Зараза 3 - Евгений Александрович Гарцевич

Дверь с внутренней стороны была обшита фанерными листами и досками, к которым прикрепили две щеколды, на вид даже более толстые, чем на воротах. Плюс массивные стальные уши на второй створке. С ноги я бы такое не вышиб, а, может, и с полицейским тараном бы запыхался.

Я вошел, замер принюхиваясь. Пахло людьми и помойкой. Бомжатник начального уровня, когда люди в замкнутом пространстве пытаются содержать все в чистоте, но условия берут свое. Проветрить бы здесь, и все сразу станет лучше.

Уйдет душный запах старого пота от грязного белья, разбросанного на матрасах. Развеется запашок от пластиковых мешков, набитых мусором, среди которого куча вскрытых консервных банок. И, может, перестанет тянуть старостью от груды техники и всякого барахла, которое народ тащил с собой в убежище, но потом все равно бросил за ненадобностью. Как, например, вон тот граммофон или толстенный фотоальбом в потертом кожаном переплете.

Вот только проветрить нечем — все окна забиты досками наглухо. Тонкие щели-бойницы не тянут, только света немного пропускают.

Я осмотрелся.

Замусоренный холл, слева зона для посетителей, которая сейчас занята рядом матрасов. По центру, метров в семь передо мной, расположилась приемная с длинной стойкой, за которой одновременно могло сидеть трое дежурных. Из правой части холла когда-то давно сделали склад, но сейчас некогда ровные ряды ящиков и коробок поредели и перемешались. А большая часть превратилась в мусорные контейнеры, еще и придавленные черными мешками.

По бокам от стойки вглубь уходили коридоры. Тот, что справа был глухой, просматривались стена и двери в кабинеты. А левый вел в открытое пространство, где было много столов, стульев, шкафов, всевозможного офисного мусора: папки, старые компьютеры с толстыми пожелтевшими мониторами и две металлические бочки на свободном пятачке в центре. В таких обычно заграничные бездомные мусор жгут и греются, а здесь же на них готовили. Я заметил металлическую сетку и закопченный чайник.

Трупов не было, мертвых не было, а от живых только следы проживания с неспешной основательной эвакуацией, а еще послание. Над стойкой прикрепили мятый кусок ватмана с корявой надписью от руки на английском. Несмотря на жуткий почерк и несколько грамматических ошибок, послание удалось считать:

«Нас двадцать три человека, есть женщины и дети.

Помощь не пришла, а мы не можем больше ждать и уходим на юг.

Поедем через Макени в Кабалу.

Там должны быть выжившие.

В подвале есть немного еды, медицины и оружие.

Под стойкой ключи от машины.

Удачи, выжившие!

P.S. Не выпускайте Билли из клетки».

Я перепрыгнул через стойку и открыл выдвижной ящик. Довольно громко покатились патроны, рассыпанные внутри. Часть уперлась в маленький черный револьвер, а часть с легким звоном стукнулась о связку ключей. Ну, здравствуйте семидесятые, нуар, суровые помятые детективы — я взял в руки Detective Special, классику от «Кольта» с пулями тридцать восьмого калибра.

— Спили мушку, Билли… — я вскинул пистолет, прицеливаясь и привыкая к весу.

Мушка, и правда, выделялась. Насколько помню, такой курносой она была до четвертого поколения, а вот позже ее уже сгладили, так, будто она росла от соединения ствола с рамой. Итого, похоже, старичку уже перевалило за пятьдесят. Но такие «кольты» как коньяк — только временем не испортить, а этот с виду в отличном состоянии. Читал где-то, что современные копы до сих пор, как второе оружие дедушкины револьверы с собой берут.

Патрон здесь средний, по уровню, как у нашего «Макарова», да еще непонятно, где здесь такие искать. В ящике россыпью валялось около двух десятков. Шесть патронов в магазине, рукоять коротковата, но игрушка приятная. Подойдет как оружие последнего шанса.

Забрал ключи, выгреб все патроны, пошерстил рукой в глубине, но больше ничего не было.

Пошел дальше, сначала в общий зал, где корпели над отчетами полицейские, а сейчас переделанный одновременно и в спальню, и в кухню, и в столовую. Барахла полно, но именно, что барахла — все ценное вывезли. Чайник на канистре и тот пустой.

Стал проверять двери. Прислушивался, даже вежливо стучался, прежде чем долбануть с ноги. И, только убеждаясь, что никто не шкерится и не рвется наружу, с дробовиком наготове, шел вперед.

В санузлах предыдущие хозяева устроили прачечную. Куча бытовой химии, пластиковые тазы, веревки для сушки под потолком и несколько полупустых бочек с водой. В кранах пусто. Что-то скрипнуло, чихнуло, но вода так и не пошла.

Три кабинета, комната для совещаний, кладовка, переделанная под лазарет — на первом этаже грязно, но никого. Опять барахло, в комнатах либо жили, либо оборудовав заграждения вокруг окон, отсиживались дозорные. Обертки от бинтов, кровавые комья бинтов, зазубренное мачете, вбитое в стол. Рядом еще несколько зазубрин на столе, видать, не одну конечность, тут рубанули. Я с трудом, раскачав, вытащил клинок из стола, немного почистил, благо тряпок вокруг валялось предостаточно и забрал с собой.

Узнать бы еще, помогло ли такое лечение от укусов зомби? Но спросить некого, и картотеки с медкарточками не наблюдалось.

Вернулся в коридор и проверил дверь в подвал. Закрыто на замок, но ключи оставили внутри замочной скважины. Перепроверил и пока решил забрать их с собой, чтобы напарники случайно не забрели. Пошел чистить второй этаж.

Поднялся на половину лестницы, выглянул — чувство опасности подавало легкие сигналы и точно за одной из дверей чудилось движение. Вышел в коридор, где по обе стороны тянулись кабинеты со стеклянными вставками в дверях. На каждой двери таблички с именами и должностями владельцев.

Первая дверь вела в кабинет некоего инспектора «А.М. Совула», переоборудованного в огневую точку. Окна заколочены, перед ними мешки с песком, только узкая бойница. В углу валяется полицейский щит. Только не как у наших космонавтов из ОМОНа, за которым целиком можно спрятаться, а круглый, сантиметров шестьдесят в диаметре.

Я подобрал щит, чувствуя себя, как минимум Капитаном Америкой. Не вибраниум, конечно, а всего лишь прозрачный поликарбонат, зато всего пару килограмм. Даже усиленный резиновой прокладкой, к которой крепились ручки, практически не ощущался. Я сделал