Зловещий человек - Эдгар Уоллес

Эльза едва сознавала, спит она или бодрствует, когда села за машинку. Сердито стуча по клавишам, она надеялась, что новая секретарша Эмери будет достаточно смела, чтобы сбить с него спесь. Она молилась о том, чтобы несчастная женщина (ни один мужчина не выдержал бы у него и недели) нарушила все его правила — открывала его письма и распечатывала посылки (он это не позволял делать никому, кроме себя). Она представляла себе Горгону с непроницаемым лицом и с каменным сердцем, которая властно усмирит его…

Она была занята выдумыванием особого типа секретарши, когда раздался резкий звонок. Она помчалась в кабинет тирана.

— Я забыл об этом письме. Пишите:

«Управляющему банка Стеббинга.

Милостивый Государь!

Я сегодня закрываю счет в банке Стеббинга и прошу перевести остаток на мой счет в банке «Норзен и Мидланд». Кроме того, я уполномочиваю Вас вручить подателю стальную шкатулку, хранящуюся в банке на мое имя. Расписка подателя, мистера Фенг-Хо, бакалавра естественных наук, равносильна моей.

Эльза вернулась к своей машинке окончательно убежденная, что все, что пророчил Ральф, сбылось. Эмери закрывал свой счет в банке Стеббинга!

Поль Эмери снова был предметом разговора между двумя людьми, из которых один имел основания ненавидеть, а другой — подозревать его. Мистер Тэппервиль лежал посредине своей большой кровати, являя живописную картину. В своей забинтованном руке он держал золотой флакон с нюхательной солью, так как у него зверски болела голова. Тем не менее он довольно охотно принял Ральфа Халлама и рассказал ему свои злополучные похождения. Ральф проявил весьма большое сочувствие и интерес. Но одно упоминание о том, что виновником нападения на него был не кто иной, как сам Поль Эмери, привело мистера Тэппервиля в возмущение, как будто его собственная порядочность была опорочена.

— Чепуха, милейший, чепуха! — сказал он так резко, как только ему позволяла головная боль. — Эмери не было даже поблизости! Я ясно видел нападавших на меня людей. Может быть, был еще третий человек, но я очень в этом сомневаюсь. Даже шофера не было в автомобиле. С чего бы Эмери стал нападать на меня?

— Мне это показалось возможным, — сказал Ральф. — Эмери — дикий человек.

— Ерунда! Чушь! Чушь! Простите мне резкость моих выражений, милейший Халлам, но, право, бессмысленно спорить об этих двух несчастных убийцах! Я ручаюсь, что ни один из них не был Эмери!

Ральф не стал настаивать.

— 8 то же время, — продолжал мистер Тэппервиль, — я сознаюсь, что как клиент майор Эмери мне не нравится, и я воспользуюсь любым поводом, чтобы избавиться от его счета.

— Я думаю, он избавит вас от хлопот, — сухо бросил Ральф.

— Почему?

— Потому что… ну, потому что… — Ральф взял письмо, которое показал ему Тэппервиль, прочел четыре слова и улыбнулся.

— Вы связываете это предостережение с тем сообщением, которое вы сделали мне вчера утром? — спросил он.

— Относительно Эмери? О, нет!

— Это такая же бумага, такое же предостережение, какое бедный Тарн получил перед смертью. Очевидно, написано тем же самым человеком. И к какому же проявлению несдержанности, если это была несдержанность, может относиться это письмо? Вы не говорили ни о ком, кроме Эмери и его счета…

Мистер Тэппервиль некоторое время молчал, пораженный словами Ральфа.

— Гм! — сказал он наконец. — Он не мог знать о нашем разговоре. Разговор происходил в моем личном кабинете, где нас невозможно, совершенно невозможно было подслушать!

— У вас есть громкоговорящий телефон на письменном столе. Вы выключали его?

— Мне кажется, что да, — медленно сказал мистер Тэппервиль. — Привычка выключать его срослась, можно сказать, со мной. Не могу сказать, чтобы мне было очень приятно это злосчастное американское изобретение, и я несколько раз думал убрать его. Оно очень полезно, так как стоит мне только протянуть руку, повернуть выключатель, и я могу говорить с любым из моих отделов. Но оно опасно, очень опасно. Надо подумать…

Он долго теребил свою губу.

— Это маловероятно, — сказал он, — но есть вероятность, что выключатель не сработал. Но даже в таком случае, кто из моих служащих выдал бы меня? Нет, милейший, вы должны выбить эту мысль из вашей головы! Это невозможно! В Эмери нет ничего плохого. Я почти жалею, что высказал вам свои сомнения, если, делая это, я посеял подозрения в вашем сознании.

Ральф усмехнулся.

