Убью кого хочу - Алексей Тарновицкий

– Возможно, вы не все знаете… – угрюмо проговорила я.

Ему все-таки удалось втянуть меня в игру-угадайку. «Ладно, – думала я, – пусть потешится. Может, тогда быстрее отпустит…»

– Возможно, вполне возможно, – согласился опер. – Но есть и другие моменты, которые ставят под серьезное сомнение вашу версию о предварительном планировании.

– Мою версию?

– Ладно, ладно… – он потешно замахал руками. – Пусть будет «нашу версию». Ну почему вы так сразу ощетиниваетесь, любезнейшая Александра Родионовна? Мы ведь просто мило беседуем, советуемся…

– Это вы мило беседуете, – возразила я. – А у меня сейчас мама лежит в гипертоническом кризе. Мне не до бесед.

– Зачем ему было делать это при вас? – спросил Знаменский, пропуская мимо ушей мое последнее замечание.

– Кому? О чем вы?

– Да все о том же, об убийстве, о чем же еще… – с досадой произнес он. – Если Плотников планировал заранее, зачем он решил пойти на убийство в вашем присутствии? Ведь вы – лишняя свидетельница, то есть лишние хлопоты. Было бы куда логичней сначала выпроводить вас, а уже затем… Вам не кажется?

– Кажется, кажется. Поверьте, я совсем не возражала быть выпровоженной. Проблема в том, что они не давали мне уйти.

– Вот именно! – подхватил оперуполномоченный. – Вывод? Вывод ясен: рассматриваемое преступление не было спланированно заранее. А также, как мы с вами уже установили, не являлось результатом пьяной драки.

Он еще несколько раз прошелся по комнате и снова уселся за стол.

– Есть и еще один немаловажный моментик. Немаловажный и, прямо скажем, загадочный. Дело в том, дражайшая Александра Родионовна, что покойный Алексей Иванович Плотников был нашим давним клиентом. Да вы и сами видели – вся грудь в куполах, и каждый купол – тюремная ходка. Вы, наверно, скажете: вот вам и разгадка. Вор – значит, убийца. Но в данном случае ничего подобного это не значит. Работал покойник исключительно по сейфам. Медвежатник – тонкая профессия, такие мокрыми делами не занимаются. Да и в прошлом уже все его подвиги: восьмой десяток, руки дрожат, силенки не те, слух подводит… И вдруг – такое убийство, какое не всякий опытный профессионал провернет. Вы ведь и сами сказали, голубушка: пять секунд или даже меньше. Первый удар – молниеносный, точный, как у хирурга. Для второго тоже быстрота нужна, и точность немалая, а уж силища и вовсе немереная. Насквозь такого здоровяка проткнуть… – это, знаете ли…

Знаменский отрицательно покачал головой и снова уставился на меня:

– Это, знаете ли, дражайшая Александра Родионовна, старику совсем не под силу. Невозможно, просто невозможно. Чтобы семидесятитрехлетний старичок-сердечник с дрожащими руками и больной печенью, находясь в состоянии алкогольного опьянения, когда реакции замедлены, а движения неверны… – чтобы такой дедок смог провернуть столь высокопрофессиональную ликвидацию… – быть такого не может. Он просто не мог этого сделать! Согласны?

– А я, стало быть, могла? – откликнулась я со всем сарказмом, на который была способна. – Вы это хотите сказать?

– Но если не Плотников, то кто? – проговорил Знаменский, начисто проигнорировав мой сарказм. – Кроме вас и его, там никого не было. А в конечном счете, отдал богу душу и сам Алексей Иванович.

– От инфаркта, – напомнила я.

Знаменский кивнул:

– От инфаркта. Но больно уж вовремя. Не верю я в такие совпадения. Это куда больше смахивает на третью ликвидацию. Так что, нет, какой уж тут Плотников, голубушка Александра Родионовна, тут не Плотников…

– Так кто же убил? – спросила я, стараясь унять внезапно охватившую меня дрожь.

Павел Петрович откинулся на спинку стула, изображая сильнейшее изумление.

– Как кто убил? – переспросил он, будто не веря своим ушам. – Да вы убили, Александра Родионовна. Вы и убили…

Последние слова Знаменский произнес шепотом, с выражением страстной убежденности. Табурет качнулся подо мной, так что я невольно вскочила на ноги, постояла и снова села. Оперуполномоченный молча смотрел на меня и ждал, часто помаргивая белесыми ресничками. Нужно было срочно что-то ответить, но что?

– Это не я… не я…

Знаменский отрицательно замотал головой.

– Нет, это вы, Александра Родионовна, вы и некому больше, – с прежней убежденностью проговорил он.

