Живые и мертвые - Неле Нойхаус

– Естественно, что ты вынуждена приукрасить свою скучную одинокую жизнь. – Сильвия ехидно рассмеялась. Но ее смех был напускным, так как Ким с прицельной точностью надавила на больное место своей невестки. – Дети – это прекрасно! Самореализация! Но это может знать только тот, кто их имеет.

– Еще одна классическая иллюзия, – возразила Ким. – Дети – это маленькие, исполненные эгоизма монстры, которые в большинстве случаев разрушают отношения. И если они однажды сбегут, родителям будет не о чем говорить, потому что годы напролет говорили только о своих оболтусах.

Пия слушала вполуха и надеялась, что скоро будет ужин и потом они смогут исчезнуть. Она думала о своем. События последних дней основательно подпортили предрождественскую продажу во всем регионе. Парковочные площадки перед супермаркетами опустели, рождественские базары во Франкфурте и Висбадене закрылись на один день раньше, чем это было изначально предусмотрено, потому что не было покупателей, и виновато в этом было телевидение. Круглые сутки сообщалось об убийствах, совершенных снайпером, демонстрировались архивные снимки из США, что вселяло в население неуверенность. Из-за боязни быть застреленными неизвестным снайпером люди предпочитали сидеть дома. Средства массовой информации внушали людям, что действует какой-то сумасшедший, который без разбора стреляет в людей.

Сначала действительно создавалось именно такое впечатление, но как минимум с момента появления извещений о смерти, в подлинности которых никто не сомневался, они знали, что убийца целенаправленно выбирал жертв. На утренней летучке в понедельник – Нефф отсутствовал – Пия предложила предоставить прессе более точную информацию. Но Боденштайн и Энгель считали большим риском убеждать людей в мнимой безопасности, давая им в некотором роде отбой тревоги.

Воскресенье, к счастью, прошло без новых происшествий. Рената Роледер на все праздники вместе с собакой уехала к своей подруге в Кёльн, а в криминальной лаборатории на обоих извещениях о смерти, к сожалению, обнаружили только отпечатки пальцев коллег, которые вскрывали письма. Расследование приостановилось. Не было смысла праздно сидеть в комиссариате, поэтому сегодня ближе к обеду все пожелали друг другу счастливого Рождества и в надежде, что прогноз Неффа оправдается, разъехались по домам.

– Когда ты, наконец, представишь нам своего человека из зоопарка? – спросила Сильвия Пию. – Вообще-то немного странно, что он уехал в отпуск на Рождество без тебя. Я бы над этим задумалась.

– Он не в отпуске, – ответила Пия, – а на работе.

Вино в ее бокале тем временем согрелось и стало еще более отвратительным.

– Значит, ты опять нашла себе такого же трудоголика, как и бывший муж, – вмешался Ларс. – Но ты, наверное, и сама постоянно на работе, не так ли?

– Вообще-то сегодня я действительно в боевой готовности, – подтвердила Пия и подумала, что она ничего не имела бы против работы в сочельник, если бы только при этом никто не погиб.

Ни ее родители, ни Ларс не поинтересовались ее личной жизнью и делами на работе. Им это было настолько безразлично, что они даже из вежливости не проявили интереса. «Твое право быть к ним такой же равнодушной», – вспомнила Пия слова Кая. Каким-то образом она пережила этот вечер и поставила на своей семье крест. Навсегда.

* * *

– Ни о каком такси не может быть и речи. – Боденштайн мягко, но решительно забрал телефонную трубку из рук своей бывшей тещи. – Я тебя отвезу.

Как и Пия, он тоже пребывал в постоянной боевой готовности и поэтому весь вечер ничего не пил, включая шампанское перед ужином.

– Но если только это и в самом деле не доставит тебе хлопот, – сказала Габриэла. – Уже поздно, а у тебя был тяжелый день.

– Мне это не составит ни малейшего труда, напротив, – уверил ее Боденштайн.

– Ну тогда, – графиня Габриэла Роткирх подняла свой бокал, качнув его в сторону Розали, – спасибо за фантастический рождественский и прощальный ужин, дорогая!

– Да, это действительно снова был высший класс! – поддержала ее Инка. – Американцы даже представить себе не могут, какое сокровище к ним едет.

– Спасибо, – ответила растроганная Розали. – Я так вас всех люблю. Как мне вас будет не хватать!

Она вытерла скатившуюся по щеке слезу.

– Нам тебя тоже, – сказал Боденштайн и скорчил гримасу. – С завтрашнего дня опять убогая еда.

– Папа! Я ведь написала тебе массу рецептов, по ним ты сможешь быстро и просто готовить, – напомнила отцу Розали. – Ох, я чувствую, что ты опять будешь есть замороженную пиццу!

