В дали веков - Александр Красницкий
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Проснулся мощный богатырь.
Проснулся-потянулся по славянской привычке, глянул кругом и встал.
Встал на горе врагам.
Поднялась как одни человек, вся страна приильменская, зазвенели мечи, застучали щиты, огласили всю ее стоны раненых и умирающих, осветило ее зарево пожаров.
Горе врагам.
Как ни отчаянно храбры были пришельцы, но мало их было, не по силам им противиться пробудившемуся чудо-богатырю – народу славянскому.
Гонят пришельцев славяне из всех мест и местечек, где осели они, эти дерзкие варяги, жгут их крепостцы, в полон никого не берут – всем чужеземцам за долгие годы неволи народной одно наказание – лютая смерть.
Недолго продолжался неравный бой.
Обсидевшиеся, обленившиеся в годы покоя варяги не противились славянам и толпами побежали за Нево на свою неприветливую родину.
А оттуда им помощи никакой не могли подать.
Рюрик, возвратившийся к своей Эфанде, недолго оставался под родной кровлей.
Не любили засиживаться дома скандинавские мужи. Сладки чары любви, отрадна прелесть домашнего очага, но едва прозвучал по фьордам рог призывной – зашумели ратным шумом и города, и селения, со всех сторон стали собираться на тинг люди.
Морской конунг Старвард созывал дружины для набега на страну пиктов, где царствовал Этельред, его давнишний противник.
Как ни страстно хотелось Рюрику побыть с молодой женой под кровлей родимой, но ни на миг он не допустил мысли остаться дома и отказаться от участия в набеге.
Поднял он свои варяго-росские дружины, покинул Эфанду и во главе своих воинов явился к Старварду.
Нечего и говорить, что варяги, да еще под начальством их славного вождя, с радостью были приняты конунгом.
Ни одной слезинки не проронила Эфанда, провожая супруга в полный всяких случайных и явных опасностей поход, но если бы он мог заглянуть ее сердце, то увидал, что оно разрывалось на части от тяжелого горя.
Но скандинавские женщины умели владеть собою, и Эфанда ничем не выдала своей печали.
Только когда скрылись за горизонтом белые паруса уплывших драккаров, тяжело вздохнула она и на ее голубых, что весеннее небо, глазах заблестели слезинки.
В жарких сечах с врагами прошло два года. В битве забыли берсерки об оставленной ими родине, а об Ильмене само собою уже и не вспоминали.
А там уже, на берегах великого славянского озера ни одного пришельца не осталось.
Снова стал свободен народ славянский.
Вместе с ним сбросили чужеземное иго и чудь, и весь, и меря, и кривичи, и дреговичи, и все другие маленькие племена, названия которых не сохранились.
Освободились, вздохнули. Но надолго ли?
3. ПОСЛЕ НЕВОЛИ
«И пошел род на род, и не стало правды...»
Летопись
Освободился народ славянский от чужеземного ига, но горький опыт не научил его ничему.
Сказалась славянская натура, и лишь только на Ильмене не осталось ни одного варяга, все там пошло по-старому.
Снова начались бесконечные раздоры. Дух своеволия остался на ильменских берегах.
Даже Новгорода перестали бояться роды славянские.
– Что нам Нов-город! – толковали на Ильмене. – Засел на истоке и важничает.
– Не таких мы видали! На что грозны варяги, и тех не испугались, а то – Нов-город!
– Эх, сложил Вадим буйную голову. Будь он с нам, показали бы мы себя Нову-городу!
Когда более благоразумные спрашивали крикунов, чем им так досадил Нов-город, те с важностью отвечали:
– Не по старине живет! Больно богатеет. Это он на Ильмень и варягов-то приманил!
Раздоры постоянно шли на берегах великого славянского озера. Где-нибудь да скрещивались мечи, лилась братская кровь; никто не хотел знать над собой никакой власти, все сами желали властвовать и быть над другими старшими.
С удивлением смотрели на приильменцев наезжавшие по торговым делам в Нов-город кривичи и люди из веси и мери.
Они также попали было под власть варягов, но, стряхнув с себя чужеземное иго, не ссорились между собой и жили тихо и спокойно.
– Из-за чего у вас на Ильмене такие пошли раздоры? – спрашивали они у новгородских мужей.
– Побыли с варягами, – отвечали те, не скрывая даже своего горя, – посмотрели на них, да от них такому озорству и научились. Что теперь и делать, не знаем.
– Страшные дела на Ильмене творятся. Что и говорить, последние времена для народа славянского пришли. Стыдно молвить: при варягах куда лучше и спокойнее жилось.
– Да, если так пойдет, – слышалось другое мнение, – снова придут к нам варяги или другие какие чужеземцы, верьте слову, голыми руками нас перехватают.
– А теперь, после того как прогнали мы их, не дадут уже никому пощады. Пропадет земля славянская.
Так говорили в Нове-городе, где ясно видели печальные последствия раздоров, но не так думали в родах.
Действительно, наглядевшись на пришельцев, родичи вдруг набрались храбрости.
Никого, кроме своих, на беспредельных пространствах земли славянской не было, не с кем было схватиться – силами померяться, и вот, за недостатком чужих, роды боролись и бились друг с другом.
Наконец мало показалось им страны приильменской.
Стали все чаще и чаще повторяться разбойничьи нападения на соседних кривичей, весь, мерю, да чудь голубоглазую.
Те, как могли, отражали эти нападения. Кровь лилась рекой.
Но так не могло долго продолжаться.
После долгих советов между собой отправились в Нов-город послы и старейшины от кривичей, веси, мери.
К ним присоединились и дреговичи, тоже не мало терпевшие от нападений приильменских разбойников.
Не суда, не управы отправились искать они по прежнему примеру; знали все, что и Нов-город бессилен был в этой борьбе с ужасным злом. Но одно уже имя славного центра всего северного союза славян было по-прежнему для них обаятельно. Если не ратной силы, так разумного совета ждали они от новгородцев.
Издавна это повелось. И теперь, в последний раз, решились так поступить обиженные соседние племена.
– Что скажут в Нове-городе, тому и быть; силой помочь не могут, пусть совет мудрый дадут, – толковали послы. – А нет, так и без них управу найдем. Хоть к ханам козарским обратимся, а себя в обиду не дадим.
Узнав, за каким делом пришли в Нов-город послы кривичей, веси и мери, явились туда и старейшины приильменских родов.
Их, строго говоря, нельзя было без оглядки винить за все происходившее на берегах великого славянского озера.
Почти все они были почтенные старики, ясно видевшие, к каким печальным последствиям должны были привести постоянные раздоры родичей. Но что они могли поделать с буйной, вышедшей из повиновения молодежью?
Нов-город, несмотря на свое бессилие, в их глазах пользовался прежним обаянием, да кроме того, в нем жил еще тот, кто пользовался уважением всех без исключения приильменских и соседних с ними славян – старец Гостомысл.