двухкомнатной квартире вместе со своим сыном и евроремонтом, в чем Турецкий смог убедиться лично.

А дело было так. Турецкий получил информацию от Грязнова в тот момент, когда укладывал вещи и собирался ехать в Симферополь и соответственно – лететь в Москву. У него уже было забронировано место на ночной самолет. Дальнейшее пребывание в Крыму представлялось ему малоперспективным, тем более что, во-первых, жара день ото дня усиливалась, а в Москве сейчас каждый день шел приятный летний дождик, во-вторых, Турецкий уже просто неприлично загорел, а в-третьих, он купил наконец связку красного ялтинского лука, а значит, его пребывание в Крыму (с точки зрения жены) можно было считать удовлетворительным и завершенным.

И наконец, самое главное: Турецкий получил сообщение из Германии от Питера Реддвея о Викторе Гукке. Каким-то непостижимым образом ребятам из «Пятого уровня» удалось найти младшего Гукка. Виктор был во Франкфурте. Он жил в гостинице и никуда из нее выходил и не разговаривал по телефону. У него прямо-таки какая-то страсть к гостиницам, подумал Турецкий, однако если в Ялте его пребывание в отеле оказалось липовым, то почему бы тому же самому не произойти в ФРГ? Хотя нет, вряд ли, реддвеевских орлов на мякине не проведешь. И если они так лихо справились с поисками внука, то, может, выписать их (упомянутых орлов) наложенным платежом в Россию, чтобы заодно поискали и дедушку?!

Но – шутки в сторону. Последнее же телодвижение Виктора Гукка заключалось в том, что он заказал билет на самолет в Москву на 30 августа. А значит, нужно готовить торжественную встречу.

А пока что Турецкий забросил на заднее сиденье «Нивы» свой замечательный кейс и приказал Аркаше в темпе отвезти его на встречу с Гриневым.

Подъехав к девятиэтажке, Аркаша получил на пейджер сообщение из прокуратуры: из МУРа пришел очередной отчет, на этот раз о поездке Софрина в Санкт-Петербург.

– Давай быстро за ним, и чтобы через полчаса был здесь, ждал меня. – С этими словами Турецкий забрал кейс и направился к подъезду.

– Сан Борисыч, да оставьте вы свой чемодан в машине, зачем таскать, – предложил Аркаша.

– Не учи меня жить, – возразил Турецкий. – Хватит с меня потерь за последнее время.

Эдуард Максимович оказался невысоким шестидесятилетним человеком с совершенно лысым черепом и железным рукопожатием. А также – со смутно знакомыми чертами лица, хотя Турецкий готов был поклясться, что прежде никогда его не видел.