Десант в настоящее - Владимир Яценко

— Очень упрощённо, но, в целом, верно.

— Я, правда, не совсем понял, как ты опровергаешь пассатную теорию Гольфстрима, но, думаю, это не очень важно… Гораздо важнее другое.

Я задумался.

В искренности самое тяжёлое — чувство меры.

С одной стороны, мысль должна быть высказана достаточно прозрачно, с другой — что-то всегда следует оставлять "про запас": или для очередного приступа откровенности, или для перехода к решительным действиям. Это как в искусстве. Есть же разница между голой женщиной и обнажённой богиней. Неужели не чувствуете?

— И что же? — напомнил о себе Василий.

— Гораздо важнее то, что новые технологии, которые ты со своими людьми осваиваешь, создают иллюзию могущества. Ты отравлен силой, которую эти технологии обеспечивают. В цепи случайных событий, которые привели тебя к обладанию этой силой, ты склонен видеть свою гениальность. Теперь, поверив в собственную непогрешимость и справедливость конечной цели, ты готов принести миру новый порядок. И я не вижу причин тебя останавливать. И это правда. Потому что если человек возомнил себя богом, не нужно становиться у него на пути к пропасти. Пусть себе падает. Расшибётся — не он первый, не он последний. Ну, а если пройдёт "по воде аки посуху", то всегда можно будет заявить, что ничуть не сомневался в его божественной природе, и приобщиться к славной равноапостольской тусовке.

— Тебя в прошлой жизни, случаем, не Гамалиилом звали?

— Это ещё кто такой? — спросил я.

— Такой же умник, как и ты. Давно умер. Давай-ка лучше о живых. И что ты думаешь о своей дальнейшей судьбе?

Его голос обнадёживает. До сих пор я слышал в нём только скуку. Такое впечатление, что человек, который со мной говорил, читал свой текст по бумажке. Причём читал в сотый, а может и в тысячный раз. Читал одно и то же. Читал, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не зевнуть. И вдруг моя длинная, полная пробелов и двусмысленности речь выводит его из сонного марева. Или это воспоминание о загадочном Гамалииле его встряхнуло?

— Теряюсь в догадках, Василий. Если ты занимаешься селекцией Отто Пельтцев, то у тебя либо очень сильные враги, которых нужно ликвидировать так, чтобы никто не понял, чья это работа. Либо перед тобой непреодолимый тупик, и нужна голова из особой стали, чтобы было чем этот тупик проломить.

— Ты о себе высокого мнения, не так ли?

— Нет, я высокого мнения о тебе, — это была не лесть, я и на самом деле так думал: — Ты проделал колоссальную работу по налаживанию механизма сбора информации со всей планеты. Я могу только догадываться о математике, которой пользуются твои аналитики, чтобы давать точные прогнозы действий правительств разных стран. На большом экране в конференц-зале я видел учебный перехват работы американской космической противоракетной обороны. Я подслушал в ресторане от команды Петра о полном контроле за обоими главными компьютерами твоих земляков. Китайские арсеналы контролируются тобой на семьдесят процентов. Не выходя отсюда, ты можешь начать третью мировую войну, выиграть её, а потом объявить себя спасителем человечества. Впечатляет.

— Интересно, — он и в самом деле "проснулся". — Но ты отвлёкся, мы говорили о тебе, о твоих возможных задачах…

— Если тебе так хочется, — я пожал плечами. — Допустим, тебе нужны агенты для терактов. На случай, если твои гениальные предложения по спасению человечества не найдут должного понимания у недальновидных промышленников, загрязняющих окружающую среду, и купленных ими политиков, которым из своего бассейна плевать на загрязнение мирового океана.

Я всё время боялся перегнуть палку, но соблазн исчерпать его терпение был слишком велик. Однако иронию он уже не воспринимал.

— Холодно. Попробуй ещё раз.

— Тебе нужно подразделение, которое бы выполняло полицейские функции внутри самой Базы, чтобы исключить возможность саботажа или насильственной смены главы нового порядка.

— Теплее. Ещё можешь?

— Отнести весточку любимой, — огрызнулся я; теперь было непонятно, чьё терпение испытывается. — Оплодотворить весь твой гарем для выведения чистокровных арийцев. Сгонять к строителям Базы и выпросить новый кухонный комбайн, потому что вручную чистить картошку, уже нет сил…

— Довольно.

Я замолчал. Не понимаю, почему он меня остановил? Предпоследняя версия, на мой взгляд, выглядела очень привлекательно. И насчёт картошки, тоже неплохо получилось.

