Легионы огня: из темноты - Питер Дэвид

Все-таки, это был сон, и он сам устанавливал в нем правила.

И тут, по непонятным для него причинам, мир вокруг потускнел. Как будто внезапно наступило затмение. Он посмотрел вверх, на минбарское солнце, которое всегда было теплым и приятным.

Солнце тоже посмотрело на него. Единственный огромный глаз занимал всю его поверхность и молча уставился прямо на него.

Дэвид в оцепенении глядел на него. Глаз несколько раз мигнул, а потом заговорил с ним.

«Привет, солнышко», сказал глаз.

Дэвид закричал во сне, и очнулся, сидя на кровати. К сожалению, так как минбарские кровати были установлены под наклоном, Дэвид грохнулся на пол. Он лежал на холодных плитах, покрытый потом, испуганно озираясь в поисках глаза.

Он понимал, что это глупо, но все же подбежал к окну и посмотрел на луну, но не увидел никакого глаза.

Но снова заснуть ему не удалось. Он неподвижно стоял возле окна, глядя, как восходит солнце, чтобы убедиться в том, что оно такое же, как и прежде.

Солнце в это утро светило так же, как и раньше, и это прогнало его смутные ночные страхи.

Но он не мог забыть этот сон. Его невозможно было забыть, потому что он часто возвращался. Не очень часто, просто время от времени, как будто глаз следил за ним.

Хотя сначала это пугало его, в последствии страх начал исчезать. Глаз никогда не делал ничего опасного или угрожающего. Он просто смотрел на него, иногда произносил несколько тщательно подобранных ненавязчивых фраз. Когда Дэвид рассказал об этом сне одному из своих наставников, тот ответил, что, несомненно, глаз мог быть воплощением его отца или матери, или их обоих. Это, как говорится, подсознательное желание знать, что его родители следят за ним и хранят его от беды тогда, когда он наиболее уязвим. После этого Дэвид постепенно успокоился и стал считать глаз не символом опасности, а символом благополучия.

В эту ночь глаз снова вернулся после долгого отсутствия. Правда, при весьма странных обстоятельствах. Дэвиду снилось, что он обедает с самим собой.

«Другой» Дэвид непринужденно сидел за столом напротив него и был явно старше на несколько лет. Особенно странно было то, что у него на голове была центаврианская прическа. Дэвид и в жизни не мог представить, что будет так выглядеть в будущем.

— Нравится? — спросил старший Дэвид. — Я не уверен, что это мне идет. А ты как думаешь?

Младший Дэвид пожал плечами.

— Хорошо. Не бери это в голову, — сказал старший Дэвид. — Не думаю, что тебе этого хочется, — а потом его лоб мигнул.

Дэвид присмотрелся, впервые принимая неестественность этого момента без вопросов. Но теперь его поразил тот странный факт, что у старшего Дэвида был третий глаз. Он сидел прямо в центре его лба и глядел на него. Дэвид немедленно узнал его.

— Это же мой глаз, — сказал он.

Тут внезапно раздалось хлопание крыльев, и Дэвид чуть подскочил. Птица похожая на ворону, уселась на голову старшего Дэвида. Казалось, тот ее не замечал.

— Тебе это неприятно? Если так, то я избавлюсь от него, — сказал старший Дэвид. А потом ворона ударила клювом и вырвала глаз из его лба. Дэвид охнул, увидев зияющую глазницу, а потом ворона или ворон, или что-то в этом роде, расправила крылья и улетела прочь.

— Ты в порядке? — выдавил он.

Перед старшим Дэвидом возникло множество тарелок с едой.

— Все в порядке, — ответил он, — видишь?

И он указал… на глаз. Он снова вернулся на место.

— Он всегда будет здесь, — сказал он, — всегда. Ждущий. Любящий тебя.

Глаз уставился на него. Казалось, он видел его насквозь. И Дэвид почувствовал себя крайне неловко, но не мог понять, почему.

— Черт побери!

Это был гневный голос отца, и Дэвид проснулся. Он моргал, пытаясь придти в себя, но увидел лишь лучи света, бьющие в окно. Уже было раннее утро.

Отец стремительно шел к комнате Дэвида, и на мгновение тому показалось, что отец рассердился на него. Но Шеридан прошел мимо, а за ним, как услышал Дэвид, шла мать. Она говорила ему мягко, но настойчиво:

— Тише, Джон! Ты же разбудишь Дэвида!

— Это уж, по крайней мере, будут мои проблемы, Деленн, — ответил он, но все же понизил голос. Они продолжили разговор, и там прозвучало имя Г'Кара, но Дэвид не мог понять тему разговора.

Разбуженный столь внезапно, и все еще находясь под свежим впечатлением от сна, он уже не мог заснуть. Дэвид спрыгнул с кровати, накинул рубашку. Потом бесшумно прокрался в коридор, ориентируясь на голоса родителей.

