Испанская ярость - Артуро Перес-Реверте

И в самом деле: слева между торфяниками и рощицей показались кавалерийские разъезды – высланная вперед разведка. Гарроте, Льоп и четверо-пятеро других без приказа шагнули вперед, приложились, прицелились и дали залп по еретикам, которые тотчас развернули коней и ускакали. По другую сторону дороги неприятель уже начал тревожить огнем наших соседей, а те весьма оживленно ему отвечали. Мне хорошо было видно, как многочисленный отряд голландских кирасир скачет в атаку – им навстречу, блеснув на солнце стальными наконечниками, склонились, будто спелая рожь под ветром, длинные пики валлонов.

– Идут, – сказал Брагадо.

Прапорщик Кото, весь закованный в сталь: латы нагрудные, наспинные, да еще и кольчужные рукава – когда несешь знамя, всякий норовит достать тебя пулей или клинком, – принял ясеневое древко из рук своего помощника и двинулся туда, где уже развевались прочие знамена Картахенского полка. Со стороны рощицы, четко выделяясь на фоне деревьев – горизонтальные лучи невысокого еще солнца светили им в спину, – появилась чертова уйма голландцев: вступая на луг, они заходили правым плечом вперед и подбадривали себя громкими криками, из чего я заключил, что среди них есть и англичане в немалом числе: те вечно горланят в бою и на пирушке. Таким вот манером, не прекращая движения, шагов за двести до нас перестроились они в боевой порядок, а кое-кто из аркебузиров, наступавших рассыпным строем, уже послал нам пулю, пока еще не достигшую цели. Я, помнится, говорил вам, что кое-какие виды во Фландрии повидал, но в большом сражении участие принимал впервые и впервые, стало быть, наблюдал, как неколебимо ожидает испанская пехота атаку противника. Более всего поразило меня, что ожидание это происходило в полнейшем безмолвии и совершеннейшей неподвижности – в преддверии встречи с неприятелем обросшие, обветренные пришельцы из самой недисциплинированной на свете страны не произносили ни звука, не производили ни единого движения, не значившихся в уставах и наставлениях.

Именно в этот день, в бою за Руйтерскую мельницу, понял я, почему не было и долго еще не будет в Европе силы более грозной, нежели наша пехота – безупречно отлаженная военная машина, в которой всякий знал свое место, в том находя для себя гордость и обретая силу. Возможность доблестно сражаться за католического государя и истинную веру одаривала всех этих безземельных дворян, искателей приключений, всякого рода проходимцев и прочую недостойную публику достоинством, которого нигде больше не было и быть не могло.

Не подлежит разделу майорат:Все старшему должно достаться сыну –Избыв досаду, безземельный братОтправится сражаться на чужбину, –

как удачно и вполне в тему высказался некий плодовитый толедский монах по имени Габриэль Тельес, более известный как Тирсо де Молина. Ибо в лучах славы, осенявшей непобедимые испанские легионы, мог погреться даже самый завалящий оборванец, получавший право и возможность зваться идальго:

Гордый род мой начат мной.Славно, гром меня срази,Первым в роде отличиться.Худо знатностью кичиться,Имя вываляв в грязи. [21]

Ну а голландцы плевать хотели на любые родословцы и на всю подобную чушь – в то утро они бодро и весело перли прямо на Бреду и явно были расположены сократить себе путь, устранив досадную помеху в нашем лице. Грянуло уже несколько мушкетных выстрелов, но пули, чуть-чуть не дотянув до неприятеля, бессильно упали в траву. Я увидел, как дон Педро де ла Амба, в своих миланских доспехах высившийся на коне под знаменами, одной рукой опустил забрало шлема, а другой вскинул свой жезл.

В ту же минуту зарокотал полковой барабан, а ротные стали вторить ему. От нескончаемой дроби кровь стыла в жилах, мертвая тишина воцарилась вокруг. Даже голландцы, подошедшие уже так близко, что мы могли различить их лица, одежду, оружие, как-то замялись, смущенные барабанным боем, доносившимся из неподвижных рядов тех, кто преграждал им путь. Но вот, подбадриваемые своими капралами и офицерами, вновь загорланили, двинулись вперед. Они были уже шагах этак в шестидесяти-семидесяти: аркебузиры взяли к прицелу, латники опустили копья. Видно было даже, как горят фитили.

И тогда над полком от шеренги к шеренге пронесся резкий, вызывающий крик и, подхваченный сотнями глоток, усилился, заглушил барабанные раскаты:

– Испания! Испания! Испания идет!

Это был старинный боевой клич, издавна означавший только одно: «Берегись! Сторонись! Дорогу Испании!» Я затаил дыхание, услышав его, взглянул на хозяина, однако так и не понял, кричит ли он со всеми вместе. Снова стали слышны барабаны, и вот первые шеренги испанцев пошли вперед, и Диего Алатристе, ясное дело, тоже: с аркебузой наперевес, локоть к локтю с товарищами – слева Себастьян Копонс, справа – Мендьета, чуть впереди – капитан Брагадо. Плотным, сомкнутым строем двигались они медленно и величаво, как на смотру в высочайшем присутствии. Те самые люди, что несколько дней назад бунтовали из-за жалованья, а теперь, стиснув зубы, выставив торчащие усы, выпятив небритые подбородки, шли в атаку, и лоснящаяся кожа амуниции вкупе со сверкающим оружием закрывала их лохмотья. Шли неустрашимо и грозно, оставляя за собой дым тлеющих фитилей. Я со всех ног поспевал за строем, и пули жужжали вокруг уже не на шутку, ибо совсем недалеко были от нас голландские латники и аркебузиры. Я запыхался, я оглох от грохочущей в ушах крови, которую гнало по жилам бешено колотящееся сердце, само стучавшее не хуже полкового барабана.

Первый неприятельский залп свалил кого-то из наших, заволок наш строй облаком густого черного дыма. Когда же он рассеялся, я увидел – капитан Брагадо воздел свой эспонтон, Алатристе же и прочие, остановясь, с полным спокойствием дуют на фитили, вскидывают аркебузы, приникают к прикладу щекой. Так, за тридцать шагов до голландцев, Картахенский полк вступил в дело.

– Сомкнись! Сомкнись!

Солнце висело в небе уже два часа, а бой начался на рассвете. Испанские аркебузиры держали фронт, нанося большой урон голландцам, покуда под градом пуль, под ударами пик, под натиском кавалерии не пришлось им в полном порядке отойти и присоединиться к основным силам, вместе с латниками выстроив неодолимую стену. После каждого залпа, после каждой атаки неприятельской кавалерии образовывались в ней бреши, мгновенно заполнявшиеся теми, кто уцелел, и уже дважды откатывались голландцы – наткнувшись на наши пики и огонь наших мушкетов.

– Опять лезут!

Это была уже третья атака. И откуда только берутся эти еретики? Не иначе как сам сатана изблевывает их из своей утробы. В густой дымке снова блестели острия пик. Наши офицеры сорвали себе голос, командуя, а на шпаге капитана Брагадо – он уже потерял где-то шляпу и почернел от пороховой копоти – не поспевала засыхать кровь голландцев.