Внутренний мир травмы. Архетипические защиты личностного духа - Дональд Калшед

Этот сон помог нам подойти ближе к его детским переживаниям отвержения со стороны отца (в то время как он тосковал по матери). Это, в свою очередь, вызвало из забвения любовь, которую Густав поначалу испытывал к своему дяде-мяснику, а также то, что его ужас перед этим человеком был вызван не видом его окровавленного мясницкого фартука, а событием, которое произошло вскоре после того, как Густав переехал в этот деревенский дом. Однажды поздно ночью его дядя вошел в его спальню… Детали этого события проступили в финальном сновидении этой серии:

Кажется, это сновидение начинается с того, что на шее ребенка сомкнулись руки взрослого мужчины. Мне около 6 лет и я живу в небольшом городке в сельской местности. В мир пришло какое-то невидимое облако, которое поглощает людей. Время от времени это облако, встречая кого-то на своем пути, обычно мужчину, обволакивает его ноги и человек начинает растворяться в этом невидимом облаке.

Я еду в город на поезде. Я рад, что мне удалось убежать из района, в котором это облако охотится на людей, но я беспокоюсь о том, что оно последует за мной в город и начнет пожирать людей там. Потом я оказываюсь на главном железнодорожном вокзале, там я вдруг ощущаю холод и как будто покалывания на коже от мороза, я понимаю, что облако рядом, и я вот-вот попаду в него. Я пытаюсь отступить, но оно преследует меня. Я двигаюсь по направлению к другим людям в надежде, что оно зацепится за кого-то другого и отступит от меня, но облако не отстает. Жестами я прошу рабочих, чтобы они дотронулись до меня. Один из них подходит и прикасается к моему пенису, вслед за ним другой рабочий делает то же самое, они смеются надо мной. Они продолжают трогать меня. Их прикосновения отгоняют ощущения, вызванные близостью облака, однако некоторые из этих ощущений все же остаются. Низ живота и половые органы сковывает холод, как будто бы на них наложено колдовское заклятье или в них вселился бес.

На этой сессии Густав вспомнил, что произошло потом в его комнате: дядя лег на него и стал трогать его пенис. Густав сопротивлялся, но дядя для того, чтобы заглушить его крики, сдавил его горло руками, сильно испугав Густава.

Здесь мы должны прервать изложение истории Густава. Нет ничего удивительного в том, что сопровождаемые чувствами деперсонализации и дереализации, раскрытие и отреагирование травмы, которую он пережил в 6-летнем возрасте привело нас к более ранним травматическим ситуациям, произошедшим с ним в 2– и 3-летнем возрасте. Густав и я с изумлением следовали за сновидениями, которые последовательно, шаг за шагом подводили нас к раскрытию тех деталей жизненных ситуаций Густава, среди которых таился его диссоциированный аффект. Однако эта работы была возможна при условии, что в отношениях переноса Густав чувствовал себя в достаточной степени безопасно. В течение этого процесса он становился чрезвычайно «обидчивым» и наша работа его раздражала, временами им овладевало убеждение, что все это копание в прошлом – лишь пустая трата времени! Это сопротивление было похоже на смену обличий, которую привносила в процесс терапии фигура Хранителя системы самосохранения (шута/дьявола, водителя автобуса, сумасшедшего доктора, террориста/похитителя, владельца фабрики, облака). Очень медленно и крайне неохотно эти фигуры ослабляли свой контроль над «ребенком» из сновидений, благодаря чему мы постепенно приближались к раскрытию аффекта, связанного с травмой.

В психотерапии пациентов, испытавших травматические переживания, разрушившее привычный ход их жизни, мы всегда встречаем персонифицированное сопротивление, возведенное системой самосохранения. Прибегая к терминам теории объектных отношений, можно сказать, что эти люди демонстрируют глубокую привязанность к своим внутренним персекуторным «объектам». Фрейд был первым (1923: 4а), кто подметил это явление. Он назвал его «негативной терапевтической реакцией», поскольку, все его попытки вселить надежду в этих пациентов только неизменно ухудшали их состояние. Фрейд был убежден, что это ухудшение было результатом атак «садистического Супер-Эго» на «мазохистическое Эго» пациента. Однако Фрейд кое-что упустил. Сопротивление росту и изменениям пациентов, перенесших психическую травму, только отчасти может быть объяснено нападками садистического Супер-Эго. Сложность состоит в том, что садистическое Супер-Эго одновременно выступает и как заботящееся Супер-Эго, то есть как «высшая» внутренняя фигура, которая, в сущности, спасает психическую жизнь пациента, что является своего рода чудом, за которое пациент бессознательно может быть очень ей благодарен. Под водительством этой внутренней фигуры пациент получает доступ к измененным состояниям сознания (и, как мы можем предположить, к измененным психофизиологическим состояниям), которые оказывают смягчающее, успокаивающее действие и от которых не так-то легко отказаться именно потому, что в прошлом они позволяли сохранить то, что для пациента, безусловно, является неоспоримой ценностью, а именно его неуничтожимый личностный дух.