Найти их не составило труда. Они были в главном кабинете отца, и Дэвид слышал голос Шеридана, расхаживающего по комнате, эхом отдававшийся от стен.

— Мы должны что-то предпринять, — говорил Шеридан. — Мы же не можем вот так просто бросить Г'Кара в лапах центавриан!

— Все не так просто, Джон…

— Да, все не так просто. Нам надо обратиться к Альянсу, или к нарнам, и сказать…

— Что сказать? — ее голос стал резким и жестким, Дэвид даже не знал, что она может так говорить. — Что Г'Кар был захвачен во время пребывания на Приме Центавра? Они спросят, как же так получилось, и это будет вполне резонный вопрос. Все-таки центавриане никогда не скрывали, что их мир закрыт для всех чужаков. И что ты скажешь Альянсу? Что? Что Г'Кар был там, потому что вы негласно решили, что он будет добывать для тебя информацию о Центавре? Что он не сказал тебе, как именно будет добываться эта информация, а ты и не особо этим интересовался? Что твоя «рука» была поймана с поличным?

Несмотря на всю серьезность ситуации, Шеридан мягко рассмеялся.

— Это была очень ловкая рука.

— Кого это интересует? — ответила она. — Джон, Г'Кар знал, что рискует, так же, как и ты. Ты с этим смирился, так же, как и он. А теперь он расхлебывает последствия, так же, как и ты.

— Я должен вытащить его оттуда. Ладно, я не стану обращаться к Альянсу. Я сам этим займусь.

— И погибнешь.

— Мне не впервой.

— Да как ты смеешь!

Дэвид, пригнувшись, выглянул из-за двери. Отец перестал кружить по комнате и уставился на мать. Она была гораздо ниже его, но в данный момент была настолько разгневанна, что, казалось, заполонила собой всю комнату.

— Да как ты смеешь! — повторила она.

— Как я смею? Что?

— Да как ты смеешь столь безрассудно и глупо рисковать своей жизнью в этой безнадежной миссии просто потому, что тебе хочется удовлетворить свое самолюбие.

— Это совершенно не связано с моим самолюбием, — возразил он.

Прежде, чем он продолжил, она его перебила.

— Да, точно так же ты говорил, когда отправился на За'ха'дум, — сказала она, и это воспоминание явно причиняло ей боль. Дэвид слышал, что некогда был такой мертвый мир, и что отец побывал там. Рассказывали также, что он там погиб, но это, конечно же, было чушью. Ведь он до сих пор здесь, живой и здоровый.

— Когда ты отправился туда, — продолжила она, — ты был «всего лишь» командиром Вавилона 5. Мы еще не были женаты. У тебя еще не было сына. У тебя не было Альянса, президентом которого ты являешься. Ты был молод и полон желания сражаться за правое дело, и ты не сомневался в том, что будешь жить вечно. Но теперь все иначе. У тебя есть обязанности передо мной, перед Дэвидом, перед другими расами, входящими в Альянс.

— А мой долг перед Г'Каром?

— Он там, где должен быть. Они не причинят ему вреда, как сообщил Вир.

Его держат во дворце и с ним обращаются достаточно гуманно.

— Но они не разрешают ему уехать!

— Джон… возможно, он и не хочет уезжать, — предположила Деленн. — Возможно, Г'Кар оказался именно там, где ему и хотелось. Лондо отрезан от всего мира, окружен множеством врагов. Полагаю, что на всей планете у него нет такого союзника, которому он мог бы всецело доверять. Теперь таким союзником стал Г'Кар. Кто знает, какой яд наполнял уши Лондо? Кто знает, о чем он думает, и насколько темны его мысли?

— И ты хочешь сказать, что Г'Кар способен все это изменить? — скептически произнес он.

— Я хочу сказать, что он может это сделать. Несомненно, у него есть серьезный шанс на это. Эти двое… Г'Кар и Лондо… у них общая судьба, Джон.

Они связаны вместе, подобно двойным звездам.

— Двойные звезды, — напомнил ей Шеридан, — уничтожают все живое между собой. Их гравитационное поле разрушает все планеты, которые могли бы возникнуть на их орбитах.

— Да, — признала она, — я знаю. И все это можно сказать о Г'Каре и Лондо.

Они могут стереть все живое, что окажется между ними, в порошок, одним лишь усилием воли. Возможно, это может уничтожить и их.

— И как это должно меня утешить?

— Никак. Это просто констатация факта. Мое мнение. Хотя мое мнение больше тебя не интересует.

Он тяжело вздохнул.

— Конечно же, оно меня интересует.

И он так крепко обнял ее, что Дэвиду на мгновение показалось, что он, того гляди, раздавит ее.