Нина - Илья Владимирович Авраменко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
- Ну да, артист известный, - мрачно кивнул генерал и налил еще по половине рюмки.
О делах убитого киллера он знал побольше Бобровского, но не счел нужным вставлять свои комментарии. Пусть журналист свободно выскажется, сформулирует задачу, а там видно будет. Если он, скажем, потребует доступа к каким-то уголовным делам, это одно. А если захочет копнуть биографию Саши Ветра, то это совсем другое. Тут никакой коньяк не поможет, подумал генерал.
- Я думаю, у нее от всех переживаний натурально крыша поехала, говорил Бобровский. - Жалко мне ее. У нее ребенок остался маленький. Если бы можно, Владимир Макарович, это дело замять… И нам с вами эта история, честно говоря, совсем ни к чему. Начнутся всякие разговоры: "Какая такая компания "Медведь"? Это где баба в студии перестрелку устроила?" А ведь так и начнут болтать. А рейтинг от таких разговоров, как вы сами понимаете, не подскочит. Баба отсидит, пойдет языком молоть, еще наврет с три короба. Зачем нам эти лишние слухи и сплетни?
- Лишних не надо, нам и старых хватает, - генерал отмахнулся. Так-так, я тебя понял. Ну, и что ты предлагаешь?
- Ну, она же с придурью. А с больной какой спрос? Ее лечить надо, а не судить. Владимир Макарыч? За мной ведь не заржавеет. Я на добро памятливый.
- Лечить, говоришь? Ладно. Вопрос порешаем, - генерал нажал кнопку селектора. - Оленька, по делу Нины Силаковой, кто там, завтра ко мне, к восьми утра.
- Так точно, Владимир Макарович.
Генерал поднял рюмку.
- Должок за тобой, Ванюша.
- Базара нет, - Бобровский понятливо улыбнулся.
Глава 15
Нина всегда была способной ученицей. Может быть, до отличницы она и не дотягивала, но учителя ее хвалили. Старательная девочка, говорили они, все на лету схватывает. Правда, знания, схваченные впопыхах, так же легко и покидали ее голову сразу после очередной хорошей оценки. Нину это не особенно расстраивало, потому что в жизни было множество вещей поинтереснее школьной программы. Но она всегда успевала понять, чего от нее хочет тот или иной преподаватель, и всегда выдавала правильные ответы.
Её школьные навыки помогли Нине практически мгновенно овладеть профессией. Они же пригодились ей и в изоляторе временного содержания. Уже на втором допросе Нина сидела на стуле ровно, колени сведены, руки на коленях, прямой взгляд в глаза следователя. Ответы чёткие и по существу.
Единственной проблемой оставалось то, что Нина упорно отказывалась врать.
Ей предложили дать показания о том, что покойный муж планировал и осуществил убийство Листьева, Холодова и Старовойтовой. Она отказалась.
Это предложение повторялось изо дня в день, и Нина отвечала на него одной и той же фразой:
«Мой муж никого не убивал. Это вы убили его».
Следователи менялись, но их требование оставалось прежним. Чем только ни грозили неуступчивой арестантке, но Нина стояла на своём.
Она не считала дней, но прошло не меньше двух недель, когда перед ней появился ещё один следователь. Молодой, краснолицый, с обширной лысиной, которую он маскировал, зачёсывая волосы от уха до уха.
Он долго сверлил Нину взглядом, прежде чем выложить перед ней чистый лист бумаги и авторучку.
- Даю тебе последнюю возможность, Силакова. Дашь показания - выйдешь на свободу. Не дашь - отправишься в камеру к маньячкам.
- Я уже дала все показания по своему делу, - ровно ответила Нина.
- Твоё дело - херня на постном масле. Нет никакого дела. Ты думаешь, меня государство столько лет учило, чтобы я мелкое хулиганство расследовал? Пиши.
- Что?
- Как твой муж подготовил и осуществил убийство Листьева и Старовойтовой. Напишешь - получишь условно.
Нина едва не напомнила ему, что он забыл вставить в этот список ещё и Холодова. Но сдержалась, и ответила, как всегда.
- Мой муж никого не убивал. Это вы убили его.
- Не будь дурой, Силакова.
- Это вы убили его.
- Ещё раз такое услышу, брошу в камеру к маньячкам.
- Это вы убили его.
Следователь сдержал слово. И прямо из кабинета Нину отвели в какую-то другую камеру.
Она осталась стоять у двери. Множество женских лиц повернулись к ней со всех нар, снизу и сверху.
Высокая худая женщина со шрамом через лицо спрыгнула с нар и направилась к Нине. Напевая «Бьётся в тесной печурке огонь», она вертела в руках верёвочку. Приглядевшись, Нина увидела, что это не просто верёвочка, а длинная петля.
«Она ненормальная», - подумала Нина, увидев глаза этой женщины. Они казались абсолютно чёрными из-за расширенных зрачков, да ещё и смотрели в разные стороны. Тонкие губы раздвинулись в кривой улыбке, обнажив редкие зубы.
«Такая убьёт и не заметит, - Нина прижалась спиной к двери. - Нет, голубушка, лучше не трогай меня».
Она незаметно отвела ногу назад, готовя замах для удара. «Если сумасшедшая набросится, бью в голень, - рассчитывала Нина. - А если накинется вся толпа, свернусь калачиком у двери. Попинают и отстанут. А убьют… так, и кончится всё».
Несколько суток карцера, голод, непрерывные допросы сделали своё дело. Ниной овладело полное равнодушие. Грязная одежда, слипшиеся волосы, нечищеные зубы - всё это поначалу причиняло ей почти физическое страдание, но сейчас ей было уже всё равно.
Она без страха смотрела на петлю в руках сумасшедшей уголовницы. Нина была готова расстаться с жизнью. Но всё, что осталось у неё, - это способность сопротивляться. И она будет сопротивляться, сколько хватит сил. Сопротивляться следователям, наверное, даже труднее, чем ввязаться в драку с толпой уголовниц. Потому что там, в кабинете, Нина не могла отвести душу и влепить ему пощёчину, которой он заслуживал.
А тут, в камере, никто не остановит её, и она даст волю своим кулакам, локтям и коленям.
Женщины в камере притихли, наблюдая, как уголовница со шрамом приближается к Нине, поигрывая петлёй и напевая.
- Будешь моей болонкой, - проговорила она, оборвав песню.
Неожиданно с нижних нар поднялась коренастая, широкоплечая, очень толстая тётка. Не говоря ни слова, толстуха остановила уголовницу со шрамом, ткнув пальцем ей в грудь:
- Отдохняешь, Зоечка. Она моя.
Продолжая петь «Землянку», Зоечка повернулась на сто восемьдесят градусов и так же медленно побрела обратно.
А толстуха шагнула к Нине.
