Обучение у воды - Александр Медведев

Подобно регулярным партсобраниям, необходимым для поддержания должного уровня коммунистического сознания у членов партии, Василий организовал регулярные идеологические «вечера». Они проводились в глубокой тайне и начинались поздно ночью, продолжаясь до рассвета, что способствовало волнующему ощущению мистической сущности таинства и драматизма происходящего. В торжественной тишине кто-либо из членов группы читал главы из произведений Гурджиева и Успенского, а остальные смиренно внимали. Поскольку авторитет легендарного Георгия Ивановича и его великого последователя Василия Морозова пребывали на уровне заснеженных олимпийских высот, никто из группы не осмеливался задавать вопросы или обсуждать прочитанное — это было все равно, что бросить вызов божеству. Женщины, преданно глядя в лицо кумиру, даже не пытались вслушиваться в текст или осмысливать его, поглощенные важностью и торжественностью самого события.

На собрания не допускались посторонние. В качестве исключения Морозов однажды допустил на «вечера» двух «чужаков», в том числе и Шалашина, и это оказалось ошибкой. Когда один из «чужаков» попытался выяснить, как поняли члены группы текст только что прочитанной главы, оказалось, что они, вроде бы внимательно слушавшие, не в состоянии вспомнить, о чем шла речь. Это печальное открытие испортило всю торжественность обстановки и оказалось неприятной неожиданностью даже для самого Морозова. Он интуитивно почувствовал, что допускать на действа, предназначенные для «господина» и «слуг», посторонних лиц, не имеющих выраженной жаждой слуги чревато тем, что все удовольствие будет испорчено, в старался больше не совершать подобных ошибок.

Общение с Морозовым показало Шалашину, что для заработка денег существуют методы гораздо более реальные, чем многолетнее экспериментирование с ясновидением. Со временем Василий эмигрировал в Штаты, а Шалашин перебрался жить в Ялту, где, забросив спортлото, начал зарабатывать хорошие деньги на кустарных промыслах.

К тому времени Ли оставил меня, поскольку ему надо было уехать из Крыма. Учитель разрешил мне свободно и открыто рассказывать о нем и о учении Шоу-Дао, избегая только нескольких запрещенных тем. Шалашин в разговоре с друзьями услышал обо мне и Ли, и захотел познакомиться со мной. Так получилось, что я некоторым образом должен был сотрудничать с Антоном в его финансовых делах, какое-то время мы встречались, потом наши встречи, как и совместные дела, прекратились, но они послужили толчком к целому ряду событий, о которых я до сих пор вспоминаю с большим весельем, особенно рассматривая их в свете того, что Ли рассказывал мне о потребностях, жаждах и теории правильного питания.

Каждому, кто пытался резко перейти с одной привычной диеты на совершенно противоположную, известен период, когда организм плохо реагирует на непривычную еду или на непривычный режим питания. Чистому вегетарианцу становится плохо, если он начинает питаться только мясом, и наоборот, любитель кровавых бифштексов будет чувствовать себя обездоленным кроликом, если ему придется питаться только салатом и морковью, даже при том, что он убежден в пользе этой пищи. Реакцию организма на изменение пищи заметить очень легко — может возникнуть головокружение, тяжесть в желудке или расстройство кишечника.

Резкое изменение питания для психики производит те же самые эффекты, но эти небольшие расстройства психической деятельности, если они не сопровождаются выраженными психосоматическими заболеваниями, почти не заметны для человека, поскольку он отождествляет себя со своими психическими проявлениями, но на окружающих его действия могут производить странное впечатление.

Переезд в Ялту оказался для Шалашина резкой сменой питания его психики. Его жизнь в Москве была достаточно напряженной и полной впечатлений. Он ходил на работу, встречался с людьми, разделяющими его интересы, часами разговаривал о эзотерических учениях, мечтая о том моменте, когда он станет богат и свободен и сможет, наконец, заняться самосовершенствованием.

В Крыму его мечта, казалось, осуществилась. Окрестности Ялты с их благодатным климатом были просто созданы для занятий медитацией, он устроился работать сторожем, и два или три раза в неделю проводил время в небольшой хижине, где никто его не беспокоил в течение всего дежурства. Кустарный промысел, которым он занимался приносил больше денег, о чем он мог представить в самых смелых мечтах, работая в Москве в качестве научного сотрудника. Кроме того, он оказался в социальной изоляции, поскольку в Ялте у него не было знакомых, с которыми он мог бы часами обсуждать высокие материи и ставить эксперименты по ясновидению и телепатии.

