Политическая биография Сталина - Николай Капченко

Бесспорно другое: социальное происхождение самого Сталина в значительной, если не в решающей степени, предопределило его дальнейший путь, как бы очертило магистральные вехи его жизненного движения, создало предпосылки формирования его характера и отношения к окружающей действительности. Социальная среда явилась тем фундаментом, на базе которого постепенно выработалось его критическое отношение к основополагающим устоям российского общества того времени. И в этом, а не в чем-то ином, можно усматривать определенное значение вопроса о социальном статусе его родителей.

Коснулся данного сюжета в своих воспоминаниях и Н.С. Хрущев. Он рассказывал: «Об отце его не знаю, как сейчас в биографии Сталина написано. Но в ранние годы моей деятельности ходил слух, что отец его — вовсе не рабочий. Тогда придирались, кто какого происхождения. Если обнаруживалось нерабочее происхождение, то считали человеком второго сорта. И это было понятно. Самый революционный и самый стойкий — рабочий класс. Он выносил всю тяжесть борьбы на своих плечах и поэтому к другим классам и прослойкам общества, не пролетарским, имел придирчивое, не настороженное, а именно придирчивое отношение. К таковым относились с большим недоверием.

Итак, говорили, что у Сталина отец был не просто сапожник, а имел сапожную мастерскую, в которой работало 10 или больше человек. По тому времени это считалось предприятием. Если бы это был кто-либо другой, а не Сталин, то его бы на партчистках мурыжили бы так, что кости трещали[88]. А тут находились объяснения обтекаемого характера. И все-таки люди об этом говорили. Я этот факт здесь просто припоминаю. Он не служит поводом для каких-нибудь особенных выводов, ибо не имеет никакого значения. Я просто рассказываю, как тогда относились к такого рода вопросам»[89].

Тот факт, что Виссарион Джугашвили в какое-то довольно короткое время имел собственную сапожную мастерскую в г. Гори, не представляло особой тайны, как полагает Хрущев. И сам факт был предметом не только «разговоров», но и вполне официально был зафиксирован в воспоминаниях о Сталине, опубликованных в печати. Об этом же, не называя своего отца по имени, писал и сам Сталин в цитировавшейся выше работе «Анархизм или социализм». По воспоминаниям А.М. Цихитатришвили, когда предприниматель по фамилии Баграмов открыл в Гори сапожную мастерскую, он выписал из Тифлиса лучших мастеров, в том числе и Бесо Джугашвили. Бесо скоро стал известным мастером. Большое количество заказов дало ему смелость открыть собственную мастерскую[90].

Но свидетельство Хрущева примечательно тем, что оно, по существу, как бы иллюстрирует мысль Б. Вольфа о чисто «прикладном» значении вопроса о социальном происхождении Сталина в период ожесточенной схватки за место лидера партии после смерти Ленина. Именно в этом, и только в этом историческом контексте, данный вопрос и представлял определенный интерес. Что же касается его значения при рассмотрении исторической роли Сталина, путей формирования его убеждений и характера, то, на мой взгляд, это не имеет принципиального значения. Будь его отец рабочим, в тогдашних конкретных условиях России, и Грузии в особенности, это едва ли что меняло в своих главных параметрах: рабочие, т. е. вчерашние крестьяне, не столь уж коренным образом отличались от крестьян. Примитивный взгляд о доминирующем значении социального происхождения на формирование крупных деятелей исторического масштаба во многих случаях решительно опровергается фактами. Сама же история российского революционного движения дает тому массу доказательств. Дворянское происхождение Ленина отнюдь не стало помехой тому, чтобы он стал революционером. Вообще жизненный путь человека, особенно если он оставляет заметный след в истории, нельзя прямолинейно связывать с его социальным происхождением, ибо оно — лишь одна из составляющих в сложном и многообразном комплексе взаимодействующих факторов, в конечном счете предопределяющих общую картину его жизни.

В целом, подводя некоторый итог рассмотрению вопроса о родителях Сталина, можно с полным основанием сказать, что они бесспорно оказали на него, как и любые родители, определенное влияние. Как явствует из свидетельств современников, а также людей, близких к нему (жена Н.С. Аллилуева, дочь Светлана), он особенно был привязан к матери, испытывая по отношению к ней глубокие чувства.

Светлана Аллилуева писала в своей первой книге «Двадцать писем к другу»: «Еще любил он и уважал свою мать. Он говорил, что она была умной женщиной. Он имел ввиду ее душевные качества, а не образование, — она едва умела нацарапать свое имя. Он рассказывал иногда, как она колотила его, когда он был маленьким, как колотила и его отца, любившего выпить. Характер у нее был, очевидно, строгий и решительный, и это восхищало отца. Она рано овдовела и стала еще суровее. У нее было много детей, но все умерли в раннем детстве, — только отец мой выжил. Она была очень набожна и мечтала о том, чтобы ее сын стал священником. Она осталась религиозной до последних своих дней и, когда отец навестил ее, незадолго до ее смерти, сказала ему: «А жаль, что ты таки не стал священником»… Он повторял эти ее слова с восхищением; ему нравилось ее пренебрежение к тому, чего он достиг — к земной славе, к суете…»[91]

Именно мать передала ему некоторые черты своего характера — твердость, чувство собственного достоинства, жизненную стойкость. Опубликованные некоторое время назад письма Сталина и его жены к матери — Е.Г. Джугашвили — позволяют в определенной степени судить об отношении самого Сталина к своей матери. Однако такого рода эпистолярные свидетельства не всегда могут в должной мере отражать подлинную картину их взаимных отношений. Сталин в этих письмах предстает довольно черствым, до удивления лаконичным человеком. Постоянные ссылки на занятость мало что могут объяснить. Писем самой матери нет, хотя косвенно мы можем судить о том, что она постоянно помнила о сыне, беспокоилась о его здоровье. В этом контексте примечательно одно свидетельство, принадлежащее В. Швейцер, жене известного революционера С. Спандаряна, которая вместе с мужем находилась в туруханской ссылке и многократно встречалась там со Сталиным. Вот соответствующее место из ее воспоминаний:

«В холодной, снежной Туруханке каждое письмо, особенно личное, приобретало необычайное значение; оно придавало какой-то особый колорит жизни не только того, кто получал его, но и всей колонии ссыльных. Как-то раз Сталин получил письмо от своей матери из солнечного Кавказа. «Роза души моей!» писала она. Старушка обожала своего единственного сына. Нежно любил Сталин свою мать. Ласковые слова проникли и в нашу холодную комнатушку, запахло цветами… Стало радостно на душе. Сталин засиял от радости и раскатисто засмеялся, повторяя: «Роза души моей!». «Только у нас в Грузии могут так образно выражать свою ласку», — сказал он.

В юношеском возрасте Сталин писал стихи, и когда он их читал, мать от умиления плакала. «Простая женщина моя мать, но с поэтической натурой», рассказывал нам про нее Сталин».[92]

Вообще о взаимоотношениях Сталина с матерью известно немногое. Поэтому приведенный выше эпизод примечателен и в том отношении, что он хотя бы косвенно свидетельствует о том, что между сыном и матерью поддерживалась более или менее регулярная переписка даже во время пребывания Сталина в ссылке. Естественно, рассчитывать, что такого рода переписка каким-то образом сохранилась, учитывая реальные обстоятельства, не приходится. В данном случае нас интересует прежде всего характер их взаимоотношений, особенно в свете распространенных утверждений о якобы черствости и бездушии, которые, мол, проявлял Сталин ко всем без исключения, включая и свою мать.

На первый взгляд может показаться, что такие детали имеют лишь косвенное касательство к политической биографии Сталина. Однако это далеко не так. Выше я уже специально останавливался на вопросе, который условно назовем «генетической предрасположенностью» к действиям жестокого, порой преступного характера, базируясь на которой многие биографы Сталина строят свои далеко идущие политические и даже своего рода философские выводы, касающиеся Сталина. Здесь же хотелось подчеркнуть одно: Сталин испытывал к своей матери вполне обычные сыновние чувства, присущие каждому нормальному человеку. И эти чувства он сохранил на протяжении всей своей жизни, чему имеется достаточно надежные подтверждения, принадлежащие его дочери, которая часто дает своему отцу весьма нелестные характеристики.

Что же касается самой Екатерины Георгиевны Джугашвили, то она горячо любила своего единственного сына. К тому же, и это следует подчеркнуть особо, она, по всей видимости, не испытывала чувства ликования в связи с тем, что ее сын стал во главе страны, как царь, а не пошел по другому пути — пути служения богу.