Кэй и дельфины

Тем психотерапевтам, кто работал с пациентами, перенесшими психическую травму, довольно часто доводилось переживать счастливые мгновения, когда им приоткрывалось действие удивительных сил психики, направленных на защиту жизни, или, точнее, они моги наблюдать то, как нуминозная психическая реальность приходит на помощь травмированному Эго. В описании нижеследующего клинического случая как раз приведены примеры таких «мгновений».

Женщина, которую мы назовем Кэй, пришла ко мне на консультацию для того, чтобы обсудить возможность психотерапии после серьезной автомобильной аварии, в результате которой она провела на больничной койке несколько недель, а ее руки остались обезображенными и изуродованными. В то время как она залечивала тяжелые раны, полученные в аварии, ее жених «утратил к ней чувства» и разорвал помолвку, а ее друзья, ближе которых у нее никого не было на целом свете, неожиданно скоропостижно скончались. Ее положение к тому же осложнялось тем, что она могла потерять место работы, так как больше не справлялась со своими обязанностями из-за искалеченных рук. Для восстановления функционирования ее рук в полном объеме необходимо было провести много болезненных операций, однако состояние ее финансов ставило возможность этого курса лечения под вопрос. Вполне понятно, что после этой множественной травматизации Кэй впала в депрессию и очень тревожилась о своем будущем.

Постепенно, по мере того как я знакомился с ней и обстоятельствами ее жизни, я понял, что переживание сильного страха, достигающего уровня психической травмы, не было чем-то новым для Кэй. В силу того, что в детстве она была исключительно чувствительным ребенком, она воспринимала острые грани жизни весьма болезненно. Первые месяцы жизни она провела в кувезе, так как она родилась недоношенной и у нее были проблемы с дыханием. Позже, хотя она и была во всем остальном счастливой и хорошо адаптированной девочкой, ее постоянно одолевал страх смерти, преследовавший ее и ночью во время внезапных пробуждений, когда она думала обо всех тех ужасных вещах, о которых рассказывали в новостных программах: угрозе ядерной войны, кошмаре концентрационных лагерей в нацистской Германии. Больше всего ее волновали вопросы, связанные со смертью как таковой. Как это так: ты «есть», а потом тебя «нет»? Как вообще возможна такая «вещь» как смерть? Бывало, она лежала всю ночь напролет без сна, размышляя над подобными вопросами. Когда же она попыталась задавать эти вопросы своим родителям, ей давали понять, что она слишком «чувствительная». Тогда она начала думать, что с ней что-то не так. Когда ей исполнилось три года и ее старший брат, которого она обожала, пошел в школу, она плакала целыми днями – она ведь была такой чувствительной! Когда умер ее щенок и она была в отчаянии, вердикт суда был все тем же – «слишком чувствительная».

Эта эмоциональная ранимость не очень-то соответствовала семейным ценностям, среди которых стоическому самоконтролю и религиозной жертвенности отводилось главное место. Если вопросы Кэй становились совсем уж «неуместными», то мать, бывало, промывала ей рот при помощи мыла, а папа, любивший пропустить рюмочку-другую, изводил ее своими уничижительными замечаниями перед тем, как отшлепать, что он проделывал регулярно. Положение вещей усугублялось приобретенной неспособностью обучаться (как же ты можешь быть такой глупой!). Позже, уже в средней школе, она отставала в развитии, у нее был слегка избыточный вес (мама всегда следила за ее весом), она чувствовала себя неприспособленной к жизни уродиной. Постепенно у нее сформировалось внутреннее уничижительное отношение злокачественного характера к самой себе. Всю вину за все трудности, с которыми она сталкивалась, она стала возлагать на себя. Одно из ее первых сновидений, которое она принесла в анализ, открыло преследующую сторону ее зрелой системы самосохранения: