Фонд - Айзек Азимов

А теперь скажите, так была ли тогда необходимость применять силу?

Юный депутат Муниципалитета задумчиво взглянул на окурок сигары и швырнул его в отверстие мусоросжигателя.

— Я не усматриваю в этом аналогии. Инсулин помогает диабетику вернуться к нормальной жизни. Обращаться к хирургу ему и в голову не придет. А вот при аппендиците без операции не обойтись. Это неизбежно. Если другие средства исчерпаны, разве не приходится прибегать к крайним мерам? И в том, что мы вынуждены на них идти, виноваты вы.

— Я? О, да, снова вы о моей политике примирения. Вы все-таки не до конца поняли то положение, в котором мы оказались. Наши трудности отнюдь не закончились после ухода анакреонцев. Именно тогда они и начались. Четыре Королевства вели себя еще более враждебно, чем когда-либо прежде, поскольку каждое из них стремилось к обладанию ядерной энергией. И лишь страх перед остальными тремя удержали каждое из них от нападения. Мы балансировали на самом краю пропасти, и если бы мы оступились… Если бы одно королевство чрезмерно упрочило свои позиции, или если бы два из них заключили союз… Вы понимаете?

— Разумеется. Вот тогда и следовало решительно готовиться к войне.

— Ничего подобного. Нужно было принять все меры, чтобы война началась. Я сталкивал их друг с другом. Помогал каждому из них по очереди. Оказывал содействие в развитии науки, торговли, образования и медицины. Я сделал так, что они больше были заинтересованы в процветании Терминуса, чем в том, чтобы его завоевать. И на протяжении тридцати лет эта система срабатывала!

— Да, это так, но ведь научную помощь вы вынуждены были сопровождать весьма странными ритуалами. Религиозные обряды пополам с маскарадом. Вы создали иерархию жрецов и совершенно бессмысленные и запутанные церемонии.

Хардин нахмурился:

— Ну и что? К нашему спору это вообще не имеет никакого отношения. Я вынужден был с этого начать, поскольку эти дикари считали наши научные достижения чем-то вроде колдовства или волшебства. Ритуал позволил им примириться с наукой. Возникло жречество, и мы помогали ему лишь потому, что стремились идти по пути наименьшего сопротивления. Так что это пустяки.

— Но эти жрецы руководят работой энергетических установок. Это совсем не пустяки!

— Это верно, но мы же и учили их. И они обладают лишь чисто практическими навыками работы с имеющимся у них оборудованием, к тому же они твердо верят в силу своих ритуалов.

— А если один из них догадается, что все это дурацкий розыгрыш? Если он начнет заниматься теорией? Что помешает ему овладеть технологией и продать ее тому, кто больше заплатит? И будем ли мы тогда представлять собой хоть какой-то сдерживающий фактор для Королевств?

— Это маловероятно, Сермак. Вы судите слишком поверхностно. Самых способных детей с этих планет ежегодно присылают сюда, в Фонд, и здесь они учатся, чтобы получить сан жреца. Лучшие из них остаются тут в качестве ассистентов-стажеров. И если вы думаете, что те, кто возвращается в свои королевства, — получив весьма туманные представления об основах науки или, что еще хуже, с теми искаженными знаниями, которые получают жрецы, — смогут одним махом проникнуть в секреты ядерной энергетики, электроники, теории гипердеформации — то вы ничего не смыслите в науке и рассуждаете весьма наивно. Даже весьма способный человек должен учиться всю жизнь, чтобы до всего этого додуматься.

Пока он произносил эту речь, Йохан Ли неожиданно встал и вышел из комнаты. Потом он возвратился и, когда Хардин замолчал, приник к уху своего начальника. Послышался шепот, и Йохан вручил Меру свинцовый цилиндр. Бросив на членов депутации злой взгляд, Ли снова уселся.

Хардин, наблюдая исподлобья за своими гостями, открутил крышку цилиндра, а затем резким движением открыл его, и только у Сермака хватило выдержки не взглянуть на скрученный в свиток лист бумаги.

— Короче говоря, — сказал Хардин, — правительство уверено в правильности избранного пути.

— А глаза его уже бегали по строчкам, записанным сложным, бессмысленным на первый взгляд, шрифтом. Письмо занимало целую страницу, да еще в самом низу, в уголке, карандашом были небрежно нацарапаны три слова, резюмировавшие суть послания. Он понял все с полувзгляда и небрежно швырнул бумажку в шахту мусоросжигателя.

— К сожалению, на этом, — сказал Хардин, — нам придется расстаться. Приятно было с вами познакомиться. Спасибо, что вы к нам пришли.

Он снисходительно пожал руку каждому из них, и они один за другим вышли из кабинета.

Хардин почти разучился смеяться, но когда Сермак и его молчаливые коллеги уже не могли его услышать, он ехидно захихикал. Ли изумленно посмотрел на него.

— Как вам этот взаимный блеф, Ли?

— Не думаю, что он блефовал. Если предоставить им свободу действий, он вполне может победить на следующих выборах, как и говорит, — недовольно проворчал Ли.

— Вполне, вполне, если до того ничего не произойдет.

— Нужно принять меры, чтобы они не наделали сейчас глупостей, Хардин. У Сермака много сторонников. А что если он не станет дожидаться следующих выборов? В былые времена мы с вами прибегали к силе, невзирая на ваш девиз.

Хардин удивленно поднял брови:

— Вы очень пессимистично настроены сегодня, Ли. К тому же вам необычайно нравится противоречить, иначе вы не упомянули бы применение силы. Ведь, как вы помните, наш маленький переворотик не унес ни одной человеческой жизни. Мы лишь приняли необходимые меры в подходящий момент, и все прошло гладко, мирно и без особых усилий с нашей стороны. Сермак находится в совершенно иной ситуации. Мы с вами не Энциклопедисты. Мы всегда начеку. Прикажите вашим людям, дружище, потихоньку проследить за этими юнцами. И чтобы они не догадались, что за ними следят. Делайте это осторожно. Вы понимаете, о чем я говорю?

Ли криво усмехнулся:

— Чего бы я стоил, если бы сидел и ждал ваших указаний? Сермак и его друзья уже целый месяц находятся под наблюдением.

Мэр захихикал:

— Опередили меня, да? Ну ладно. Кстати. — Он запнулся, а затем тихо сказал: — Посол Веризоф возвращается на Терминус. Надеюсь, временно.

Наступила тревожная тишина. Ли спросил:

— А что было в письме? Неужели наш план сорвется?

— Я не знаю. Послушаем, что скажет Веризоф. Все может быть. Вы огорчены? Почему?

— Потому что не знаю, чем все это кончится. Вы, Хардин, человек проницательный — и все же вы играете с огнем.

— И он туда же, — пробормотал Хардин. Вслух он сказал: — Значит, и вы вступаете в новую партию Сермака. Так вас прикажете понимать?

Ли поневоле улыбнулся: