Х20 - Ричард Бирд

Тео редко говорил о своем прошлом, и будь я больше занят, возможно, никогда не сложил бы по кусочкам его историю. Гибкость рабочих часов свидетельствовала, что его исследования в институте никак не контролируются, — вплоть до того, что он может приходить, когда ему вздумается. Я не представлял, сколько ему платили, но квартира с двумя спальнями над закусочной Лилли — прямой результат его привычки покупать больше четырех тысяч сигарет в неделю.

Время от времени он до сих пор играл — необъявленная проверка Божьего раскаяния. Он играл в “угадай мяч” или закачивал деньги в игральный автомат в “Тупике незнакомцев”, пока мы не выигрывали достаточно мелочи, чтобы сыграть в пинбол. Как-то он сказал мне, что выиграл Гемоглобина в импровизированной игре в “очко” в Бросли, что в Шропшире, но я не знаю, правда ли это.

Он наверняка выиграл бы Национальную лотерею, если бы его удача не приказала долго жить.

Понедельник, утро.

Я одет в новехонькую, немного жестковатую белую рубаху с короткими рукавами и оранжевый галстук. На галстуке по диагонали вьются золотые эмблемки отцовской фирмы. Кроме того, на мне серые брюки и начищенные черные ботинки, которые я в последний раз надевал на экзамены. Я споласкиваю кофейную чашку (“Я люблю Симпсонов”) и целую мать в щеку.

— Я горжусь тобой, — говорит она. — Нью-Йорк был глупой затеей.

— Донельзя незрелой. Спасибо, мам.

Отец уже ушел, в столь паршивом настроении, что дважды грохнул дверью. Но я не могу из-за этого беспокоиться, потому что сейчас утро понедельника и мой первый рабочий день в качестве помощника в “Симпсон, торговля табачной продукцией и периодическими изданиями (осн. в 1903 г.)”, отделение на Хай-стрит. Сегодня начинается моя судьба, свободная от мучительных решений. Моя жизнь станет набором вагончиков с расписанием и ясным представлением о пункте назначения, без всякой нужды трепыхаться. Сегодняшним утром — как и любым другим, пока не стану районным управляющим, — я отправлюсь в магазин. Затем куплю машину. До того, как унаследовать отцовскую должность главного управляющего и стать торговцем табачной продукцией мистером Симпсоном, я обручусь с немного пухлой, но всегда пунктуальной девушкой, которая с радостью родит мне сына по имени Грегори.

Я открываю входную дверь и глубоко вдыхаю свежий весенний воздух. Слабый лучик света выхватывает меня из темноты, и я улыбаюсь залитой солнцем лужайке и цветущему орешнику. Соседка-адвентистка в очаровательном зеленом халате забирает молоко с крыльца. Я поворачиваюсь к ней и говорю через забор:

— Доброе утро, прекрасное утро, доброе вам утро.

Я умышленно выбираю тихую дорогу, помахиваю руками и на ходу залихватски похлопываю по фонарным столбам. Весело следую за спаниелем с коричневой головой, что гуляет сам по себе, с жадностью и любопытством обнюхивая всякие интересные какашки на тротуаре. Миную садики, заросшие нарциссами. На Хай-стрит обгоняю негра и спрашиваю себя, почему у людей в холодных местах не вьются волосы. Я, конечно, имею в виду страны. Спрашиваю себя, от чего вообще вьются волосы. Поворачиваю голову вслед красивой девушке с тонкими щиколотками, и меня обгоняет спаниель, он возвращается домой, за ним идет полный мужчина, которого, наверное, специально откармливали на убой. В кулаке он прячет сигарету, но, думаю, я могу смело не обращать на это внимания.

Все идут по делам, прямо как я, и я полностью удовлетворен, потому что успешно подавил все без исключения свои желания. Ничуть не удивительно, что к обеду я буду тащиться домой, опустив голову, волоча ноги и не отрывая взгляд от ботинок.

Джонси Пол и старый Бен Брэдли. Доктор Хеккет, Марлоу и Уиттингем, Дрейк и миссис Дрейк. Поляк Ян Пето, Рассел, Галлахер и моряк Ланди Фут, сидящий на всех разрешенных веществах за исключением спиртного и табака. Он раздает последнюю разновидность женьшеня. Все они в то или иное время были постоянными или временными членами Клуба самоубийц, поэтому где-то на середине похоронной службы всеобщее беспокойство неизбежно. Я смотрю, как они пытаются чем-нибудь занять руки.

Потом, когда мы вышли наружу, зажигалки защелкали, подобно насекомым, и последовала групповая затяжка табачным дымом, словно прямая противоположность вздоху. Этот звук — знак приближающегося удовлетворения, что каждый раз наступает через семь секунд. Ланди Фут глотает несколько таблеток санатогена, а я сую руки в карманы.

— Мне никто не сказал, что это рак легких, — говорит Дрейк, а Джонси Пол отвечает, что ничего такого и не было.

