Туманы сами не рассеиваются - Карл Вурцбергер

Все повернулись к Ульфу, а Кольхаз по-уставному доложил, что в отделении все в порядке.

Ульф все проверил сам и остался доволен.

— Посмотрите еще раз оружие. Пусть для новичков все начнется строго по уставу. Первое впечатление — самое сильное впечатление. Ну, а теперь пошли…

— А как поживает «Фауст»? — спросил Кольхаз фельдфебеля, когда они спустились по лестнице.

— Я еще не до конца его прочел, но мне нравится.

— А как понравился вам монолог Фауста и сцена встречи с Мефистофелем? — поинтересовался солдат.

— Пока затрудняюсь сказать, кое-какие места мне нужно прочесть несколько раз, чтобы лучше понять их.

— Хорошо, позже поговорим.

— Конечно, только сейчас у меня другие заботы.

— Заботы заботами, чтение чтением, — заметил Кольхаз.

— Да, но в данный момент проверка оружия — для меня самое главное.

Около пяти часов вечера было объявлено построение. Кольхаз быстро привел себя в порядок и спустился вниз.

«Какие они, новички? Как они выглядят? С ними придется пробыть вместе полгода. Это время может пройти быстро и незаметно, а может и показаться длинным и нудным…»

— Когда закончится официальная часть, каждый из вас возьмет по одному солдату: вы, товарищ Кольхаз, возьмете Зимлера, Поль — Дуке, а Кениг — Брунера. Все ясно? — распорядился командир отделения.

Солдаты молча кивнули.

С минуты на минуту на дороге должна была показаться машина с новичками. Вскоре она действительно показалась, и гауптфельдфебель, построив пограничников, доложил командиру роты.

Когда машина остановилась, новички спрыгнули на землю и с любопытством начали оглядываться.

Кольхаз всматривался в лица прибывших… В их отделение были назначены педагог из вуза, бригадир из известного кооператива и конюх.

Ульрих Зимлер был худым двадцатилетним парнем, рядом с которым бывший бригадир Эрнст Дуке выглядел коротышкой. Петер Врунер казался на первый взгляд ничем не примечательным, среднего роста, крепко сложен.

Кольхаз смотрел на Зимлера, надеясь прочесть в его взгляде высокомерие, и потому заранее был готов к сопротивлению.

«Лучше всего сначала помалкивать, слушать и наблюдать, что скажет новичок», — решил про себя Кольхаз.

Они поздоровались за руку.

— Кольхаз?! Да еще Кениг! — шутливо воскликнул Зимлер. — Хорошие фамилии! Привет вам!

— И тебе привет! — ответил Кольхаз. — Чем доцента-историка не устраивают наши фамилии?

— Очень даже устраивают, только я занимался не просто историей, а историей искусства, к тому же никакой я не доцент, а всего лишь ассистент.

— Сейчас новичкам следует убрать свои вещи, ровно в шесть — на совещание, после которого вам будет вручено боевое оружие, — серьезно проговорил Ульф. — Затем у вас будет достаточно времени, чтобы познакомиться друг с другом, а завтра утром познакомим вас с нашим участком границы.

— Толковое объяснение, — заметил Зимлер.

— Да, хочу вам сказать, что моим заместителем является рядовой Кольхаз, в мое отсутствие по всем вопросам обращайтесь к нему. Сейчас он проводит вас в комнату, в которой вы будете жить, а через четверть часа я сам вернусь.

— Пошли! — воскликнул Зимлер. — Времени у нас для прохлаждения нет!

Дуке все время молчал, а Брунер стоял немного в стороне и почти с завистью смотрел на Зимлера, который так смело и самостоятельно разговаривал с командиром отделения и его заместителем.

Солдаты забрали свои вещи и пошли за Кольхазом. Зимлер нес рюкзак и чемодан, обклеенный пестрыми картинками.

Когда они проходили мимо домиков, в которых жили пограничники, Зимлер, все время оглядываясь по сторонам, говорил:

— Не плохо, совсем не плохо! У меня были знакомые пограничники, которые рассказывали, что жили в старых бараках, по которым шныряли крысы и малоприятные насекомые. О! У вас и стенная газета есть! Один момент! — Новичок поставил чемодан на землю и стал разглядывать стенгазету. — И Кольхаз пишет в газету?

Кольхаз почувствовал усмешку, но промолчал.

— Чьи это стихи? — спросил один из новичков.

— Мои, — ответил Кольхаз.

— Что? Ты пишешь стихи?! Да ты молодчага, дорогой! — воскликнул Зимлер. — Об этом мы с тобой потолкуем!

— Но только, пожалуйста, не сейчас, — заметил Ульф.

Кольхаз шел рядом с Зимлером и про себя удивлялся тому, как ловко у того подвешен язык.

