Гоголь: Творческий путь - Николай Степанов

Черты быта, многочисленные конкретные подробности, раскрывающие подлинные порядки и нравы тогдашней деревенской жизни, рассеяны по всем «Вечерам». Они придают реальный характер повествованию, подчеркнутый бесхитростным тоном рассказчика, словно не придающего значения мелким подробностям быта и в то же время воссоздающего при помощи их правдивую картину жизни украинского села.

Этой задаче сатирического разоблачения быта и нравов служит и фантастика повестей. Фантастика и «демонология» в «Вечерах» принципиально отличны от мистической фантастики немецких романтиков Тика, Гофмана и др. Для немецких романтиков фантастика, народные предания и легенды являлись лишь средством для своего рода мистической мифологизации, для утверждения ирреальности, иллюзорности действительности, подлинная «сущность» которой якобы может быть постигнута в обращении к «мифологическому» сознанию. В фантастике немецкие романтики видели философскую аллегорию, средство мистического преображения реальности.

У Гоголя фантастика народного творчества способствует созданию жизненных сатирических образов, является выражением глубокого сродства мировоззрения писателя с народом. Подобно тому как в народной поэзии, в сказках враждебные народу отрицательные явления показаны в виде злобной и вредящей людям «нечистой силы», Гоголь в своих повестях делает фантастических персонажей – чертей, ведьм – носителями злых и корыстных черт, тех дурных, отрицательных моральных и социальных качеств, которые свойственны представителям господствующей верхушки, провинциальному чиновничеству, сельской «знати». Даже там, где в повестях участвуют фантастические персонажи, как, например, черт в «Ночи перед рождеством» или ведьмы в «Пропавшей грамоте», – они показаны в бытовом, реальном плане. В них нет ничего «демонического», они мало чем отличаются от людей и наделены их слабостями. Черт в «Ночи перед рождеством» похож на губернского стряпчего: «настоящий губернский стряпчий в мундире, потому что у него висел хвост, такой острый и длинный, как теперешние мундирные фалды…» Черт очень похож на судейского чиновника не только по внешности, но и по своим повадкам, по желанию напакостить людям.

Изображая черта провинциальным любезником и франтом, Гоголь, в сущности, показывает смешной, гротескный облик провинциального ухажера, повадки которого приданы им черту. Волокитство черта смешно именно потому, что в нем легко узнать манеры провинциального любезника: «Черт между тем не на шутку разнежился у Солохи: целовал ее руку с такими ужимками, как заседатель у поповны, брался за сердце, охал и сказал напрямик, что если она не согласится удовлетворить его страсти и, как водится, наградить, то он готов на все, кинется в воду; а душу отправит прямо в пекло». Черт действует и говорит, как стряпчий (он даже душу готов «отправить прямо в пекло»), чем особенно остро и гротескно подчеркивается пошлость и тривиальность повадок и любезничанья провинциального ловеласа.

Говоря о том, что не только черт, но и вся уездная «знать» лезет в «люди», автор раскрывает этот сатирический смысл своей фантастики: «Чудно устроено на нашем свете! – якобы простодушно замечает рассказчик по поводу фатовства черта. – Все, что ни живет в нем, все силится перенимать и передразнивать один другого. Прежде, бывало, в Миргороде один судья да городничий хаживали зимою в крытых сукном тулупах, а все мелкое чиновничество носило просто нагольные. Теперь же и заседатель и подкоморий отсмолили себе новые шубы из решетиловских смушек с суконною покрышкою. Канцелярист и волостной писарь третьего году взяли синей китайки по шести гривен аршин. Пономарь сделал себе на лето нанковые шаровары и жилет из полосатого гаруса. Словом, все лезет в люди! Когда эти люди не будут суетны! Можно побиться об заклад, что многим покажется удивительно видеть черта, пустившегося и себе туда же. Досаднее всего то, что он, верно, воображает себя красавцем, между тем как фигура – взглянуть совестно».

«Нечистая сила», как и в народных поверьях и сказках, наделена у Гоголя теми отрицательными, подлыми качествами и чертами, которые присущи «высшему лакейству» и враждебны народу, глубоко чужды благородным и душевно-чистым парубкам и дивчинам «Вечеров». Таков дьявол Басаврюк в повести «Вечер накануне Ивана Купала», соблазняющий людей жаждой золота, толкающий их на преступления. Ведьмы и прочие чудища в дьявольском пекле, куда попадает запорожец в «Пропавшей грамоте», играют в карты и при этом еще плутуют. Фантастическое и здесь становится прежде всего средством сатирического изображения вполне реальных явлений, способствует заострению образа, сопровождается лукавой усмешкой автора, все время сквозящей за внешне простодушным и даже сочувственным отношением к рассказываемому. Сатирическое начало в повестях «Вечеров» подчеркивает отрицательные проявления обыденной жизни, которые в гротескно-фантастическом преломлении приобретают особую наглядность и остроту. Этим объясняется и самое изображение фантастического – как обычного, повседневного, бытового. Гоголь чаще всего мотивирует свою фантастику затаенной иронией, показывает фантастическое – как представление о происходящих в повести событиях, свойственное самим ее персонажам.

Фантастика у Гоголя выражает представления самого народа, его наивную веру в чертей, ведьм, домовых, хотя и сдобренную изрядной долей насмешливого скептицизма. Эта наивная вера в «нечистую силу», присущая как рассказчикам, так и самим действующим лицам повестей Гоголя, характеризует их культурный уровень, их предрассудки и суеверия, к которым сам автор относится с нескрываемой насмешкой. Поэтому в таких повестях, как «Сорочинская ярмарка», «Пропавшая грамота», «Заколдованное место», фантастическое выступает у Гоголя как средство комического изображения быта и нравов.

При наличии фантастических мотивов «Сорочинская ярмарка» отнюдь не фантастична, а является жизненной, исполненной народного юмора историей о том, как глуповатый Солопий Черевик решился наперекор сварливой жене выдать замуж за парубка Грицка свою дочку Параску. Таинственная «красная свитка», которую заложил черт шинкарю, включается в повесть как предание, которым пользуется Грицко и помогающий ему цыган, чтобы припугнуть супругу Салопия и заставить ее согласиться на свадьбу. «Чудесные» появления свиного рыла или оторванного рукава красной свитки не заключают ничего фантастического, а являются проделками цыган, дурачащих и пугающих Солопия и его супругу. В таких повестях, как «Ночь перед рождеством», «Заколдованное место» или «Пропавшая грамота», фантастика переплетается с жизненными, бытовыми подробностями. В «Пропавшей грамоте» похождения загулявшего запорожца, деда-рассказчика, переданы дьячком Фомой Григорьевичем как пьяное наваждение, как сон, рассказанный ему болтливым, любящим прихвастнуть и приврать дедом. Хвастливый запорожец выдумывает самые фантастические, невероятные происшествия, якобы с ним случившиеся, стараясь им придать правдоподобие, уснащая повествование множеством конкретных подробностей о порядках в «пекле», представляемом им по образу и подобию своего собственного житья-бытья.