Жили по соседству - Алексей Шубин

- И, сознаюсь, даже сейчас у меня бывают удивительные сны: будто мне удалось достать очень большую марку. Мне снятся огромные марки - величиной со стол...

Снова смех.

- Еще вопрос, товарищ лектор! Вы рассказываете всегда про А и Б. Бывали ли вы когда-нибудь в рабочем общежитии?

- Гм!.. Я очень интересуюсь стенными газетами, выходящими в общежитиях, но сам, к моему стыду, в общежитиях не бывал уже давно...

- До Отечественной войны или после?

Шустров вторично поднял руку с намерением вмешаться в ход событий, но это раньше сделал появившийся перед трибуной Игорь Куликовский.

- Товарищи! - выкрикнул он. - Я считаю, что некоторые товарищи легкомысленно подходят к лекции товарища Парусного. Некоторые даже смеются, хотя нам, комсомольцам и внесоюзным молодым товарищам, есть над чем серьезно подумать. У нас, товарищи, на заводе тоже не все благополучно. Есть товарищи, которые скрывают аморальные поступки своих друзей. В частности, так делают некоторые комсомольцы из токарно-механического цеха, которые скрывают отрицательное поведение товарища К., в то время, когда им хорошо известно, что товарищ К разложился. Дошло до того, что товарищ К., купивший себе собственную машину, в пьяном виде потерпел аварию и сейчас гуляет по больничному листу...

В аудитории нарастал грозный шум.

- Хватит! Довольно!

Поднявшись во весь рост, Татарчук крикнул:

- Подлец ты после этого, Куликовский!

- И вот, товарищи, я предлагаю благодарить товарища Парусного, который вскрыл...

- Хватит!..

- Верно, здесь не комсомольское собрание! Воспользовавшись шумом и замешательством, Шустров бесцеремонно оттеснил растерявшегося Парусного от трибуны и, овладев таким образом пультом управления, взмахнул руками:

- Внимание, товарищи! Прошу в танцевальный зал. Трио аккордеонистов скучает. Саксофон плачет... В программе несколько совершенно новых старинных вальсов!

Куликовский пробирался к выходу, когда дорогу ему преградил Татарчук.

- Морду тебе побить следует, понял? Куликовский сжался, как хорек.

- За что? За критику? Я правду сказал...

- Не тебе других судить, трус!

- Ты... ты мне за "морду" ответишь!

- Не связывайся с ним, Ванька, - посоветовал подоспевший Голованов. - До уборной здесь далеко. Еще случится что-нибудь - отвечать придется.

- Убить мало! - проговорил Татарчук, отходя.

- Ничего не нужно делать. Смотри, Люба тебя ждет...

- Пойдем вместе...

- Нет уж, здесь мое дело сторона!

Было два часа ночи. Голованов разделся, когда в открытое окно влетела длинная пестрая змея. Это был его галстук Подойдя к окну, увидел Татарчука.

- Уф! - сказал тот.

- Почему "уф"?

- Потому что "уф"!

- Объяснился? - Все объяснил!

- И что?

- Подожди... О чем мы с ней говорили?.. Сразу всего не вспомнишь... Сначала о моей лодке, потом про лекцию, потом про хулиганов, которых мы задержали, потом про электропроводку, потом я рассказал ей, что я злостный банкрот...

- Это, пожалуй, зря!

- Да ты слушай! Я ей откровенно рассказал, какой я банкрот, а она как расхохочется!.. Ну, думаю, теперь все!.. Она меня спрашивает: "Если вы такой банкрот, откуда же у вас деньги на мороженое?"

- Ты что ответил?

- Правду сказал, что у тебя занял.

- Ну и выдал все на свете! Ты у меня занял, я - у нее, каждый поймет, в чем дело.

- Она и поняла: "То-то, - говорит, - Голованов у меня деньги брал!" Посмеялась, а потом подумала и этак серьезно сказала: "Вы, Ваня, и представить себе не можете, какой вы хороший, честный и сильный!" Сказала тихонько, а я чуть не оглох. До сих пор в ушах звенит.

Потом я ее провожать пошел, но о чем говорили, хоть убей, не помню... Только когда прощаться стали, то она поднялась на цыпочки да как... - я прямо света божьего не взвидел! - как поцелует меня!.. Вот сюда!

Татарчук показал на губы.

- Я тоже хотел ее поцеловать, но промахнулся, в нос попал.. А носик унес такой маленький-маленький и холодненький... Она медведем меня назвала... Говорит, теперь меня всегда Мишуком звать будет.. И тут я ее насчет фамилии предупредил, что фамилия у меня очень нехорошая... Как ты думаешь: спит она сейчас или нет?

- Наверное, не спит, - ответил Голованов.

- И мне кажется. Чувствую, что не спит

- Не спит, и о тебе думает.

- Тоже скажешь!.. Неужели обо мне?

- Не обо мне же!

- Вот бы Леньке Карасеву еще рассказать!