Одна из его основных жажд — жажда материальной независимости и уединения для занятий самосовершенствованием оказалась удовлетворена, и это уединение погрузило его в эмоциональный и интеллектуальный вакуум, потому что, как неожиданно выяснилось, уединение, прогулки на природе и медитации не давали его психике того необходимого количества бодрящих впечатлений, которое он привык получать сначала в ссорах и конфликтах с женой, потом, после ее смерти, в столкновениях с родственниками жены и в беседах с друзьями о том, что он будет делать, когда, наконец, преодолеет все препятствия.

Когда препятствий не осталось, и, наконец, ему представилась возможность приступить к осуществлению давней и заветной мечты, подсознание Антона, реагируя на эмоциональный голод и недостаток острых ощущений, ответило жаждой преодоления препятствий или усложнения жизни и начало искусственно создавать эти препятствия, нашедшие свое воплощение в весьма причудливых фантазиях. Частью этих фантазий оказался я. Шалашин втянулся в очень увлекательную для него игру, в которую оказались вовлечены еще несколько человек, а я оставался в стороне, с удивлением, любопытством и нескрываемым интересом наблюдая за новыми экстравагантными идеями, возникающими у Антона.

Мой рассказ об Учителе пробудил работу его мысли, и Шалашин, после долгих интеллектуальных упражнений и размышлений о личности и скрытых намерениях Ли, пришел к гениальной идее, что Ли был шпионом одной или нескольких иностранных держав, а на меня он затратил столько времени лишь для того, чтобы превратить меня в зомби. Хотя за время многолетнего общения со мной он и не пытался выудить из меня какие-либо секретные сведения, способные нанести вред Советскому Союзу, тем не менее он меня закодировал так, что в какой-то определенный момент времени, или по произнесении кодового слова, или от специального жеста вроде щелчка пальцами у меня перед носом, я превращусь в смертельно опасную машину для убийств и диверсий, которая не остановится ни перед чем, выполняя заложенную в нее программу. Так что мой вид, вроде бы миролюбивый и спокойный, на самом деле всего лишь маска, скрывающая внутри зомби-разрушителя.

Когда мне рассказали о том, что я на самом деле зомби-разрушитель, я весело посмеялся, удивившись буйству фантазии Антона.

Во время одной из наших последних встреч в компании друзей разговор, не помню по каким причинам, зашел об отравляющих веществах. Шалашин, по образованию химик, с увлечением что-то рассказывал о них, и я, для поддержания беседы, тоже упомянул несколько популярных способов отравлений, почерпнутых мной в литературе. В свое время Ли дал мне информацию об отравляющих веществах и способах их применения, но как раз этой темы он мне велел избегать в разговорах с посторонними, чтобы косвенным образом не причинить кому-либо вред этой информацией.

Несколько дней спустя Шалашин выдал очередную великолепную идею о том, что я, рассказывая о способах отравления делал это намеренно, чтобы вынудить одного из присутствующих там людей отравить Антона, забрать у него его деньги и отдать их мне. Услышав эту гениальную версию моих предполагаемых коварных намерений, я вообще перестал встречаться с Шалашиным, чтобы еще больше не возбуждать его ум.

В течение нескольких последующих месяцев Шалашин баловал наших общих знакомых идеями не менее экзотическими, иногда даже подкрепленными галлюцинациями. Хотя эти идеи были так же далеки от реальности, как розовые слоны от здания Пентагона, они давали Антону то количество волнующих впечатлений, которое позволяло его психике работать в привычном для него ритме — много заниматься интеллектуальными рассуждениями и изысканиями, бороться, преодолевая трудности, а также страдать из-за того, что у него снова нет времени и возможности предаться духовной практике на лоне прекрасной субтропической природы.

Я со все возрастающим интересом впитывал доходившие до меня через знакомых новые подробности из моей биографии, добытые Шалашиным неизвестно из какого источника. Таким образом я узнал, что я самый настоящий шизофреник, а также многие пикантные детали, подтверждающие это нарушение моей психики. В то же время Антон утверждал, что я — агент КГБ, не задумываясь о том, что вряд ли Комитет склонен давать работу шизофреникам.