— У меня уже они давно созрели! — сказал он. — Я признаю, что предубежден против Эмери и многое сделал бы, чтобы причинить ему серьезную неприятность.

Увидев возмущенное выражение на лице Тэппервиля, он прибавил:

— Я не собираюсь этого делать.

— Слава Богу! — с жаром сказал мистер Тэппервиль. — Я никогда не любил насилия, а теперь я питаю к нему еще большую антипатию, чем когда-либо.

Он нежно дотронулся до своей перевязанной головы.

Ральф сказал сущую правду, говоря, что он хотел бы расквитаться с человеком, которого ненавидит всеми силами души. В тот же день эта возможность представилась ему…

Глава 24

— Вы решили уйти в субботу, мисс Марлоу?

— Да, майор Эмери.

Эмери стоял у окна, сунув руки в карманы и мрачно глядя на улицу.

— Вас будет довольно трудно заменить, — сказал он. — Не могли бы вы еще неделю побороть ваше жгучее нежелание работать со мной?

Эльза колебалась. Если бы он приказал ей остаться, у нее бы, может быть, не хватило смелости отказать ему.

— К сожалению, я не могу остаться дольше субботы, майор Эмери.

Если Эльза ожидала, зная его настойчивость, что он возобновит свою просьбу попозже, то она была разочарована, что было бы самым подходящим словом для обозначения ее чувств по мере того, как день клонился к вечеру, а вопрос не возбуждался. В половине пятого слуга принес два подноса с чаем. Один из них Эльза, как всегда, отнесла в кабинет Эмери. Она поставила поднос на стол. Он кивнул, поднял крышку чайника и понюхал чай. Раньше Эльза не замечала, чтобы он это делал. Он взглянул на нее прежде, чем легкая улыбка успела сойти с ее лица.

— Вас забавляет это, а? Я покажу вам что-то, что позабавит вас еще больше…

Эмери вытащил из кармана футляр, открыл его, оторвал узенькую полоску небесно-голубой бумаги и погрузил ее в молоко. Когда он вытащил ее, бумага была красная.

— Подождите, — сказал он, наливая в чашку чай и вытаскивая на этот раз розовую бумажку.

Взглянув, Эльза увидела, что в футляре не было ничего, кроме таких же голубых и розовых полосок. Розовую бумажку он погрузил в чай, подержал там несколько секунд и затем вытащил. Часть бумажки, опущенная в чай, была лимонно-желтого цвета.

— Грубая проба, но надежная. Мышьяк окрашивает молочную бумагу в зеленый цвет, а чайную — в лиловый. Стрихнин делает обе черными, точно так же, как аконит. Цианистый калий, тот отбеливает голубую бумажку, а розовую окрашивает в темно-красный цвет.

Эльза слушала с разинутым ртом.

— Вы… Вы пробовали, нет ли там яда? — спросила она, почти не в силах верить своим ушам.

— Что-то вроде этого, — сказал Эмери и, спрятав футляр, налил молоко и положил сахар в свой чай. — Кстати, это один из признаков сумасшествия — когда у человека появляется предположение, будто его собираются отравить или вообще покушаются на его жизнь.

— Но яд — здесь, у нас… — недоверчиво сказала Эльза.

— А почему бы нет? У меня много врагов, и, по крайней мере, один из них — медик по профессии.

Во всякое другое время Эльзе не понравилась бы эта ссылка на Ральфа Халлама, но теперь отношения этих людей и осознание ужасной профессии Ральфа заставили ее замолчать.

Мошенник против мошенника! Коса нашла на камень! Неужели он воображал, что Ральф способен сделать такую ужасную вещь? То, что он судит о других по себе, это обычная человеческая слабость. Может быть, он и в самом деле сумасшедший? Может быть, он заслуживал скорее жалости, чем презрения? В общем, Эльза была рада, что служба ее скоро кончалась…

После чая он получил несколько писем и посылку. Она положила письма на бювар (Эмери не было) и рядом на столе положила посылку. Она была доставлена с посыльным и адресована «Майору Эмери». После фамилии стояли три буквы, указывавшие, что Эмери имел орден за военное отличие. Эльза впервые узнала, что у него есть военный орден. Ей пришло в голову, что она постоянно узнает что-то новое о нем. Поглощенная своим открытием, она взяла ножницы и перерезала веревку, которой была перевязана посылка. Она неизменно делала это для старого мистера Эмери. Она только тогда осознала, что держит в руке ножницы, когда сердитый окрик заставил ее обернуться. Эмери стоял на пороге двери, ведущей в коридор.

— Что вы тут делаете, черт побери? — прорычал он. Эльза отступила под его сверкающим взглядом. В нем было что-то угрожающее, выражение лица было столь дикое, голос столь резкий, что она перепугалась.