- Расскажешь. В больницу поедешь со мной?

- Обязательно даже поедем!

- Только о том, что Куликовский после лекции говорил, ему ни полслова! Он, Ленька, больной, его расстраивать нельзя.

- Понятно. Про приятное говорить будем. А Куликовский - сволочь!

- Сволочь не сволочь, а комсомольское собрание не миновать проводить...

- Куликовского обсуждать?

- И Куликовского, и Леньку...

- Леньку-то за что? Его пожалеть надо...

- Вот мы его и пожалеем... на собрании!.. Ступай домой, спать хочется...

Спит поселок. Одному Татарчуку не до сна. Два раза пройдясь под темными окнами женского общежития, он возвращается к окну Голованова.

- Спишь, Сеня?

- Сплю.

- А я тебе не все сказал. Можно, доскажу?

- Что ж с тобой делать: говори.

- Взял я ее за руку, а ручка маленькая-маленькая, пальчики вовсе крохотные, а ноготки...

- Подожди еше, заберет она тебя этими маленькими ручками с крохотными ноготками...

- Пусть забирает!.. А Леньку я теперь очень хорошо понимаю.

- Что понимаешь?

- Что он из-за Зины Пилипенко жердину сломал. Если бы сейчас Люба уехала, я бы телеграфный столб переломил.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

В больницу приходят гости. Однофамильцы. До перекура. После перекура

1.

Где полнейшая демократия, так это в больнице. Звание "больной" равняет всех: и старых и молодых, и заслуженных и незаслуженных.

- Больной Карасев, к вам гости!

Входят Анна Степановна и Наташа. Белые халаты и строгость больничной обстановки их стесняют. В руках у Наташи объемистая сетка, набитая домашней снедью.

Стараясь не смотреть на огромную белую повязку на руке сына, Анна Степановна по-матерински любовно целует его в губы. На глазах у нее слезы. Обе садятся. Поговорить нужно о многом, но разговор не клеится.

- Как, Леня, рука? - спрашивает Анна Степановна.

- Заживает, мама, скоро на амбулаторное лечение выпишут. Доктор говорит, что я снова смогу стать к станку.

Выпишут Леонида не так скоро, но Леонид не хочет рассказывать матери о серьезности раны и боли при частых перевязках.

- Доктора боялись заражения, но все обошлось благополучно. Температура все время нормальная.

- Чем лечат-то?

- Колют, мама. Еще в скорой помощи первый укол сделали... Что дома?

Леониду, собственно, хочется спросить не о доме, а об отце, который не пришел его навестить, но он боится это сделать. Понимает ли его Анна Степановна или не понимает, но отвечает уклончиво:

- Дома все в порядке, все живы и здоровы.

- Клякса еще больше растолстела, а Хап недавно синичку поймал, - сообщает Наташа. - Я его веником поколотила.

Разговор упорно идет о мелочах: о том, сколько на какой яблоне яблок, сколько их сбило во время минувшей непогоды, о том, какие кинокартины успела посмотреть Наташа, о том, как в больнице кормят... Слова - об одном, думы - о другом... И Леониду стало легче, когда вошедшая в палату санитарка сказала:

- К вам, больной Карасев, еще двое гостей. Внизу халатов дожидаются.

- Это Голованов с Татарчуком, они собирались тебя навестить, - пояснила Наташа.

- А мы пойдем, что ли, - нерешительно сказала Анна Степановна.

Опять поцелуи, долгие, горячие, куда более красноречивые, чем ничего не значащие слова.

Леонид пошел провожать мать и сестру по коридору.

В последнюю минуту, когда Анна Степановна начала спускаться с лестницы, Леонид успел схватить Наташу за рукав халата и шепотом спросил:

- Натка, папа почему не пришел? Сердится?

- Ты же знаешь, какой он иногда строгий бывает... Он, по-моему... тоже не совсем прав, но только ты, Ленька, не вздумай сам сердиться!.. Вот посмотришь, все будет хорошо.

- Об отце говорили? - с необычайной проницательностью спросила Анна Степановна дочь. - Ты что ему ответила?

- Я правду сказала.

- Может, напрасно?

- Он комсомолец и я комсомолка. Мы обязаны говорить друг другу правду.

Наташа, конечно, была права, но куда больше комсомольской правды услышал Леонид от приятелей. Семен Голованов начал разговор, взяв быка за рога:

- Как это тебя черти угораздили сюда попасть? Выслушав рассказ -Леонида, Голованов явно остался недоволен.

- И поделом тебе: не вяжись не с своей компанией.

- Отказаться было неудобно.

- Ну, поехал бы, а пил зачем?

- Пил-то я вроде бы немного: две небольшие стопки да пиво...

- Куликовский говорил... - начал было Татарчук, но был остановлен Головановым, успевшим незаметно для Леонида наградить его изрядным тумаком в бок.

- Чего Куликовского слушать! Не в нем толк и даже не в том, сколько ты выпил, а что получилось: выпил ты немного, а руку поранил.