«Зимопись». Книга 1 «Как я был девочкой» - Петр Ингвин

В одной — два матрасообразных лежака по углам. Кроватями это назвать трудно. Внутри у них, как понимаю, солома, снаружи — обшивка из мешковины или чего-то не менее забористого для нашей привыкшей к комфорту кожи. Белье — две дерюжки-простыни, на одной спать, второй укрываться. Подушка из свалянного меха, наверное, собачьего: другой живности за время приключений не отмечено. Два табурета — класть на ночь одежду. Проем-окно во двор. Все.

Соседнюю обстановку словно печатали на копире. Мы с Томой озадаченно переглянулись.

Карина без разговоров заняла ближнюю комнату. Гукнула взбиваемая подушка. Всхрапнул продавленный лежак. Не теряя времени, я шагнул к дальней. Отворяемая дверь стонала и плакала, противясь давлению. Переборотая, смирилась и приветливо распахнулась во всю ширь: добро пожаловать, хозяин! Мы любим сильных!

В проеме я обернулся. Напряженная, но безуспешная работа мысли сводила Томе мозг. Хорошо, что выбор остался ей. Просто прекрасно. Выбери она эту комнату первой, я бы попал впросак. Поясняю. Пойди я к ней — наглец. Уйди к Карине — предатель. Трагедия, однако.

Губы девушки задрожали, глаза беспомощно опустились. Щеки залил румянец. Блин, она в той же беспощадной вилке: либо нахалка и бесстыдница, либо трусиха и сволочь.

Ситуация разрешилась без нашего участия.

— Я заложница! — радостно вспомнила Зарина и мигом ринулась занимать место в моих апартаментах.

Казалось, даже стены облегченно выдохнули. Правда, с горьким оттенком потери.

Вселились. Я молча лег, положив ногу на ногу. Руки нащупали и потуже запахнули халат. Глаза уставились в потолок. Вот такое новоселье.

Зарина, уже дважды восторженно обежавшая комнатенку по кругу, принялась заглядывать во все щели. Даже свой лежак приподняла — вдруг спрятано что-то интересное?

Ага, первая ночевка вне родных стен. Скоро перебесится. Мне, напутешествовавшемуся с родителями по стране и не только, этот гостиничный номер навевал грусть. И не только номер.

В дверь потарабанили пальцами, громко и отчетливо.

— Войдите, — пригласил я.

— Одежда для занятий.

Сначала услышали голос, затем увидели одну из тех женщин, что при въезде встречали цариссу. Нам вручили две котомки.

— Будьте готовы через десять минут. Временное одеяние ангелов мы вернем в башню причала, так заведено.

Чувственным стоном дверь сопроводила исчезновение чужой из нашего пространства, в конце насмешливо взвизгнула: мол, как я ее? Где аплодисменты?

Внутри котомок оказались широкие штаны и распашные рубахи на тесемках. Выделка порадовала, если сравнивать с деревенским тряпьем, и огорчила, если с халатами, которые здесь называли кафтанами. Знакомое слово, но кто в мои годы носит или просто знает кафтан?

Одежная ткань оказалась плотной, надежной, а большего не требуется. Цветом принесенное тоже не блистало: все однотонное, светлое, желтовато-серое. За красотой здесь явно не гонятся и на нее не тратятся. Или это потому, что казенное? Может, школьники сами покупают себе более качественное и красивое? Или ангелам, как сиротам, не дозволена роскошь? Типа, умом надо блистать, а не перьями в заднице. Чтоб не осталось сомнений, заглянул в котомку соседки. Увы, все то же самое. Не в происхождении дело. Унификация, понимаешь.

Зарина сняла шлем. Внезапный золотой дождь обрушился на юные плечики, едва не раздавив меня удивлением: как меняет людей прическа! Красиво поведя этим замершим в стоп-кадре водопадом, Зарина бережно поставила шлем у лежака. Стянутые боевые сапоги победно выставились под табуретом. Перевязь с мечом нашла пристанище в голове лежака. Затем на табурет полетели поочередно скидываемые доспехи.

— Кстати, — она вынула что-то из-за пазухи. — Держи. Это твое.

— Спасибо… — выдавил я, приняв Гордеевский нож в ножнах, мою единственную материальную ценность в этом мире. — Как ты его…

Осчастливленный, вскинул глаза на маленькую благодетельницу, желая еще раз отблагодарить…

Что она делает?! Глупая бесцеремонная девчонка, мало ремнем драли? Эгей, существо, ты не одно в этом мире! По крайней мере, в данной комнате.

Зарина не обращала на меня внимания. Из двух ее поддоспешных вещей — жилетки и штанов типа галифе — первая, сделав красивое па, плавно спикировала на табурет.

Умение думать наперед помогает избегать неловких ситуаций. Одну я проморгал, а более серьезная вторая еще только назревала. Мои руки машинально потрясли пустую котомку в бессознательной надежде добыть необходимое. Увы. Ни трусов, ни майки.

— Э-ээ… — промямлил я, жалея, что не улитка и не ношу с собой домика. — А где нижнее белье?

— Что? — резко обернулась девушка.

Черт. Мое лицо мотнулось в сторону стены и принялось ее сосредоточенно изучать. Кстати, теперь я называю Зарину девушкой. Она не ребенок, просто низенькая. Тем более, моя ровесница. Я вот тоже не мальчик, а тинейджер. Подросток, парень, молодой человек, как больше нравится. А моя соседка — полноценная девушка. Яркая. Очаровательная. Красивая. В общем… соблазнительная. Вот. Выговорил. Все, что отличает взрослую девушку от девочки, у Зарины присутствовало… и выглядело бесподобно. Аж дух захватило.

— Белье, — безвольно повторил я, пряча пылающее лицо.

— Вот оно. — Тон был недоумевающий. Тоненькая ручка указала на простыню.

Издевается? Как можно не понять, о чем речь?

— Нижнее белье, — вытолкнуло мое горло.

Лучше б оставило внутри. Девушка без зазрения совести шагнула ко мне. Босые ноги пришлепали по тесаному полу, правая ладонь задрала верхнюю простыню моего лежака, левая ткнула в нижнюю:

— Да вот же. Смотри, показываю!

Боковым зрением я видел. Видел прекрасно. Но видел больше, чем требовало воспитание. Соседка, которую это нисколько не смущало, требовательно ждала. Пришлось повернуть голову и кратко кивнуть склонившемуся надо мной созданию. Посчитав недоразумение исчерпанным, Зарина выпрямилась. Руки задумчиво сложились на удивленно раскосой глазастой груди.

— А-а, поняла. У вас это называется по-другому. Тебе надо привыкать. Вот эта вещь у нас, — ее опустившаяся ладонь вновь подхватила и вздернула к моим глазам простыню, — называется простыней.

Я подавил нервный смешок.

— У нас тоже.

Девушка всплеснула руками:

— Тогда почему же…

— Заринка, мать твою-мою-нашу! — раздался вопль в соседней комнате, слышимый, наверное, и на Святом причале.

Не описать моей радости печатными словами. Еще не оказывался в столь позорной ситуации, когда мысли увязают как мухи в меде, оставшийся без высшего командования язык мелет чушь, а глаза требуют оградить от потрясающего организм зрелища… и одновременно не желают уводиться в сторону.