– Больше никогда в жизни! – пообещал Боденштайн и улыбнулся. Это был прекрасный, радостный и гармоничный вечер. Его сын Лоренц и дочь Инки Тордис приехали из Бад-Фильбеля и остановились у Инки. София вела себя относительно неплохо, правда, она была огорчена тем, что Козима не позвонила, как обещала.

– Тогда поехали, Габриэла. – Боденштайн встал. – Пока меня не будет, дети наверняка уберутся на кухне.

– Дети! – Лоренц весело усмехнулся. – Я вижу здесь только одного ребенка, и он дрыхнет на диване, как сурок.

– К счастью, – добавила Розали, которой раньше слишком часто приходилось исполнять роль няни для своей младшей сестры.

– Даже если вы выросли, вы все равно для меня всегда останетесь детьми, – сказал Боденштайн.

– Ах, папа! – Розали вскочила и бросилась ему на шею. – Ты действительно самый любимый и лучший папа на свете! Мне тебя не хватает уже сейчас!

После сердечного и слезливого расставания Боденштайн и Габриэла вышли из дома. Он открыл ей дверь места рядом с водителем и сел за руль. Ночь была очень холодной и ясной. Движения на улицах почти не было.

– Прекрасный вечер! – сказала Габриэла. – Я рада, что все еще могу бывать у тебя.

– Почему бы и нет? – удивился Боденштайн. – В конце концов, ты не только мать Козимы и бабушка моих детей, но и замечательная женщина, которую я люблю от всего сердца!

– Спасибо, Оливер. Как приятно это слышать. – Габриэла была тронута.

Некоторое время они ехали молча.

– Ты ведь знаешь, что я очень не одобряю образ жизни Козимы, – сказала наконец Габриэла. – Даже несмотря на то, что она моя дочь, я отношусь к ней весьма критически. Ваш развод меня очень огорчил.

– Я знаю, но я… – начал было Боденштайн, который считал, что он должен как-то оправдаться, но Габриэла тронула его за руку, которая лежала на рычаге переключения передач.

– Нет, нет, ты все сделал правильно, мой дорогой, – сказала она. – На твоем месте я, вероятно, значительно раньше выставила бы чемоданы за дверь. Как раз сегодня вечером я подумала о том, как часто она оставляла тебя одного с детьми и ездила по всему миру. И сейчас она все еще делает то же самое вместо того, чтобы заниматься Софией. Может быть, раньше я была недостаточно строга с ней.

Она глубоко вздохнула.

– Это хорошо, что мы сейчас одни, – продолжила она, когда Боденштайн ехал вниз по Эльмюльвег в Кёнигштайне, – потому что мне надо с тобой кое-что обсудить. То, что лежит у меня камнем на душе со времени вашего развода. Пару месяцев назад я изменила завещание. Козима получит свою законную долю, когда меня не будет, но большую часть я завещаю моим внукам и назначаю тебя основным наследником.

Боденштайн не мог поверить собственным ушам.

– Но ты… – хотел он возразить, но теща прервала его:

– Нет, нет, я все это хорошо продумала и согласовала со своими адвокатами. Я сделала на тебя дарственную на свой дом, – продолжала она, – лучше я это сделаю при жизни, чем это произойдет после моей смерти. Надеюсь, что мне повезет и я поживу еще какое-то время, чтобы ты мог сэкономить на налоге на наследство.

– Но, Габриэла, я… я на это не могу пойти! – Обычно Боденштайна было не так легко чем-то удивить, но это неожиданное признание вывело его из равновесия. Вилла его тещи располагалась на огромном участке земли в Хардтвальде, в лучшем месте для проживания во всем Бад-Хомбурге, и стоила миллионы! Кроме этого, она владела квартирами и домами, великолепной коллекцией произведений искусства, некоммерческим фондом и значительным количеством акций. У него закружилась голова при одной мысли о том, что он, мелкий служащий уголовной полиции, в будущем должен будет заниматься всеми этими вопросами.

– Следи за дорогой! – посоветовала ему Габриэла и засмеялась. – Оливер, я всегда мечтала о таком сыне, как ты. Ты семейный человек и всегда отстоишь семейные ценности. Ты добросердечный, благоразумный, тактичный и надежный. Я не могла бы себе представить никого другого, кто лучше подходил бы для того, чтобы управлять моим наследством и сохранить его для внуков. Конечно, ты получишь за это соразмерное вознаграждение и после моей смерти сможешь делать с имуществом все, что сочтешь нужным. Кроме того, я была бы очень рада, если бы ты уже сейчас, наконец, осуществил бы несколько сокровенных желаний. Ты всегда был слишком скромным. Что ты об этом думаешь?