— Твоя наблюдательность… — он замешкался, потом очень неохотно воспользовался моим словом, — впечатляет. Ты неплохо поработал…

"И это ещё слабо сказано, — подумал я. — Три уровня, сто пятнадцать больших и малых помещений, семнадцать стальных четвертьметровой толщины отсечных дверей. Любопытные на них всё-таки запоры! А тридцать два километра коридоров, переходов, тамбуров? Без вспомогательных планов и схем. За эти годы он же мог сделать хотя бы примитивную карту! Безопасность? От кого он прячется? От своего персонала, что ли? И никаких следов лазарета! Тут что-то не так…"

— Твои размышления о своей роли в моём проекте мне пришлись по душе. Правда, чтобы выполнить хотя бы половину из того, за что ты готов взяться, одной жизни будет маловато.

— Так ведь бессмертие обещали?

Он замолчал. И мне сказать было нечего.

Затянувшаяся пауза меня совсем не беспокоила. Такое уже бывало и раньше. Умолкает на половине слова и только на следующий день снова откликается, но совсем по другому поводу.

Я включил телевизор. Передавали о беспорядках в одном из городов королевства Антарктиды. Ух, ты! И в самом деле, время прошло… Симпатичную дикторшу больше всего возмущало, что местные власти пытались уладить конфликт слезоточивым газом, что в условиях плохо вентилируемых пещер под толщей льда привело к большому числу пострадавших среди мирного населения. Мне тоже показалось, что более гуманные средства вроде пластиковых пуль и традиционных резиновых дубинок были бы уместнее против нескольких десятков оборванцев, снятых дрожащей рукой оператора.

Телевизор неожиданно переключается на внутренний канал, и я вижу Василия. Он и раньше так появлялся. Василий, как Василий.

— Есть ещё одно.

— Всего одно? Это обнадёживает…

— Что тебе мешает признать меня богом?

Ну, детский сад, да и только!

— Не понимаю, зачем тебе этот бред? Ну, скажу я тебе: нет бога кроме Василия, и Отто Пельтц пророк его. Что от этого изменится?

— Многое. Ты признаешь во мне своего хозяина.

Я долго смотрю на него. Внешне он не изменился. То ли приврал насчёт полсотни лет, то ли сказал правду о бессмертии. Я даже не знаю, чего бы мне хотелось больше: вернуться в прошлое, или получить это хлопотное будущее.

— Нет, Василий. У меня нет хозяина.

Он тяжело вздыхает. У него несчастное лицо. Так выглядит капрал перед строем новобранцев, когда один из них неожиданно, с перепою, отказывается давать присягу.

— У всех есть хозяин, Отто. Сила всегда находит хозяина. Ты сильный. И даже если у тебя сейчас нет хозяина, значит, скоро будет. Я хочу быть твоим хозяином, Отто.

— А кто твой хозяин, Василий?

— Вопрос некорректен, у первопричины событий не может быть хозяина.

— Я тоже хочу быть первопричиной.

— У тебя не получится. Это я дал тебе жизнь, здоровье и бессмертие. Это я вернул тебе побрякушки, радуйся себе! Каждый Отто Пельтц, приходя в сознание, первым делом проверяет: на месте ли аптечка с алмазами. Хочешь, я подарю тебе бриллианты твоих дублей? Не отвечай. Одну минуту…

Хриплым горловым звуком "просыпается" пневмопочта. Я чуть повернул голову и покосился на приёмный лоток с прилетевшим прозрачным пластиковым тубусом, до краёв наполненным сверкающими камнями.

— Это я дал тебе всё это. Не мама, не папа, никто! Почему я не могу быть твоим богом?

Я поднялся из кресла и чуть ли не бегом подошёл к лотку.

Василий презрительно хмыкнул. Плевать. Взял тубус, отодвинул свой галеон на край стола и высыпал камешки на освободившееся место.

— Ты даже приличий соблюсти не можешь… — с издевкой шепчет Василий.

Возможно, что чего-то там "блюсти" я не могу, а вот считаю вполне сносно. Девяносто девять, господа! И мне опять есть, о чём подумать. Первое — он не обманул. Их действительно было девять! Семерых я вижу каждый день в ресторане. Значит, двое куда-то сгинули. Куда? Почему? Погибли на зачистке Базы от "инопланетной мерзости"? Тогда или эта самая "мерзость" была не так уж и смертоносна, или Отто Пельтцы оказались для неё крепкими орешками. Но если это так, то кому-то из этих парней, "Отто Пельтцев" по восемьдесят пять лет?! И они ветераны борьбы с пришельцами?

Я не спеша собираю бриллианты в контейнер, прячу в вещмешок и возвращаюсь к своему креслу.

— Что скажешь? — его голос сочится самодовольством.