— Да ты меня совсем не слушаешь, — Зимлер дотронулся свободной рукой до Кольхаза. — Я тебе рассказываю о Гёльдерлине, а ты мечтаешь о чем-то другом! Неужели ты не знаешь этого поэта?

— Почему не знаю, знаю. Если хочешь, я расскажу тебе историю его жизни, только не сейчас.

— Это был человек! — восторженно воскликнул Зимлер. — Как он умел передать чувства словами! Сейчас так уже не пишут!

— Ты думаешь? — удивился Кольхаз. — Я не люблю поверхностных суждений.

Зимлер удивленно уставился на Кольхаза, а затем рассмеялся:

— Извини, друг, я не хотел тебя обидеть! Я вижу, разговаривая с тобой, нужно быть внимательным. Это мне правится! Сейчас такое не часто встретишь!

— Еще как встретишь. — Кольхаз открыл дверь комнаты и пропустил Зимлера. Тот вошел, поставил вещи на пол, осмотрелся. Потом прошел к постели и потрогал руками матрас.

Расположившись, новичок вышел во двор. Дуке начал распаковывать вещи, а Брунер стоял в нерешительности перед своим шкафчиком.

— Пошли, — произнес Брунер.

И только тут Дуке в первый раз открыл рот и сказал грудным голосом:

— Этот говорун сделает нас похожими на попугаев.

— А ты его знаешь?

Дуке кивнул, так как он служил с Зимлером в одном взводе.

— Не беспокойся, — успокоил его Кениг, — мы одного такого уже обломали.

— Он ученый и хочет это демонстрировать, где только может.

— А ты ему лично об этом говорил? — поинтересовался Кольхаз.

— Нет, конечно.

Вскоре Зимлер вернулся в комнату, оживленный и радостный. Вслед за ним появился и Ульф, который, бегло окинув комнату взглядом, убедился, что здесь наведен порядок.

После отбоя, когда все уже спали, Кольхаз долго не мог заснуть.

Он думал о записной книжке Раудорна, в которой он вычитал кое-что интересное. Сейчас же ему захотелось кое-что написать. Он пошел в клуб, где в это время не было ни души. Перелистав несколько страниц, он начал писать: «Что такое слова? Выражение мысли на бумаге. Никогда раньше я не понимал того, как осторожно нужно с ними обращаться…»

В полночь пошел дождь, но к утру небо снова стало безоблачным. Когда Рэке и Кольхаз вывели новичков из ворот заставы, дул легкий ветерок.

— Смотрите в оба и старайтесь как можно больше замечать, — наставлял новичков Рэке, когда они свернули с каштановой аллеи в сторону границы. — Пограничник должен знать свой участок, как свои пять пальцев, знать каждое дерево и каждый куст.

— Все ясно, — согласился Зимлер. — Такое качество нужно не только пограничникам. Что мне здесь у вас особенно нравится, так это чистый воздух и красивый ландшафт. Я люблю природу.

— Жизнь у нас простая и суровая. Не каждое утро бывает таким ясным, а воздух иногда намного свежее, чем хотелось бы.

— Разумеется, жизнь нужно воспринимать такой, какова она есть! — продолжал философствовать Зимлер.

— Жизнь нужно еще и переделывать, — возразил ему Рэке.

— Конечно, я именно это и имел в виду.

— Имели? — удивился Ульф. — А мне показалось, что мы с вами кое в чем не сходимся во взглядах.

— Возможно. Да это и естественно. Одно лицо бывает обычно похоже на другое, но в то же время они в чем-то разные.

Кольхаз шел сзади и, слушая болтовню Зимлера, все больше и больше настраивался против него.

На поле стояли озимые. Дуке сошел с тропы и сорвал несколько колосков.

— Эта зима обойдется нам в несколько миллионов, — пробормотал он. — У нас в районе почти все озимые вымерзли. Я видел это собственными глазами. Придется все перепахивать заново. У вас, правда, этого не случилось. В этом году ни у одного крестьянина не будет никакого отпуска: работы будет по горло!

— Я мало что понимаю в этом, — заметил Кольхаз, — но говорят, что техника может выручить. Жители соседнего села закончили сев за одну неделю.

Дуке засмеялся.

— Мы тоже работали не смыкая глаз семь дней и семь ночей. Машины не останавливались. Ели прямо в поле. Уставали так, что и объяснить нельзя.

— Что ж, в этом году тебе этим заниматься не придется, — констатировал Кольхаз.

Дуке окинул Кольхаза удивленным взглядом и недовольно пробормотал:

— Вы себе не представляете, какое наслаждение испытываешь, когда вспашешь поле и увидишь плоды своего труда…

— Прости, — сказал Кольхаз, — я не хотел тебя обидеть, право, не хотел.