Летний прилив - Чарльз Шеффилд

Мне предложили на выбор, если я захочу, вживить в меня неорганическую высокоплотную память, такую громоздкую и тяжелую, что мои голова и шея потребуют постоянной поддержки, что-то вроде подпорок. Такой способ любят члены Совета из Сообщества Зардалу. Или же я мог развить внутри себя мнемонического близнеца, вторую пару мозговых полушарий, разросшихся из моей собственной мозговой ткани и применяемых только для хранения и использования информации. Их нужно было встроить в мой череп, за корой головного мозга, слегка увеличив внутричерепное пространство.

Я выбрал второе решение. Меня предупредили, что поскольку эти полушария являются моей неотъемлемой частью, их способность к накоплению и хранению информации будет сильно зависеть от моего физического состояния. Я объясняю это, чтобы вы не считали меня необщительным, если я откажусь выпить или проявлю, казалось бы, чрезмерную заботу о своем здоровье. Мне следует быть крайне осторожным в отношении всех стимуляторов, используемых для отдыха и развлечения, иначе я нанесу ущерб мнемоническим поверхностям, а Стивен этого не любит.

Он улыбнулся, и когда снаружи раздался вой ветра, на его лице отразились какие-то противоречивые чувства. Ветер ударил в стены низкого здания, и они задрожали.

– Я не сказал вам еще, – продолжал он, – что у внутреннего мнемонического близнеца может проснуться сознание, вернее осознание себя как личности. Это и случилось. Как я уже говорил, я Джулиус Грэйвз, но я также и Стивен Грэйвз. Он источник моих сведений о Дари Лэнг и кекропийке Атвар Х'сиал. А теперь давайте перейдем к другой теме.

– Может Стивен разговаривать? – спросил Ребка.

Макс Перри, казалось, был спокоен. Один член Совета, сующий повсюду нос, уже достаточно плохо, а их тут оказалось двое! И всегда ли победителем оказывался Джулиус Грэйвз? Судя по выражению его лица, в нем шла сильная внутренняя борьба.

Грэйвз покачал головой.

– Стивен не говорит. Он не видит, не слышит, не осязает и не чувствует, если только я не переключу свои сенсорные вводы на передачу сведений на хранение. Однако Стивен умеет думать и утверждает, что лучше меня. Как он мне говорит, у него для этого больше времени. Я получаю от него мысли в форме возвращающихся воспоминаний. Я могу их переводить, и при этом многим кажется, будто с ними разговаривает непосредственно Стивен.

Он замолчал на какое-то время, а когда заговорил, его голос стал как-то гораздо моложе и живее:

– Привет. Рад очутиться на Опале. Никто не говорил, что здесь будет такая вшивая погода, одно хорошо – там, где я нахожусь, при дожде не промокнешь.

Голос снова зазвучал глуховато и хрипловато.

– Приношу свои извинения. У Стивена слабость к шуточкам и ужасное чувство юмора. Мне контролировать ни то, ни другое не удается, но я стараюсь их не очень выпускать на волю. И признаюсь, стал очень полагаться на знания Стивена. Например, у него в памяти все сведения об условиях жизни на этой планете, а мои знания о ней явно недостаточны. Сожалею о своей лени. Теперь давайте вернемся к делу. Я сейчас на Добеллии по делу совсем не шуточному, и юмор здесь неуместен.

– Убийство, – пробормотал Перри после долгой паузы. Шторм приблизился и бушевал вовсю. Причем видно было, что Перри чувствовал себя очень неуютно, когда ветер завывал особенно громко. Не в силах усидеть на месте, он зашагал перед окном, поглядывая то на гнущиеся под бурей кусты и высокие травы, то на бегущие облака, красноватые от ржавого света Амаранта. – Убийство, – повторил он, – множественное убийство. Так сказано в вашей заявке на посещение Опала.

– Сказано. Но только потому, что я не хотел выдвигать более серьезные обвинения по Бозе-сети. – Джулиус Грэйвз явно перестал шутить. – Точнее говоря, геноцид. Пожалуй, я пока скажу сдержаннее, подозрение в геноциде.

Он спокойно огляделся по сторонам. Дождь вновь забарабанил по крыше и стенам. Двое других людей в комнате окаменели: Макс Перри застыл у окна, Ханс Ребка на краешке стула.

– Геноцид. Подозрение в геноциде. А какая разница? – наконец спросил Ребка.

– С некоторых точек зрения никакой, – полные губы дернулись и задрожали. – Нет ограничений по времени и по месту при расследовании и того, и другого. Но у нас только косвенные улики, без доказательств и признания. Моя задача найти прямые улики. Я собираюсь обнаружить их здесь, на Опале.

Грэйвз полез в отделанный голубым кантом карман своей куртки и достал два стереокубика.

– Как ни покажется странным, вот обвиняемые в преступлении. Елена и Джени Кармел, двадцати одного стандартного года, родились и выросли на Шасте. Как видите, это идентичные сестры-близнецы.

Он протянул кубики обоим собеседникам. Ребка увидел двух девушек, загорелых и большеглазых, с приятными лицами, одетых в сочетающиеся цветом платья, рыжевато-зеленое и светло-коричневое. Но Макс Перри, по-видимому, увидел в этих картинках что-то еще. Он ахнул, как будто узнав кого-то, и, наклонившись вперед, схватил кубик. Секунд двадцать он, не отрываясь, смотрел на девушек, потом напряжение ушло, и он поднял глаза.

Джулиус Грэйвз наблюдал за обоими. У Ребки внезапно создалось убеждение, что эти туманные голубые глаза ничего не упускают. Странность и эксцентричность, возможно, были искренними, а может быть и напускными, но, во всяком случае, за всем этим стоял мощный, хотя и странный ум. Дураки членами Совета не становятся.

– Вы, кажется, знаете этих девушек, командор Перри? – спросил Грэйвз. – Если вы с ними встречались, мне необходимо знать, где и когда.

Перри покачал головой. Его лицо стало даже как-то бледнее обычного.

– Нет. Просто на какое-то мгновение, при первом взгляде, я подумал, что они… что это кто-то другой. Женщина, которую я знал очень давно.

– Кто? – Грэйвз подождал, а затем, поняв, что Перри больше ничего не скажет, продолжил: – Я не собираюсь ничего скрывать от вас, и настоятельно прошу ничего не скрывать от меня. С вашего разрешения я позволю Стивену рассказать все остальное. У него самая полная информация, а мне трудно так говорить, чтобы чувства не захлестывали и не влияли на объективность суждений.

Подергивание прекратилось. Лицо Грэйвза успокоилось, став молодым и более счастливым.

– Ладно, поехали, – проговорил он. – Печальная история Елены и Джени Кармел. Шаста – мир богатый, и там молодым позволяют делать все, что хочется. Когда близняшкам Кармел исполнился двадцать один год, им подарили космическую яхту «Летний сон». Однако вместо того, чтобы порхать по своей родной планетной системе, как большинство других молодых, они уговорили свою семью поставить на их корабль Бозе-систему и отправились в настоящее космическое путешествие. Посетили девять миров Четвертого Альянса, три из Сообщества Зардалу. На последней планете их маршрута они решили испытать «жизнь, как она есть», так было сказано в их передаче домой. Другими словами, с удобствами понаблюдать за жизнью отсталого мира…