— Было-было, — говорит Ланди Фут, жуя резинку.

— Он не курил пятнадцать лет, — говорит доктор Хеккет.

Уолтер говорит:

— Это вообще не связано с курением.

Все соглашаются, что так оно, наверное, и есть, тем более что за годы участия в североафриканской кампании Хамфри вдохнул немало раздражающих и наверняка смертельных песчинок. Затем Джонси Пол и Ланди Фут некоторое время на два голоса вещают, что в наше время легочному здоровью всех и вся угрожает множество страшных опасностей в виде радона, летучих органических и неорганических веществ (со стен и потолочных покрытий), бетонной сырости, озона, излучаемого электрическими устройствами (особенно компьютерами и принтерами), теплового излучения, влажности, статического электричества, бактерий, плесени, спор, домашней пыли, клещей и их испражнений, а также не поддающихся исчислению других людей и их беспрестанно шелушащейся кожи.

Воздух настолько загрязнен, сказал Джонси Пол, что он вообще удивляется, как это люди удосуживаются дышать. Что, не так, спросил он меня.

— Конечно, — говорю я, — он мог умереть от чего угодно.

Старый Бен Брэдли говорит:

— Он мог умереть от старости.

Наступает минутное молчание, потом все качают головами.

— Нет, — говорит Уолтер. — Это точно легкие.

Именно тогда — или, возможно, чуть позже — я заметил Джулиана Карра. Он стоял в некотором отдалении, у входа на кладбище, руки в брюки, прислонившись к одинокому дереву, словно отвергнутый тайный воздыхатель.

За моей спиной овраг. Я въехал в переднюю часть дома. У меня не было занавесок. Не было стульев и столов. Не было гнезда для телеантенны, но это ерунда, потому что у меня не было телевизора. Я жил в самой большой комнате дома, на первом этаже, в окружении только тех вещей, что имел.

Из телефонной будки я позвонил домой, чтобы мне прислали пуфик. Мама отослала пуфик и спросила: раз — все ли я еще курю, два — есть ли у меня девушка, и три — не надо ли мне чего-нибудь еще.

— Нет, все в порядке, — сказал я, а потом мне оказалось некуда девать книжки по истории, разве что складывать на пол. Я купил электроплитку и несколько ковриков, чтобы заглушить скрип досок в полу. Купил обогреватель, сидел на ковриках перед камином, прислушивался к звукам с улицы, читал книжки по истории и порой смеялся вслух, пугая себя эхом. Купил холодильник с морозилкой и набил его замороженными продуктами.

Я часто разговаривал с Бананасом. Он был прекрасным слушателем, пока где-нибудь поблизости имелась пепельница, и я уверял его, что Лилли присмотрит за Тео, бедным стариком, старым безумным ученым. Он не захиреет без друзей в полном одиночестве. Затем я познакомил Бананаса с пуфиком, и с тех пор пуфик принадлежал исключительно ему. Мы ни капельки не скучали по Гемоглобину.

Я сидел на полу, смотрел, как дым витками поднимается к потолку, прислушивался к скрипу дома и раздумывал, как отличить дребезжание оконной рамы от хохотка привидения, в которое я не верил. Первые несколько недель я выкуривал все сигареты еще до сумерек и вечерами разогревал замороженные пирожки.

За прилавком меня видно от пояса и выше: белая рубаха, оранжевый галстук и счастливая физиономия на ровном фоне сигаретных пачек.

“Честерфилд”, “Кэмел”, “Кент”. “Штювезанд” (для мировых спортивных мероприятий), “Филип Моррис”, “Джон Плэйер Спешл” (всех видов). “Лаки Страйк”. “Бьюкэнен Сенчури”, “Мор”, “Раффлз”, “Ричмонд Стрейт Кат”, “Роялз 25”, потому что неплохо иногда попробовать чего-нибудь новенького. “Стэйт Экспресс”, и “Салливан № 1”, и “Салем Лайт”, и пурпурные, синие, красные и зеленые “Силк Кат”. “Лэмберт-энд-Батлер”, если больше ничего нет. “Ротманз” (пилоты авиалиний), “Уинстон” (США) и “Бенсон-энд-Хеджес” после завтрака. “555” (555 чего?). “Кармен № 6” и “Эмбасси № 1”, “Эмбасси Ригал”, “Эмбасси Экстра Майлд”, “Эмбасси Экстра Экстра Майлд” (в зависимости от ее настроения и возраста). “Вирджиния Слимз”. “Дю Морье” в театре “Санкт-Мориц”, пока “Собрание” пьет “Коктейль” с “Черным Русским Наместником”. Возможно. “Фортуна” (испанские пляжи и мадридские кафе). “Капорал” и темно-синие пачки философических “Житан”. “Кул” или “Крэйвен” на “Пиккадилли” или в “Мэйфэр”. В “Каниф-клаб” со всем “Английским ВМС”. “Трипл-А”. И наконец, чтобы увенчать вечер с очередной любовницей, непревзойденные ментоловые “Консулат”.