Я помолчала, лихорадочно собираясь с мыслями. Ну, хорошо, он доказал, что я была в квартире во время убийства. Однако нет никаких сомнений и в том, что орудие преступления находилось в руках у старика, что старик зарезал своих собутыльников, а затем умер от инфаркта. Всё это не какие-то измышления, а факты, наверняка подкрепленные экспертизой. Да, есть некоторые вопросы, причем довольно логичные, но разве хоть что-то при этом указывает на меня, как на виновницу? Легко сказать «вы и убили», а попробуй-ка докажи…

– Что же вы молчите? – нарушил молчание Знаменский. – Или торопиться некуда? А еще недавно ведь домой спешили, к маме.

– А чего говорить? – откликнулась я, стараясь, чтобы голос звучал максимально твердо. – Всё это хрень полнейшая. Глупости. Приемчики милицейские. Доказательств у вас никаких, одна психология.

Он сожалеюще причмокнул:

– Грубо, любезнейшая Александра Родионовна, очень грубо. То, что вы крепкий орешек, я уже давно понял, с первой нашей встречи. Но грубить все равно не стоит. Не к лицу вам слова эти, поверьте, совсем не к лицу…

– К лицу… не к лицу… – презрительно повторила я. – Что мы тут, кофточки примеряем? Вот вам, Павел Петрович, к лицу были бы доказательства. Есть они у вас в гардеробе?

Знаменский погладил ладонями по папкам:

– Ах, голубушка Александра Родионовна, с каким удовольствием я ответил бы утвердительно на этот ваш каверзный вопрос…

– То есть, переводя с вашего витиеватого языка на человеческий: нет! – победно констатировала я. – Нет! У вас ничего нет, кроме этих…

Я прищелкнула пальцами, подбирая нужное слово.

– …кроме этих сказок Пушкина. Кто же из нас двоих тут Арина Родионовна?

Павел Петрович прокряхтел что-то невнятное. Похоже, я и впрямь задела его за живое. Он снова погладил свои чертовы папки.

– Что ж, вы правы, у меня и в самом деле пока нет доказательств. Обратите внимание на слово «пока». Я пока теряюсь в догадках. В нечистую силу не верю, остается что-то вроде гипноза…

Он метнул в меня острый взгляд. Этот опер и не думал сдаваться. Я парировала стрелу при помощи презрительной усмешки:

– Попробуйте еще вмешательство инопланетян. Чем не версия?

– Насмехаться изволите, дражайшая Александра Родионовна? – Знаменский открыл портфель и стал засовывать туда папки. – Не поможет, нет. У меня кожа слоновья, ее насмешки не берут. Вот и коллеги мои, знаете ли, посмеиваются, не понимают. Нож есть, убийца есть – закрывай дело, получай премию. А я вот так не могу, голубушка. Я привык до конца доводить. И вас доведу, даже не сомневайтесь. Вы у меня сядете, любезнейшая Александра Родионовна, сядете всерьез и надолго. За зверское убийство трех человек. Хотя, при условии явки с повинной, можно будет принять в расчет смягчающие обстоятельства. Например, самооборону. Как вы насчет такого предложения? Нет-нет, не отвечайте сейчас! Подумайте недельку-другую…

Он щелкнул замочками портфеля и вышел из-за стола.

– А пока, голубушка, можете идти домой к маме… – оперуполномоченный бледно улыбнулся. – И снова: обратите внимание на слово «пока». Сами найдете дорогу? В коридоре налево и дальше по указателям…

Я опомнилась, когда он уже взялся за ручку двери.

– Подождите, а паспорт?!

– Какой паспорт? – обернулся Знаменский. – Ах, этот…

Он сунул руку в боковой карман пиджака и вытащил оттуда мой бедный паспорт. Мой паспорт, приготовленный к отлету еще со вчерашнего вечера – чтоб не забыть. Мой паспорт, без которого не улететь.

– Нет-нет, голубушка, – проговорил опер, опуская документ обратно в карман, – ваш паспорт пока побудет у меня. Ох, опять это чертово «пока» – что-то оно стало слишком часто нам попадаться, вы не находите?

– Но… почему?..

Устремленные на меня водянистые глазки лучились садистическим наслаждением.

– Как это почему, дражайшая Александра Родионовна? А вы как думали? Мне – доказательства собирать, бегать, высунув язык, а вам – развлекаться? Несправедливо. Теперь мы с вами одной веревочкой повязаны: я бегаю, собираю, а вы думаете, переживаете. Такое вот разделение труда. Будьте здоровы, голубушка…

Я выскочила вслед за ним в коридор, схватила за рукав:

– Отдайте паспорт! Ну, пожалуйста, ну, Павел Петрович…

Он резко вырвал руку:

– Да что это с вами, голубушка? Руки-то не распускайте. Это уже совсем не смешно. Или вам на пятнадцать суток захотелось за оказание сопротивления должностному лицу? Нет? А то я вам устрою это удовольствие, прямо сейчас…

Он не шутил, я видела это по водянистым глазам за сеточкой отвратительных белесых ресниц. Я опустила руки и прислонилась к стене. Я молча смотрела, как он идет по коридору, унося в правом кармане пиджака мое счастье, мою любовь, мое будущее… Ненависть. Меня душила ненависть.